возликовал душою по этому поводу. Если бы у Дидия была хотя бы малейшая возможность отступить, он сделал бы это не задумываясь, но, к сожалению, обстоятельства складывались не в его пользу. И пока комит финансов мучительно размышлял над создавшимся положением, пучеглазый сенатор взял инициативу в свои руки. Это он первым обнаружил огромный зал, где вершилось нечто ужасное, и он же зажал рукой рот Дидию, когда тот едва не закричал от ужаса при виде жуткого зрелища. Комиту финансов в этот миг показалось, что он попал в ад, куда столь неосторожно стремился. А что еще мог подумать благочестивый христианин при виде жутких личин, круживших возле огня. Этот огонь горел в большой медной чаше. Еще четыре такие чаши, но меньших размеров, стояли по углам. Света было вполне достаточно, чтобы оценить весь ужас происходящего. Демоны собирались зажарить несчастного младенца, во всяком случае, один из них именно в этот момент поднес ребенка к огню. И довольно долго держал его над полыхающей чашей. У Дидия сжалось сердце в ожидании детского крика, но младенец только дрыгал розовыми ножками и издавал при этом звуки, очень похожие на обычное гуканье. Казалось, он не чувствовал жара адского пламени и даже испытывал удовольствие от процедуры, которой подвергли его демоны. Потом младенца поместили в золотую купель, наполненную водой. Во всяком случае, Дидий хорошо видел брызги, полетевшие в разные стороны во время погружения. Вода почему-то понравилась младенцу в гораздо меньшей степени, чем огонь, он издал протестующий крик, сменившийся бульканьем. Похоже, ребенка, не сгоревшего в огне, решили утопить. Во всяком случае, демон, облаченный в белые одежды, держал его в купели так долго, что у Дидия волосы зашевелились на голове от предчувствия беды. А потом грянул гром, точнее, ударили барабаны, причем так громко, что у комита заложило уши, а следом загнусавили рожки и затрубили трубы. Демон в белом вытащил младенца из купели и высоко вскинул его над головой. Ребенок был жив. Дидий не верил собственным глазам. Такого просто не могло быть. Младенец должен был сгореть, утонуть или просто умереть от дикого шума, стоящего вокруг, но он продолжал шевелить розовыми ножками, словно собрался идти по воздуху, как по тверди. Гром барабанов и завывание труб вдруг оборвались, и в наступившей звенящей тишине зазвучал уверенный мужской голос. Дидий без труда определил, что демон в белом говорит по-венедски, но его познаний в этом языке не хватило, чтобы понять смысл чужой речи. Комита финансов охватил дикий ужас, и он, скорее всего, выдал бы себя либо криком, либо действием, если бы не присутствие рядом Скрибония. Пучеглазый сенатор натужно дышал Дидию прямо в ухо и так цепко держал его за плечи, что комит при всем желании не смог бы вырваться из его рук. Не исключено, что у Скрибония просто свело судорогой пальцы от всего увиденного здесь, в подвале. К счастью, сатанинский обряд закончился. Первым вышел из круга демон с младенцем на руках, следом за ним последовали демоны рангом пониже, то ли обросшие шерстью, то ли просто облаченные в звериные шкуры. Дидий вдруг увидел волчьи клыки, обращенные в его сторону, и обомлел от ужаса. Однако все обошлось. Волчьи клыки не сомкнулись на горле Дидия, а их обладатель покинул громадный зал раньше, чем перетрусивший комит сумел перевести дух. Скрибоний наконец-то отпустил Дидия и скользнул к ближайшей медной чаше с целью зачерпнуть из нее адского огня.
– Куда? – вскрикнул Дидий.
– Тише ты, – сердито зашипел на него сенатор. Факел он все-таки зажег и теперь с интересом разглядывал стены подземелья, испещренные странными знаками и непонятными рисунками. Дидий тоже выбрался из своего убежища, но не стал вглядываться в жуткие лики, изображенные на стенах. Ему и без того хватало впечатлений.
– Что же это такое? – только и сумел прошептать он непослушными губами.
– Этрусский храм, – спокойно отозвался Скрибоний.
– А что говорил демон?
– Это не демон, – усмехнулся сенатор. – Это венедский жрец. Кажется, кудесник бога Рода, коего венеды почитают так же, как наши деды почитали Юпитера. Здесь вершилась мистерия, комит, способная изменить не только судьбу империи, но и наши с тобой судьбы.
– Ты понял, что он сказал? – удивился чужой проницательности Дидий.
– Я знаю венедский язык, – кивнул сенатор. – Мне не раз приходилось вести переговоры с вождями варваров. Здесь в этом зале, Дидий, родился новый ярман, который станет повелителем Рима и всех прилегающих к нему земель. Такова воля Рода. Эра Белобога сменяет эру Чернобога, и этот младенец несет ее на своих стопах.
– И что это означает?
– Надо подумать, – усмехнулся Скрибоний. – Но не здесь. Самое время нам с тобой, Дидий, убираться отсюда. Если мы наткнемся на венедов, то лишимся жизней в один миг.
К счастью, ничего страшного на обратном пути с искателями приключений не случилось. Перепуганный до икоты Дидий по какому-то наитию отыскал нужный проход и вывел сенатора к той самой каменной лестнице, по которой они спустились в ад. У люка комита и сенатора поджидал встревоженный Паулин с большим тесаком в руке. За спиной управляющего толпились сторожа, вооруженные до зубов. Увидев хозяина живого и невредимого Паулин уронил слезу. От радости, прихлынувшей к сердцу, Дидий едва не расцеловал верного слугу, но в последний момент удержался от столь нелепого проявления чувств.
– Люк закрыть и придавить кадкой с пальмой, – распорядился он. – И принеси нам с сенатором вина.
Дидий, оказавшись в привычной обстановке, обрел наконец утерянное душевное равновесие. К нему даже вернулся аппетит, который не замедлил испортить пучеглазый Скрибоний.
– Надо известить о случившемся префекта Афрания. Воля твоя, Дидий, но я вынужден это сделать. Венедов следует задержать и допросить с пристрастием. А этого младенца… – Сенатор не закончил фразу и глянул на комита финансов почти безумными глазами: – Его следует избыть любым способом.
– Что значит – любым, – возмутился Дидий. – Я что, по-твоему, царь Ирод?
– Не богохульствуй! – предостерег его Скрибоний. – Подобные сравнения здесь неуместны.
– Делай, как знаешь, – махнул рукой Дидий, которого после выпитого вина стало клонить в сон.
Пребывал он в сладком забытьи недолго, однако, как вскоре выяснилось, проспал самое интересное. Вагилы префекта Афрания вынесли ворота усадьбы и захватили дворец покойного Туррибия. Увы, как рассказал Дидию вернувшийся из похода Скрибоний, ничего интересного они там не обнаружили. Дворец был пуст. Ни тебе младенца, ни жрецов, ни демонов в зверином обличье. К сожалению, вагилы наотрез отказались обыскивать подвал дома, имеющего столь жуткую славу. Афранию пришлось самому заняться поисками древнего этрусского храма. Разделить с ним компанию согласились только два человека, префект Орест и епископ Викентий. Сейчас эти трое смельчаков находились в подземелье, и сенатор Скрибоний места себе не находил от беспокойства за их участь. Он метался по атриуму и без конца вскидывал руки к потолку, украшенному лепниной, словно ждал поддержки от таинственного и могущественного существа, проживающего на втором этаже дворца комита финансов. Дидий, точно знавший, что над головой пучеглазого сенатора находится его собственная пустующая спальня, тупо удивлялся настойчивости гостя, бросающего пламенные призывы в пустоту.
– Кто-то скребется, – испуганно прошептал Паулин, кося глазами на пальму.
– Сдвинь ее, – распорядился Скрибоний.
Паулин бросил затравленный взгляд на хозяина, но Дидий только плечами пожал. Если бы во дворец рвались демоны, то вряд ли заполненный землей ящик мог стать для них серьезной помехой. Скорее всего, они отбросили бы его как пушинку. Зато для Афрания и его спутников пальма была неподъемной тяжестью, в чем они честно признавались, издавая из-под пола жалобные звуки. Пальму удалось сдвинуть только с помощью рабов. Каменную плиту сенатор Скрибоний поднял лично, он же поддержал под руку префекта Афрания, выползающего на свет. Лучше бы он этого не делал. Афраний ругался так, что у Дидия забурчало в животе. Префект, видите ли, вообразил, что над ним подшутили. Он почему-то решил, что у комита финансов и уважаемого сенатора нет других забот, кроме как морочить головы занятым людям.
– А я говорю, есть там храм! – стоял на своем Скрибоний. – И мистерию мы с Дидием наблюдали собственными глазами.
– Было, – мрачно отозвался комит финансов на вопросительный взгляд Ореста. – Я думал, что они собрались жарить этого младенца, но Скрибоний сказал, что это ярман.
И пока пучеглазый сенатор в который уже раз делился впечатлениями об увиденном и услышанном в мрачном подземелье с недоверчиво внимавшими ему сановниками империи, Дидий приказал Паулину накрыть для гостей стол. Время для ужина было уже поздним, но комит финансов решил махнуть рукой на пищеварение ввиду чрезвычайных обстоятельств.
– Все входы они могли перекрыть, – задумчиво проговорил Орест. – Времени у них было более чем достаточно. Мы слишком долго возились с воротами.
– Ты что, веришь этим перепившим болтунам? – набросился на префекта Италии префект города Рима.
– Я уже слышал о подобной мистерии, хотя видеть ее воочию мне не доводилось, – спокойно отозвался Орест. – Судя по всему, младенец – это сын Сара и Веселины. Именно его они нарекли ярманом.
– А я полагал, что ярманами становятся в более зрелом возрасте? – нахмурился монсеньор Викентий.
– Обычно так оно и происходит, – кивнул Орест. – Но бывают и исключения. Когда у волхвов нет сомнения в том, что младенец зачат при участии бога. Так было с известным вам Меровоем, его нарекли сыном бога еще в утробе матери. А потом богиня Лада подтвердила правоту жрецов, когда Меровой одолел перед ее
