— Ясно-понятно. А теперь ты явился забрать свою захоронку, да мой Хват не дал.
— Хват? — Парнишка оживился. — Ты псину в честь нашего атамана прозвал? Славно!
— Еще чего! — хохотнул Кринаш. — Это ваш атаман прозвался в честь моей псины… А ты, стало быть, из ватаги?
Парнишка понял, что сболтнул лишнее, и вновь помрачнел.
— Ну, я в ватаге недолго пробыл. Прибился к ним как раз перед тем, как Хват исчез… Да ладно, что про это болтать!
— А почему бы не поболтать? — властно вмешался Раушарни. — Мне, например, интересно, как мог актер докатиться до грязной разбойничьей шайки!
Последние слова старого артиста гневным рокотом раскатились по трапезной. Кринаш с тревогой оглянулся на окна — не разбудил ли этот львиный рык постояльцев?
Парень оскорбленно вскинулся:
— Да уж не для забавы! Ты сегодня декламировал: «Жизнь — это в Бездну плавное скольженье…» Не такое уж плавное! Я себе к девятнадцати годам всю задницу ободрал!
— Вот и расскажи! — мирно предложил Лейчар.
Пленник хотел огрызнуться. Но стальная цепочка с волчьей фигуркой сейчас висела поверх одежды Лейчара, на виду. Хамить Сыну Клана не рискнул даже этот изловленный за руку разбойник. Он согнан с круглой физиономии дерзкую ухмылку и сообщил, что зовут его Нилек Зоркий Стебель из Семейства Мидхоут. Родители были бродячими актерами, с детства он кочевал с труппой по Грайану и Силурану. Подрос немного — сам вышел на подмостки. Хорошая была жизнь! Нилек, как волшебник, превращался в самых разных людей: то в слугу наррабанского вельможи, то в королевского гонца, то в юного пленника пиратов, а то и вовсе в принцессу, на жизнь которой покушаются подлые заговорщики…
Все закончилось неожиданно и страшно: отец подцепил лихорадку в окрестностях одного паршивого городка и слег. А Хранитель этого самого паршивого городка приказал не впускать труппу в город. Даже у ворот представление дать запретил. Убирайтесь, мол, бродяги. Все вы — ворье, а ваши бабы — шлюхи…
Труппе пришлось уезжать. Мать Нилека осталась на постоялом дворе — ухаживать за мужем. А сыну велела отправляться с остальными.
Нилек тайком выпрыгнул из фургона, вернулся с дороги. И через три дня стоял у погребального костра, на котором лежали рядом, как в супружеской постели, два родных человека: мать заразилась от отца лихорадкой.
Мальчик слышал, как лекарь сказал хозяину постоялого двора: мол, у женщины болезнь развивалась стремительно, как вспышка. Словно жена спешила догнать мужа у края Бездны…
Ну, хозяина постоялого двора такими речами растрогать было нельзя. Он выставил подростку отцовский счет — за еду, лекарства, проживание. И пригрозил, что за долг мальчишку продадут в рабство.
Откуда Нилеку было знать, что в рабство продают только за крупные долги, а не за паршивый трактирный счет? Испугался, попытался добыть денег воровством. И попался…
С тех пор у Нилека жизнь пошла наперекос, словно пьяный суфлер все время подавал ему не те реплики… Эх, да что уж дальше рассказывать, и так ясно, до чего он докатился с голодухи и постоянного невезения. Вроде даже свыкся с поганой воровской жизнью — что уж делать, раз так повернулась судьба! Только иногда бывает особенно скверно — как этим вечером, например, когда Раушарни читал монологи. Оказаться лицом к лицу с великим мастером — и подумать о том, кем мог стать ты сам, если бы не позволил паскуде-судьбе тащить себя на веревке, словно теленка на убой!.. Нилек даже расплакался от стыда и тоски, чуть себя не выдал…
В трапезной сгустилось хмурое молчание. Кринаш вертел в руках дурацкую серьгу, которая теперь будет оплачена жизнью или свободой человека. Жаль парня! Ясно-понятно, не злодей, не душегуб — так, неудачник. Были б они вдвоем — может, Кринаш отпустил бы дурня на все четыре стороны. Но на глазах у постояльцев… н-да!
Нилек тоже глянул на серьгу в руках хозяина.
— И на кой я за этой штуковиной потащился! — тускло проговорил он. — Захотелось дураку мастерством похвастаться. Парни в шайке говорили: Кринаш кого раз увидел — хоть через десять лет признает! А я говорю: только не меня! — В голосе бывшего актера проскользнула нотка гордости.
— Я и не узнал, — кивнул Кринаш. — Если б не пес…
Внезапно Лейчар, загрустивший во время рассказа Нилека, оживился:
— Раушарни, — заговорил он негромко, но азартно, — а ведь ты проиграл спор! Вспомни уговор: если я назову хоть одного истинного актера… Этот паренек провел не каких-нибудь простачков! У Кринаша острый глаз, на постоялом дворе иначе и нельзя. Я — зритель, каких мало, я видел больших артистов. А ты, Раушарни, великий мастер. Посмей только соврать, что разглядел этого паренька под маской болтушки Сайвамары!
— Пожалуй, господин прав! — склонил седую голову Раушарни.
Лейчар обернулся к хозяину постоялого двора:
— Кринаш, я прошу тебя, и Раушарни просит!.. Неужели бедняга сгниет в подземном руднике? Жалко его, ведь талантлив! Может, придумаем, как спасти мальчишку?
— Тем более, — встрял Раушарни, — что милосердие в глазах богов есть ценность выше всех земных сокровищ. И сами боги в том пример дают, когда после суровых холодов даруют нам весенние щедроты!
Что ж, раз господа постояльцы сами об этом заговорили…
Кринаш приосанился:
— Вообще-то надо бы этому шельмецу клеймо на спину — и в рудник! Сколько у меня весной из-за него беспокойства вышло! Но раз Сын Клана изволит за него заступаться… Опять-таки про богов душевно сказано… Будь по-вашему! Как позволит погода, отнесу серьгу в замок. Скажу, случайно отыскалась. А постояльцам завтра объясню: дескать, молодой актер хотел показать себя в деле великому Раушарни — вот и сыграл Сайвамару!
Нилек радостно и недоверчиво вскинул голову.
— Спасибо! — просиял Лейчар и обернулся к Раушарни: — Вот тебе и звезда нового театра! Пожалуй, стоит пошарить по бродячим труппам. Может, еще кого подберем.
— Попытаемся, — благосклонно кивнул Раушарни. — Правда, молодого человека мы видели лишь в комедийной роли. Неизвестно, годится ли он для высокой трагедии… Впрочем, материал хорош. Я им займусь.
Тут вмешался парнишка. Он быстро сообразил, что судьба сделала поворот, и вслед за облегчением к нему вернулось привычное нахальство:
— Эй, самому-то материалу дозволят вякнуть? Я, конечно, господам до самой Бездны благодарен, что за меня словечко замолвили… а только мне тут, похоже, уже работу сватают? А если, скажем, плата не подходит или другие какие условия?
Раушарни и Лейчар воззрились на него с удивленной укоризной.
— Как говорил твой покойный свекор, дура ты, Сайвамара, — вздохнул Лейчар. — Тебя сам Раушарни Огненный Голос в труппу зовет, а ты…
— Да неужто самую малость повыламываться нельзя? — по-детски воскликнул Нилек.
— Нельзя! — жестко сказал Лейчар. — Как хозяин театра говорю: никому из вас ломаться не позволю! Кроме Раушарни, который вам будет учитель, король и бог! Понятно?
— Не спорь, мой юный друг, — посоветовал Раушарни. — Моего согласия этот тиран тоже не спрашивает…
Оба артиста и Лейчар облегченно расхохотались. К их смеху присоединился Кринаш, весьма довольный тем, как обернулось дело. А под окном сердито брехал Хват, словно обиженный тем, что у него отобрали добычу.
Но не везде было так весело, как в «Посохе чародея»!
В Замке Трех Ручьев, в своей комнате, госпожа Вастер, рухнув на колени, выла гневно, пронзительно
