хребет с мешками, наполненными сладостями и такими необходимыми вещами, как бритвенные лезвия, куски мыла, зубные щетки, и прочими ценнейшими трофеями. Должен признать, что мы отнюдь не были бескорыстными при их распределении, особенно когда речь шла о сладостях. Мы считали, что следует учитывать вклад каждого в их добычу. Иными словами, сладости мы оставляли себе.
Однажды, услышав, что к нашим берегам прибыл 8-й полк морской пехоты — «голливудские морпехи» — и привез с собой военный магазин, Хохотун и я отправились в набег.
Мы обнаружили две палатки и двух охранников, стоявших перед каждой палаткой и державших винтовки с примкнутыми штыками. А за палатками начинались густые заросли. Неохраняемый тыл! Беззащитный зад! Неужели они думали, что заросли, какими бы густыми они ни были, являются непроходимыми? Неужели они считают свое имущество в безопасности под защитой почти бумажной задней стенки палатки?
Удивленные и озадаченные, мы удалились на совет в расположение ближайшей артиллерийской батареи. Обменявшись мнениями, мы пришли к единодушному мнению, что есть все основания рассчитывать на полное поражение 8-го полка морской пехоты.
Мы составили план. Мне предстояло войти в джунгли и проложить путь к задней стенке большей из палаток. При мне будут два мешка. Спустя четверть часа Хохотун должен будет подойти к палатке и завязать разговор с часовыми. Услышав голоса, я должен пробраться в палатку, наполнить мешки и скрыться в джунглях.
Когда я начал пробираться к палатке, холодный сумрак джунглей оказался очень кстати. Мой тесак был очень острым, поэтому я без труда проложил себе дорогу сквозь хитросплетение лиан и ползущих растений, преграждающих мне путь. Требовалось соблюдать особую осторожность, поэтому вперед я продвигался медленно. Надо было пройти, не потревожив птиц, которые могли меня выдать. Когда я, наконец, добрался до задней стенки палатки, то успел весь взмокнуть. Ладонь, сжимавшая рукоять, тоже стала влажной, и я очень боялся, что в самый неподходящий момент нож выскользнет. Еще на подходе к цели я услышал голоса — значит, я пробивался дольше, чем рассчитывал.
Прикоснувшись к шершавой поверхности брезента, я почувствовал прилив возбуждения. Проведя острым лезвием по натянутому полотну, я проделал отверстие и сразу почувствовал резкий запах — в палатке сильно пахло креозотом. Пришлось слегка расширить дыру, чтобы обеспечить доступ воздуха и света.
Ящики были уложены высокими штабелями. Я стал рассматривать надписи на них. В основном там были сигареты. Это была насмешка. С сигаретами на Гуадалканале проблем не было. Но ящиков было еще много, и я продолжал переводить заливаемые потом глаза с одного на другой, разыскивая нужное. Очень скоро я обнаружил ящик, в котором, судя по надписи на боку, было печенье. Не теряя время на дальнейшие поиски, подгоняемый голосами Хохотуна и охранников, я принялся перекладывать содержимое ящика в мешки.
Занятый этим важным делом, я почувствовал, как во мне заговорила жадность. «Возьми еще, — настаивала она, — ты можешь вытащить отсюда в джунгли еще много всего». Я на мгновение засомневался, но решил прислушаться к внутреннему голосу и возобновил работу.
Наполнив один мешок, я встал, чтобы перевести дыхание, и прислушался. Громкий смех Хохотуна легко проникал сквозь брезентовые стены. Я наклонился, чтобы продолжить дело, и мой взгляд наткнулся на открытый ящик в соседнем штабеле.
Там были сигары.
Если печенье на Гуадалканале было на вес золота, то сигары — на вес платины. Выше ценилось только виски, но его на Гуадалканале не было вообще. До последнего времени не было и сигар. Возможно, я набрел на единственную их партию на острове.
Я уже совсем было собрался вытряхнуть из мешка печенье, когда сообразил, что пять коробок сигар как раз уместятся во второй мешок. Я их быстро уложил, закинул один мешок на спину, другой взял в руки и, держа его перед собой, выскользнул из вонючей духоты палатки в прохладу джунглей.
Надежно спрятав мешки, я вышел и присоединился к Хохотуну.
Увидев меня, он довольно ухмыльнулся.
— Эй, что, черт возьми, ты тут делаешь? Ищешь, где что-нибудь плохо лежит? — Он слегка подтолкнул локтем охранника и нарочито понизил голос: — Вы тут присматривайте за ним. Он из Джерси, за ним нужен глаз да глаз: только отвернешься, он что-нибудь стянет.
Он снова с усмешкой взглянул на меня, и я отчетливо разглядел маленьких чертиков, пляшущих в его глазах. Но часовой, по всей вероятности, не счел шутку удачной. Он насторожился, плотно сжал губы, а рука, держащая винтовку, напряглась. Ох уж этот Хохотун. И чего ему неймется? Мало того что нам пришлось совать голову в пасть льва, он решил при этом еще и подразнить хищника.
Я как можно более весело хихикнул и через несколько минут сумел увести его подальше от часовых.
— Ты — ненормальный ублюдок, — констатировал я, когда мы удалились на безопасное расстояние. — Чего ты хотел добиться?
Отчаявшись убедить приятеля в неправильности такого поведения, я пожал плечами и ускорил шаг. Мы ушли, чтобы осторожно вернуться через несколько часов за нашей добычей.
Вернувшись на хребет, мы получили возможность в полной мере насладиться беззастенчивой лестью, даже подхалимством окружающих. Печенье мы разделили с товарищами, а сигары придержали для себя. После этого в течение многих дней к нам в окоп сплошным потоком шли офицеры — настоящее паломничество. Один раз пожаловал даже майор из летчиков. Всем хотелось получить вожделенную сигару. Они все как один заискивающе улыбались, были полны фальшивого дружелюбия и необыкновенно щедры на несбыточные обещания.
Мы не дали им ни одной.
Мы знали, что побеждаем. Мы знали это с того самого момента, когда в небе над островом появились наши скоростные истребители «Р-38». Они прошли над нашими головами однажды днем, когда мы плелись вниз по склону холма для очередного принятия пищи. «Пистол Питы» только что обстреляли местность неподалеку от нас. Услышав рев моторов, мы в первый момент приготовились бежать, но затем разглядели знакомый силуэт, пронесшийся над крышей джунглей. Нашей радости не было предела. Когда же «Пистол Питы» снова пошли в атаку, мы, конечно, обругали их, но без злобы. Все-таки они оживили в наших сердцах надежду.
Возвращаясь на хребет, где наши товарищи ожидали своей очереди идти поесть, мы прошли мимо небольшого ручья, в котором все мылись и стирали. Там банный день был у двоих — Сувенира и его рыжебородого напарника по разведывательным вылазкам с внешностью Санта-Клауса. Они с остервенением отскребали свои тела и орали друг на друга. Мы остановились послушать. Так и не уловив сути спора, Хохотун поинтересовался:
— Что, черт возьми, здесь происходит? Рыжебородый ответствовал:
— Этот простофиля утверждает, что у нас здесь все круче, чем на острове Уэйк. — Он с презрением взглянул на Сувенира и затем обратился к нам: — Вот ведь глупость!
— Почему глупость? — взорвался Сувенир. — Да и откуда ты знаешь? Беда с вами, стариками. Вы уверены, что все, кто пришел в морскую пехоту после Пёрл-Харбора, ничего не стоят. А тебя, между прочим, на острове Уэйк не было! И я утверждаю, что по сравнению с нашим островом там просто пикник!
Рыжебородый возмутился до глубины души. Повернувшись к товарищу спиной и протянув ему мыло, чтобы тот ее намылил, он дрожал от ярости.
— Пикник! Да как ты смеешь! Кстати, твоей задницы там тоже не было!
— Ну и что? Я газеты читаю. А там написано, что здесь вдвое хуже, чем на острове Уэйк. Вот скажи, сколько раз их там бомбили?
— Какая разница! Сколько их там осталось?
— Они же не все были убиты! Большинство попали в плен. А сколько наших сдалось? Так-то! Что ты на это скажешь?
Рыжебородый снова повернулся, автоматически забрал свое мыло у Сувенира и перевел дух, чтобы сразу же снова броситься в атаку:
— Вот только не надо про то, что они сдавались в плен. Вы, салаги, любите судить других. На Уэйке
