путешественников, им следовало бы выкорчевать леса и засеять их пшеницей, которая не требует здесь никакого ухода, и доказательства тому налицо. Достаточно просто бросить зерно в эту плодородную, не нуждающуюся в удобрении почву.
Когда я думаю о наших крестьянах, работающих не покладая рук, и смотрю на эти благословенные земли, которые щедро согревает солнце и поливают дожди, я не могу не почувствовать презрения к тем, кто не ценит эти богатства и не использует их на благо людям.
– Бездельники! – проворчал Пьер Легаль, и слово это, как бы подводившее итог длинной тираде парижанина, прозвучало весьма выразительно. – Знаешь, что я скажу мы можем, конечно, любоваться природой и на чем свет стоит костить здешних лентяев, но хотелось бы знать, не застрянем ли мы надолго в этой стране. Ума не приложу, как отсюда выбраться и вернуться на Суматру. Ведь время не ждет.
– Терпение, друг мой, терпение. Подождем недельку, пока внизу еще помнят о том, что случилось прошлой ночью. Потом вернемся, посмотрим, что происходит в городе, и тогда… У меня есть уже план, великолепный план, ты сам убедишься.
На следующий день наши путешественники вместе со своими новыми друзьями не спеша добрались до примостившейся на склоне горы красивой деревушки, откуда открывался удивительный вид на море. В деревне виднелось около десяти домов очень оригинальной постройки, ничем не напоминавших крепости- деревни на других островах. Стены были сделаны из досок, крыши, покрытые соломой, имели форму конуса. В домах не было окон, лишь маленькие двери не больше метра в высоту. Строения, окруженные небольшими садами, где росли фруктовые деревья, располагались далеко друг от друга.
Каждый из хозяев постарался сделать «помали», т. е. священным, неприкосновенным свое жалкое имущество («помали» на Тиморе все равно что «табу» для народов Полинезии). А поскольку туземцы питают склонность к воровству, они очень часто прибегают к своему «помали», и, как ни странно, оно не теряет своего значения. Несколько заплетенных в косичку листочков пальмы, шкурка зверя, обломки кувшина, кость, прикрепленная к забору, превращаются в пугало, при виде которого воры тотчас же удаляются. И хотя запрет этот имеет чисто символическое значение, он всегда производит впечатление, и куда более действенное, чем страх перед протоколами сельских полицейских.
В этой очаровательной деревушке, расположенной на склоне горы среди величественной тропической природы, нашим друзьям, с которыми так жестоко обошлись представители цивилизованного мира, бедные дикари оказали радушное гостеприимство. Отсюда открывался чудесный вид на море, а потому Пьер и Фрике могли внимательно следить за тем, что происходит на рейде.
На восьмой день утром какой-то корабль на всех парусах вошел в гавань. Невозможно было разглядеть, под каким флагом он шел, но безошибочный глаз Пьера узнал его.
– Голландская шхуна, черт побери. Капитан избавился от груза и теперь зашел в порт пополнить свои запасы.
– Прекрасно! – воскликнул Фрике. – Мы не станем здесь долго задерживаться, завтра же попрощаемся с нашими хозяевами и вернемся на берег, приняв, естественно, все необходимые меры предосторожности.
– Вот как, это что-то новое.
– Да, мой друг! Завтра вечером мы отправляемся на Суматру.
ГЛАВА 17
Хотя у Фрике, чистокровного парижанина, не было среди предков ни одного гасконца, его смелое утверждение можно было принять за истинно гасконское хвастовство. Слова «завтра вечером мы отправляемся на Суматру» озадачили Пьера Легаля. Боцман долго не мог уснуть, стараясь разгадать, что скрывается за этой фразой.
«Завтра отправляемся на Суматру… Причем не через неделю или месяц, а именно завтра, – размышлял он, – не в Китай или еще куда-нибудь, а на Суматру. Так сказал Фрике, а значит, так и будет. Но сейчас мы находимся на высоте тысячи метров над уровнем моря в жалкой хижине туземцев, у нас всего-навсего несколько голландских монет, чуть больше двенадцати франков, да еще два мундира таможенников… К тому же отношения с местными властями прескверные, – стоит только появиться в городе, и нас тут же схватит первый патруль. Да уж, этому парню сам черт не брат. Можно не сомневаться, он сыграет с этими бездельниками одну из своих шуточек. Одним словом, поживем – увидим. Нечего мне голову ломать, а то и свихнуться недолго. Пора спать».
Моряки, привыкшие к несению вахты в разное время суток и ко всевозможным корабельным шумам, засыпают как правило, мгновенно. Пьер Легаль закрыл глаза, решив не мучить себя, и вскоре громко захрапел. Ему снились дирижабли, подводные корабли, дрессированные киты, на спинах которых трое друзей плыли в паланкинах… Разбудил его голос Фрике.
– Быстрей! Свистать всех наверх, – кричал тот во весь голос. – Поторапливайся! Уже рассвело.
Молодой человек широко распахнул дверь, и веселые солнечные лучи ворвались в их жалкое убежище. Кит, на котором путешествовал Пьер, разом исчез. Боцман открыл глаза, крепко выругался, тут же вскочил, словно в нем сработала какая-то пружинка, и сжал кулаки, готовясь к бою.
– Тысяча чертей! Видно, в этой стране живут одни только таможенники! Подожди, я научу тебя хорошим манерам.
Таможенник громко рассмеялся и сделал такое антраша[180], что ему позавидовал бы любой танцор. По этой джиге и безудержному смеху Пьер догадался, что перед ним его друг Фрике. На парижанине был темно-зеленый мундир с желтым кантом, на голове – кепи, кожаный пояс с саблей на боку перетягивал талию. Фрике, можно сказать, полностью преобразился и выглядел настоящим таможенником. К тому же он позаимствовал краски у своих хозяев и загримировался не хуже заправского артиста.
– Ну, как ты находишь, дружище? Хорошо ли я выгляжу? Если даже ты меня не узнал, смогу ли я спокойно в таком виде пройти по набережной?
– Просто невероятно! Нет, никогда ничего подобного я не видел. Силен же ты, парень!
– А теперь твоя очередь. Натяни второй мундир. И не медли. Теперь дорога каждая минута.
– Шутишь? В таком виде я буду похож на жандарма во время сельского праздника или же на музыканта из пожарной команды.
– Да нет. Все будет хорошо! Ты будешь похож на таможенника старого закала, старого, лохматого, злого пса, не в обиду тебе будет сказано.
– А если мы встретим других… настоящих таможенников?
– Не бойся. Днем будем избегать людных мест, а когда доберемся до гавани, опасаться будет уже нечего.
– Значит, мы должны добраться до моря?
– Конечно же, черт возьми! Не думаешь же ты, что до Суматры можно добраться пешком?
Тем временем Пьер, бурча, успел переодеться. В этом странном мундире он действительно выглядел великолепно. Немного грима, и боцман стал совершенно неузнаваем.
– Гм, – пробурчал он, – если бы мои старые товарищи встретили меня, то приняли бы за попугая или решили бы, что начался карнавал.
– Тем лучше! Значит, наш маскарад удался. Остается только попрощаться с нашими хозяевами и взять курс на гавань. Путь наметим отсюда, с высоты птичьего полета.
Оба друга вместе с Виктором попрощались со славными островитянами и покинули деревню, взяв с собою всего лишь несколько пшеничных лепешек, – этого должно было хватить до того часа, когда наступит развязка.
– Ты понимаешь, что мы рискуем жизнью? – спросил Фрике.
– Если ты думаешь, что сообщил мне что-то новое, то ошибаешься, – с редким спокойствием ответил Пьер. – С тех самых пор, как мы покинули Макао, мы только и делаем, что рискуем жизнью.
– Я говорю тебе это для очистки совести, на случай если нам придется отправиться на тот свет.
