Зинон сходились, так это в пристрастии к скачкам. Константинопольский ипподром превосходил размерами римский, что слегка задело патрикия Ореста. Обширная арена этого грандиозного во всех отношениях сооружения была окружена каменными трибунами, вмещающими десятки тысяч зрителей. И во время скачек эти трибуны никогда не пустовали. Не пустовала и императорская ложа. Сам божественный Лев редко радовал константинопольцев своим появлением на публике, зато еще не было случая, по крайней мере, на памяти Ореста, чтобы скачки проигнорировали Верина и Зинон. Эти двое никогда не сидели рядом. Зинона обычно сопровождали расфуфыренные комиты из исаврийцев и супруга Ариадна, женщина миловидная, но сильно уступающая красотой своей матери. Последняя неизменно являлась на скачки в сопровождении целой группы молодых людей, завитых, напомаженных и разодетых в пух и прах. Обычно юные щеголи стояли за спиной сиятельной Верины и громкими криками приветствовали победу «синих». Конечно, скачки на колесницах, запряженных парой, а то и четверкой коней, – зрелище довольно интересное, но все-таки, по мнению Ореста, не настолько, чтобы терять разум и бить в спину впереди сидящих, как это делали Олибрий и Пергамий, когда кто-то из «зеленых» первым приходил к финишу. Сиятельный Зинон поддерживал «зеленых», возможно, в пику своей теще, во всяком случае, он живо реагировал на победу «своих» и неизменно освистывал «чужих». Порою споры на трибунах переходили в драки, и тогда в свару вмешивались дюжие молодцы из гвардейской схолы, награждая тычками и правых, и виноватых.
– Случались происшествия и похуже, – просветил своего недоумевающего зятя Пергамий. – С многочисленными жертвами среди бунтующих зрителей. Между прочим, здесь на этой трибуне, прямо перед императорской ложей, был убит сиятельный Руфин, дед известного тебе Аэция. Случилось это лет семьдесят пять тому назад, но у константинопольцев хорошая память.
Императрица Верина победу «синих» приветствовала ослепительной улыбкой, а на поражение никак не реагировала, сохраняя горделиво- надменное выражение на удивительно красивом лице. А вот среди ее беснующихся спутников Орест почти сразу выделил двоих: рыжеватого юношу лет семнадцати с выразительными зелеными глазами и жгучего брюнета с глазами-вишенками, который если и превосходил годами своего рыжего приятеля, то не намного.
– Первый – Тудор, сын рекса Тудомира, – охотно пояснил осведомленный Олибрий. – Он с десятилетнего возраста живет в Константинополе и неизменно пользуется расположением императрицы. Молва уже объявила его любовником сиятельной Верины, однако супруга божественного Льва утверждает, что испытывает к нему лишь материнские чувства. Многие пытались уличить императрицу в неверности, но, увы. Говорят, что Зинон даже назначил награду тому проныре, который застигнет Верину в сомнительном положении, но я пока не слышал, чтобы эти деньги были востребованы.
– А второй? – напомнил любопытный Орест.
– Анастасий – сын комита свиты Меропия и, между прочим, родственник патриарха Ефимия. Говорят, что патриарх весьма расположен к Анастасию, хотя последний не отличается особым благочестием.
– Выходит, у Верины нет любовника? – не поверил Орест.
– Прежде таковым считался сын божественного Антемия, небезызвестный тебе Маркиан, но эти слухи не подтвердились.
– А что, божественный Лев очень ревнив?
– Вот уж не думаю, – засмеялся Пергамий. – Дело не в императоре, сиятельный Орест, в патриархе, который считает Верину образцом благочестия.
– Однако она не чурается развлечений, – усмехнулся Орест.
– Иерархи церкви не видят в скачках ничего предосудительного, – пожал плечами Олибрий. – И по-моему, они правы.
Следующий год ознаменовался для Ореста радостным событием: у него родился сын, которого префект на радостях назвал Ромулом, в честь одного из основателей славного города Рима. Высокородный Пергамий закатил грандиозный пир по случаю рождения долгожданного внука и пригласил на него едва ли не всех знатных мужей Константинополя. К удивлению многих, поздравить счастливого деда приехал зять императора, всесильный Зинон. Его появление в доме Пергамия могло означать только одно: с ректора сняли опалу, и теперь он может рассчитывать на покровительство сильных мира сего. Пергамий был на седьмом небе от счастья, но, блюдя достоинство патрикия, прежде всего представил высокому гостю своего родовитого римского зятя.
– Наслышан, – благосклонно кивнул Зинон Оресту. – Поздравляю с рождением сына и наследника, префект.
Это было приглашением к серьезному разговору, и Орест немедленно воспользовался даром небес. Пергамий сделал все от него зависящее, дабы разговору беглого префекта с всесильным временщиком никто не помешал. Божественный Лев в последнее время сильно прихварывал, и многие полагали, что недалек тот час, когда его на троне Константина Великого сменит внук, тоже Лев, рожденный дочерью Ариадной. Разумеется, править из-за спины младенца будет Зинон, в этом ни у кого из патрикиев, включая и Ореста, не было ни малейших сомнений. Зинон уже сейчас контролировал гвардию, почти сплошь состоящую из исаврийцев, имел прочные позиции в армии, и, пожалуй, единственной помехой его возвышению могла стать церковь, возглавляемая упрямым патриархом Ефимием.
– Я слышал, что божественный Антемий назначил своим преемником внука, обойдя тем самым своих сыновей, – начал Зинон разговор с новости двухлетней свежести.
– Исключительно между нами, сиятельный Зинон, я бы и сам не доверил империю высокородному Маркиану. Слишком уж он подвержен женскому влиянию.
Зинон шутку оценил, растянув тонкие губы в брезгливой усмешке, и благосклонно кивнул остроумному собеседнику.
– Если бы супруг прекрасной Алипии был христианином, то я бы, пожалуй, смирился с выбором божественного Антемия. Однако сиятельный Ратмир слишком тесно связан с кругом русов Кия, чтобы империя могла спокойно спать во время его правления.
– Ты не пробовал обращаться к патриарху?
– Пробовал, – кивнул Орест. – Я даже передал ему письмо епископа Медиоланского Викентия. К сожалению, послание, видимо, не дошло до адресата. Ничем иным объяснить поведение патриарха я не могу. Уж очень страшные факты там приводились. Если у тебя есть время, сиятельный Зинон, я готов представить тебе свидетельства очевидцев.
Время у зятя императора было, поскольку он с интересом углубился в чтение сначала откровений комита Дидия, а потом сенатора Скрибония. На красивое лицо Зинона набежала тень, но более он ничем не выдал своего отношения к свидетельствам высокопоставленных римских чиновников.
– Это тот самый младенец? – спросил он у Ореста немного погодя.
Вообще-то в письмах речь шла о сыне дукса Сара, а вовсе не о внуке Антемия, но Орест не устоял перед соблазном слегка покривить душой:
– У меня есть все основания полагать именно так.
– Увы, – вздохнул печально Зинон, – языческие культы и богомерзкие ереси процветают не только в Риме, но и в Константинополе. Дьявольские соблазны окружают нас со всех сторон. Им подвержены не только высокородные мужи, но и почтенные матроны.
– Почтенным матронам я бы настоятельно советовал держаться подальше от язычников, иначе они рискуют в один далеко не прекрасный момент проснуться в объятиях демона.
– А что делать, если матроны не внемлют увещеваниям? – пристально глянул в глаза Ореста зять императора.
– В этом случае я обратился бы за поддержкой к патриарху.
– Но ведь нужны доказательства, патриарх не будет слушать пустую болтовню, – покачал головой Зинон.
– А можно ли считать болтовнею свидетельства почтенных людей? – слегка обиделся на собеседника Орест. – Таких, например, как ректор Пергамий и сенатор Олибрий.
– Разумеется, нет, но я бы добавил к ним хотя бы одного почтенного клирика, известного своей правдивостью и благочестием, – дополнил предложенный Орестом список сиятельный Зинон. – Ты славно потрудился в Риме, префект, но, согласись, было бы слишком самонадеянно с моей стороны бороться с язычниками в чужом городе в то время, когда демоны бесчинствуют в Константинополе. Помоги мне, сиятельный Орест, и я помогу тебе.
– Я сделаю все, что в моих силах, сиятельный Зинон, и разоблачу коварную матрону, прячущую под личиной благочестия порочную душу.
– Я очень надеюсь, что тебе это удастся, префект.
Долгое время Оресту фатально не везло. Он довольно быстро установил, не без помощи Феофилакта, кстати говоря, что императрица Верина далеко не все вечера проводит во дворце, а время от времени наведывается в город. К сожалению, евнух был слишком предан своей госпоже, чтобы его можно было использовать для слежки. Высокородный Пергамий делал все от него зависящее, чтобы помочь своему зятю, он даже познакомил его с трибуном конюшни Анастасием, известным своей близостью к императрице. Однако юный трибун был слишком хитер и изворотлив, чтобы попасться в сети римского ловца. Его карие круглые глаза искрились весельем, пухлые губы то и дело кривились в усмешке, но ничего важного он Оресту так и не сказал. Зато начал коситься на жену префекта и расточать ей улыбки. Заметив неприличное поведение гостя, Пергамий приказал не пускать больше охальника на порог дома. Ситуация складывалась весьма щекотливая. До Ореста дошли слухи, что сиятельный Зинон им недоволен. Что, в общем-то, было не удивительно. Здоровье божественного Льва стремительно ухудшалось. Рано или поздно должен был возникнуть вопрос об опекуне для Льва-внука, и этим опекуном, а точнее, опекуншей вполне могла стать сиятельная Верина, которую активно поддерживал патриарх Ефимий. Для Ореста торжество Верины
