— Понятно, что для него авиация — все.
— И силенки пока имеются.
— Имеются.
— Пусть покатается по местам боевой молодости.
— В конце концов, я не сторож отцу моему, — вырвалось у Николая Иваныча.
И вдруг вспомнил, что произнес слова Каина, который, кажется, успел замочить брата и валяет Ваньку. И перед кем? Пред Самим Богом! А ведь Бог все видит, все знает.
— Я понял, что ты умываешь руки?
— Ой, не надо. Что он, на крест идет, что ли?
— Не на крест, конечно. Ладно, реши это дело. Особенно не затягивай.
— Есть. Договорились. Завтра позвоню.
— Очхор.
Ему приснилась маленькая хорошенькая девочка с бантом, в кисейном платьице, с ловкими ножками.
— Ах, какая хорошенькая девочка! — вырывается у него.
Девочка берет его за руку — он умиляется: такие маленькие ручки! — и вдруг пребольно кусает.
«Зачем ты кусаешься?» — спрашивает он, отдергивая руку.
«Да, я кусачая», — соглашается девочка с очаровательной улыбкой.
Он хочет рассмотреть ее зубы, но это ему не удается. Судя по укусу, треугольной формы.
Девочка хочет снова взять его руку, но он отступает, отмахивается и в конце концов бежит.
Он несется что есть силы, а девочка не отстает. На поворотах скользит на своих хорошеньких туфельках, как по льду. Догоняет и снова кусает, как собака. Теперь она уже не хорошенькая, а страшная и почему-то в очках.
Он ее отпихивает, бросает какими-то палками и вдруг видит красный огнетушитель. Разбивает штоком колбу и направляет струю пены на девочку она сердито кричит.
Он проснулся и никак не мог прийти в себя. Что за вздор?
Впрочем, днем он смотрел состояние пожарной безопасности базы и держал в руках огнетушитель.
Часть вторая
Каждый уважающий себя командир воздушного судна (КВС) обязан иметь увлечение или хотя бы какую-нибудь отличительную дурь: это признак породы, тавро, печать неповторимости. КО (командир отряда) Комаров был истребителем мух: он их щелкал резинкой или ловил на лету. «Развивает реакцию», — говорил он как бы в оправдание.
В Антарктиде он летал с Иваном Ильичом и как-то сознался, что скучает не только по родным осинам, но и по мухам.
Иногда — оказывается, и от них бывает польза — мухи служили способом разрядки тяжелой обстановки, когда командир, будучи не в настроении, принимался показывать недовольство действиями экипажа. На этот случай смышленая молодежь имела про запас коробку с заранее отловленными мухами, без которых отправляться в рейс мог человек или легкомысленный, или излишне в себе уверенный.
Обыкновенно услужливый второй пилот, выпустивший муху, ненавязчиво обращал внимание командира на предмет его охоты и ломал при этом неподдельный интерес к развитию события. Комаров, не выпуская из фокуса внимания эволюции жертвы по пилотской кабине, доставал не глядя одну из резинок и при этом прикидывал способ поражения цели. Может, поймать на лету? В этом есть определенный шик.
Известный полярный ас, который когда-то служил в том же подразделении, Виталий Иванович Масленников, по кличке Дед, возил с собой этюдник и писал этюды. О качестве его живописи говорить трудно, однако все им исполненное очень высоко оценивалось членами экипажа.
Виктор Михайлович Перов — герой войны и кавалер высшего бельгийского ордена за спасение принца Де Линя в Антарктиде изображал из себя мерзляка и требовал держать в пилотской кабине температуру, которую мало кто выдерживал: сибиряк жары не боится, но не любит ее.
Были чудаки, которые собирали курительные трубки, марки, изделия чукотских косторезов, фотографии надгробий (десятки тысяч памятников!), вырезки из газет о награждениях. Были известные своими присказками, дефектами речи или молчанием (пилот Осипов произносил одно слово на четыреста километров). Был упрямец, который возражал против любых предложений экипажа, в том числе и разумных. На этом свойстве командира и строились взаимоотношения в экипаже. К примеру, зная, что столовая в Чокурдахе на Индигирке гораздо лучше, чем в Тикси, заводили между прочим разговор о столовой.
— Пообедаем в Тикси, товарищ командир? — вопрошал с видом пай-мальчика бортмеханик. — Чокурдах пролетом?
— Садимся в Чокурдахе, — говорил командир, воображая, что поставил на своем, чего, собственно, добивались его дисциплинированные товарищи.
Качества чудачеств и увлечений с годами, по мнению некоторых, мельчали: если Гризодубова была замечательной пианисткой, Раскова певицей, Громов чемпионом по поднятию тяжестей, Чухновский вообще интеллигентом старого закала с несколькими иностранными языками и тоже пианистом, то теперь перешли на мух и присказки. Если Томас Карлейль когда-то сказал о человечестве: «Почти все — дураки», то с годами люди если и менялись, то вряд ли в лучшую сторону — за счет ухудшения экологии.
У Махоткина, человека, которого все искренне почитали и на всякий случай побаивались, не было никаких чудачеств. Он был при отряде «начальником штаба», и, как считали иные, человеком незаменимым: он мог ответить на любой вопрос командира и наилучшим образом разложить пасьянс из колоды наличного СМП (самолетно-моторного парка), в зависимости от ресурсов матчасти, регламентов, отходов в ремонт, видов работ и качеств самолетов, которые, как и люди, все разные. Комаров редко принимал решения без Махоткина, и как-то само собой повелось, что, попав в «сложняк», он предоставлял действовать «начальнику штаба», а сам уходил в сторону или очередной отпуск. Комаров мог брать на глотку, спорить, нервничать, наливаться кровью, ловить мух — все это годилось для решения простых задач, а в «сложняке» действовал только Махоткин.
И вот, что называется, попали как мухи в мед.
Борт 04366 при посадке на ледовую базу при ударе о торос, незаметный при низовой поземке, скрывающей неровности, снес левую тележку шасси. Это происшествие не поддавалось даже классификации. Что это? Авария или поломка? Если самолет перегнать на материк — всего лишь поломка. Но как его перегнать, если тележка весит полторы тонны и заменить ее можно только в заводских условиях? Следовало идти на «самодеятельность», в авиации никак не поощряемую, но где найти дураков, способных пойти на риск? Положение осложнялось и отсутствием дураков, и ожидаемой со дня на день подвижкой льдов, когда очередной вал торошения мог раздавить многотонный самолет, как Комаров муху.
Махоткин прокручивал в голове варианты спасения самолета, но любой вариант упирался в так называемый человеческий фактор.
Комаров в своем кабинете думал о том, что если самолет не удастся спасти, то придется уходить на заслуженный отдых, то есть его уйдут на покой. Крестинин-младший, молодой, но хитрый, как бес, начальник базы, умыл руки, понимая, что в случае удачи аплодисменты его не ждут, а в противном случае (вероятен ТАП) ждет небо в клеточку. Но тут была еще одна маленькая тонкость: самолет принадлежал не Аэрофлоту, а Голден Эрроу…
