Взгляд. Взлёт ресниц. Секунда. Глаза вниз. Ресницы вниз. Пауза…
Взгляд. Взлёт. Вниз. Вниз. Пауза…
Красивые у неё ресницы! Длинные, пушистые и загибаются на кончиках, — подумал я, с удовольствием наблюдая за сидящей напротив меня Стефанией, — и очень выразительный взгляд, когда она вот так смотрит вполоборота и из-под бровей. Картинка! Прямо просится на бумагу! Но у меня уже есть несколько похожих рисунков…
Стефания кошкой выгнула спину, закинула слегка назад голову и тряхнула волосами. Она была само довольство и самодовольство. И снаружи и в ментале. Плюс торжествующая улыбка. И соответствующий взгляд, по всей Стекляшке, где мы с ней сидели за коффаем.
Да ну?! Во врёт, сказочница! И не краснеет! У меня до сих пор исколотые ладони и пальцы болят. Тоже накололся, помогая Динию с букетом. Вот так оно в жизни и бывает… Раны и безвестность одним, слава и любовь — другим… А пахали вместе!
«Ты ещё заплачь», — посоветовал внутренний голос, — «что, жалко стало Стефи принцу отдавать?»
«Ну, не то что бы, но вот ресницы у неё… да и глаза…»
«Отобьёшь? Сдаёшься?»
«Ни фига! Демоны не сдаются! Так… просто немного лирического настроения… от сегодняшнего недосыпа».
«Угу…»
— Р
Стефания перестала улыбаться и нахмурилась.
Стефи покачала головой и чуть порозовела.
Стефи не ответила, опустив глаза.
Стефи метнула в меня быстрый взгляд и снова, молча, уставилась в стол.
Требовательный взгляд прямо мне в глаза.
— Да он ненормальный! Бегает как дурак с лопатой наперевес и вопит, что если найдёт — убьёт!
За соседний столик, к студенту, подсаживались двое его слегка возбуждённых друзей, только что вошедшие с улицы.
— Кто? — спросил он их.
— Да наш агроном. Кто-то ночью вырезал клумбу его лучших роз. Он сейчас там бегает, орёт, воров ищет. Обещает прибить лопатой, если поймает. К нам приставал! Представляешь? Спрашивал — не мы ли? Вот придурок!
Стефи медленно наклонила голову к плечу, смотря на меня всё более и более расширяющимися и округляющимися глазами.
— Это жизнь… детка! — широко усмехнулся я ей, — привыкай!
За большим длинным столом, в кабинете ректора университета, в присутствии совета преподавателей, шло совещание. Вопросами повестки дня были:
— подготовка к ежегодному испытанию;
— зачисление и размещение новых студентов;
— указ императора.
Если первые пункта были обыденны ежегодной повторяемостью, то последний пункт повестки был внезапен и неожиданен. На нём как раз сейчас и ломал копья совет, пытаясь найти решение. Главным препятствием поисков был хранитель бюджета.
— И где мы на всё это наберёмся денег? — хмуро поинтересовался главный эконом, заслушав зачитанный вслух Мотедиусом указ, — праздники не вписываются. Никак. Совершенно.
— У нас никогда ничего не вписывается, — ректор, наклонив голову, внимательно посмотрел на эконома, — и то, что мы дожили до сегодняшнего дня, иначе, как чудом не назовёшь.
— Конечно, — кисло улыбнулся в ответ тот, — пока кто-то творит чудеса, оно и не заметно. А вот когда они прекращаются, эти чудеса, так все сразу и замечают, что их нет! Ну не потянем мы!
Главный эконом начал возбуждаться.
— Месяц гулянок! Сами прикиньте, хоть приблизительно, во что это выливается! Где, откуда, я вам денег наберусь? На что мы потом год жить будем? Милостыню просить пойдём? Или всем университетом танго-О будем на площадях танцевать? Словно бродячий цирк, за подаяние! Ну нету их! Нету-у! Не верите — можете проверить! Все книги отдам! Ищите! А найдёте… Найдёте — носки свои съем!
— Гм… гм… — откашляйся ректор, — весьма серьёзное заявление. Похоже, что дела обстоят именно так, как… как они обстоят. Однако в указе императора написано без всяких двусмысленностей: «… в течение сентября месяца, осуществлять празднования. Поводить балы, приёмы, концерты и всяческие увеселительные выступления. Праздники должны проходить не реже, чем раз в три дня…». Мы должны это