приняла доверительный характер. Божественный Олибрий был настолько любезен, что пригласил своих сановников и посла божественного Василиска к накрытому столу. Сам он ничего не ел, лишь пригубил вино из серебряного кубка, зато внимательно выслушал рассказ Феофилакта о событиях, происходивших в Константинополе в этом году. Легкость, с которой божественный Василиск изгнал из столицы империи наглого исаврийца, произвела на патрикиев очень большое впечатление. За столом божественного Олибрия собрались люди, считавшие себя потомками древних римских родов, и любую победу над варварами они рассматривали как новый шаг к возрождению Великого Рима. Орест предложил тост за здоровье Василиска, и его охотно поддержали не только патрикии, но и сам божественный Олибрий. Феофилакт в свою очередь предложил выпить за союз Рима и Константинополя на страх многочисленным врагам империи, чем вызвал горячее одобрение присутствующих.
Пока что ничего существенного ни во дворце, ни вокруг него не происходило. Утолив голод и жажду, патрикии вели неспешную беседу, в основном на отвлеченные темы, старательно обходя все острые углы. Аполлинарий рассказал о новой постановке в Одеоне, который он посетил на днях. Феофилакт поведал о скачках в Константинополе, которые устроил в свою честь божественный Василиск. Магистр двора Евсорий, страстный поклонник «синих», был страшно огорчен их последними неудачами и своей бурной реакцией вызвал улыбку на губах божественного Олибрия. О пророчествах безумного Марка никто из сановников, присутствующих в зале, даже не заикнулся. Божественный Олибрий заговорил о поэзии, сиятельный Юлий его с удовольствием поддержал и даже продекламировал отрывок из Вергилия, вызвав у патрикиев взрыв патриотических чувств. Конечно, в зале ощущалось напряжение, особенно вначале, однако с течением времени оно постепенно рассеивалось. Летние ночи в Риме коротки, и патрикии стали все чаще поглядывать на окна в ожидании рассвета. По прикидкам Феофилакта, до восхода солнца оставалось всего ничего. Комита клонило в сон, но он мужественно боролся со своей слабостью. В зале становилось душновато, но никто не рискнул открыть окно, дабы не навлечь на себя гнев Олибрия. Неожиданно для патрикиев это сделал сам император, в задумчивости прохаживавшийся по залу. Божественный Олибрий вздохнул полной грудью свежий воздух и, обернувшись к гостям, произнес:
– Солнце встает, патрикии. Давайте выпьем за новый день.
Услужливый Аполлинарий бросился к императору с кубком в руке, но в этот миг Олибрий вдруг покачнулся, схватился рукой за шею и рухнул словно подкошенный. Комит финансов замер в двух шагах от поверженного императора. Страшно закричал магистр Евсорий. Телохранители ринулись спасать Олибрия от невидимой опасности, но тот в их помощи уже не нуждался. Император не успел даже испугаться, настолько неожиданно обрушилась на него смерть. Тело его уже коченело, а на полных губах продолжала стыть блаженная улыбка человека, сбросившего с плеч тяжких груз забот.
– Но этого не может быть! – взревел Орест, вскидывая руку к небу.
Феофилакт был согласен с префектом Италии, но это не помешало ему склониться над телом императора вслед за епископом Медиоланским.
– Видишь это маленькое отверстие, комит? – спросил Викентий у византийского посла.
– Кажется, его укусила оса, – нахмурился Феофилакт.
– Мне почудилась тень за его спиной, – задумчиво проговорил епископ, выглядывая в распахнутое окно. Патрикии последовали его примеру. Чуда не было. Зато имелась в наличии веревка, свисающая с крыши. Именно по ней спустился убийца, по ней же он, скорее всего, поднялся наверх.
– Проверьте крышу! – рявкнул на телохранителей Орест. – Мы должны поймать убийцу.
Конечно, убийца мог уколоть императора в шею иголкой, пропитанной ядом. Но Феофилакту прежде не приходилось слышать о столь быстро действующем средстве. Ведь все произошло в одно мгновение. Олибрий схватился за шею и тут же рухнул словно подкошенный. Странная смерть, с какой стороны ни посмотри.
– Но ведь оса была, – растерянно проговорил Аполлинарий. – Я ее видел собственными глазами.
– Укус осы не смертелен для человека, – покачал головой Викентий. – К тому же даже самому гнусному насекомому не нужна веревка, чтобы проникнуть в человеческое жилье.
Веревка была серьезным аргументом в пользу предположения, высказанного епископом Медиоланским. Непонятным оставалось другое – зачем Олибрий распахнул окно? Неужели не мог потерпеть еще немного? Или ему вдруг стало дурно? За весь вечер император не прикоснулся к еде, зато вино он пил в больших количествах. А последние два часа он провел на ногах, прохаживаясь по залу из конца в конец. Что если яд был подсыпан в вино, а веревка повешена над окном для того, чтобы отвлечь внимание от истинного отравителя? Но ведь вино императору поставлял сиятельный Орест, никак не заинтересованный в его смерти.
Мучительные размышления евнуха прервал префект Италии, вернувшийся в зал после неудачной охоты за убийцей.
– Либо этот человек действительно призрак, либо я просто схожу с ума! – Орест упал в кресло и потянулся к кубку, из которого еще недавно пил император. Феофилакт остановил его как раз в то мгновение, когда префект уже готовился выпить вино.
– Не пей, – шепотом посоветовал евнух.
– Но почему? – дернулся Орест и тут же прикусил губу.
Префект Италии теперь был вне подозрений. Оресту, похоже, до этого мгновения даже в голову не приходило, что в подаренном им императору вине мог оказаться яд. В себе Феофилакт не сомневался. На подозрении у него оставались четверо: магистр двора Евсорий, магистр пехоты Юлий, комит финансов Аполлинарий и епископ Викентий. Об этом он и сказал Оресту, когда они покинули погрузившийся в траур дворец.
– Вино я принес с собой, – задумчиво проговорил Орест. – Перед тем как вручить кувшин императору, я из него отпил, дабы снять возможные подозрения Олибрия. Чувствую я себя превосходно, следовательно, в кувшине не было яда. А почему ты исключил себя из числа подозреваемых, комит?
– Из-за веревки, – усмехнулся Феофилакт.
– Но у тебя мог быть сообщник?
– Сиятельный Марк назвал день смерти императора за две недели до моего приезда в Рим. У него уже был под рукой отравитель, иначе он не стал бы так рисковать.
– Резонно, – согласился с комитом Орест. – Евсория я бы тоже вычеркнул из списка. Олибрия он боготворил.
– Ищи, кому выгодно, – подсказал Феофилакт.
– В таком случае Аполлинарий отпадает. Со смертью Олибрия он теряет доступ к казне. Согласись, комит, это тяжелая потеря.
– Его могли шантажировать, – пожал плечами евнух.
– Чем? – усмехнулся Орест. – О том, что он вор, известно всему Риму. Знал об этом и Олибрий, но смотрел на его проделки сквозь пальцы, ибо справедливо полагал, что совершенных людей нет.
– Остаются двое, – спокойно проговорил Феофилакт, – епископ Викентий Медиоланский и магистр пехоты Юлий Непот.
– О монсеньоре Викентии ходили странные слухи в связи с внезапной смертью Майорина, зятя и соправителя божественного Авита, – угрюмо бросил Орест. – Комит свиты Модест прямо обвинял Викентия в отравлении Майорина. И я склонен думать, что он в том давнем деле не без греха.
– Вот видишь, – поморщился Феофилакт. – Епископ первым бросился к императору, он же первым обнаружил веревку и первым заговорил о тени, промелькнувшей в окне.
– Есть одно обстоятельство, комит, о котором, возможно, не догадываешься ты, но которое отлично известно сиятельному Марку: Викентий был одним из главных организаторов убийства Антемия и Ратмира. Конечно, епископ мог бы пойти на сделку с демоном, зато сиятельный Марк никогда бы на это не согласился. К тому же Викентий метит в епископы Рима, и Олибрий готов был его поддержать.
– Остается магистр Юлий Непот, – подвел итог разговору Феофилакт.
– Но зачем ему это понадобилось? – с сомнением покачал головой Орест. – Он же всем обязан императору и мне. Может, Олибрия отравил кто-то из телохранителей.
– Никто из них даже не приближался к столу, – возразил Феофилакт. – За это я ручаюсь головой, префект.
– Но ведь Непот ничтожество!
– Можно подумать, что все императоры Великого Рима были выдающимися людьми. Возьми хотя бы этого Глицерия.
– При чем здесь Глицерий? – удивился Орест.
– Спроси у черни, – пожал плечами посол.
Префект Италии не сразу сообразил, что носилки, в которых они с Феофилактом столь оживленно обменивались впечатлениями, больше не движутся, а восемь носильщиков стоят словно вкопанные на оживленном перекрестке, дожидаясь невесть чего. Евнух чуть отодвинул полог и сейчас с интересом наблюдал за беснующимися римлянами, заполнившими улицы с раннего утра. Толпа была явно чем-то возбуждена и даже раздражена. Конные телохранители сиятельного Ореста с трудом сдерживали напор разъяренных обывателей.
– Чего они хотят? – раздраженно воскликнул префект.
– Они требуют, чтобы мы с тобой, сиятельный Орест, отдали дань уважения новому императору, – спокойно пояснил Феофилакт.
– Какому еще императору?
– Глицерию, естественно, – усмехнулся евнух.
– Так зачем же дело стало, – пожал плечами префект и, высунувшись из носилок, завопил во все горло: – Да здравствует божественный Глицерий, да сгинут все его враги.
Видимо, бунтующие обыватели не признали в испуганном патрикии временщика Ореста, иначе ему вряд ли удалось бы столь легко выскользнуть из их рук. Толпа зашлась в восторге, и улицы просыпающегося Рима огласил рев тысяч глоток:
– Да здравствует божественный Глицерий!
– Чтобы и ему, и вам всем пусто было, –
