сенаторов. Вождь варваров окинул взглядом Капитолийский холм и произнес негромко, но веско:
– Отныне я правитель этой земли.
И в Вечном Городе не нашлось человека, который осмелился бы ему возразить.Глава 9 Инсигнии
Феофилакт узнал о приезде римских послов от Анастасия. Всесильный комит агентов иногда снисходил до живущего почти в полном забвении евнуха и делился с ним сведениями, почерпнутыми в императорском дворце. Трудно сказать, чем так приглянулся Анастасию этот небольшой домик, но бывал он здесь регулярно, повергая в трепет бывшего секретаря некогда всесильной Верины. Увы, императрица, отправленная в изгнание своим зятем божественным Зиноном, умерла четыре года тому назад. Впрочем, перед смертью она успела крепко насолить императору, подняв восстание в Кападокии, которое не было подавлено до сих пор. Возможно, хитроумный комит Анастасий полагал, что Феофилакт не потерял связь с окружением императрицы, но в данном случае он ошибался, евнух был уже слишком стар и слаб здоровьем, чтобы пускаться во все тяжкие. Накопленных за время службы сбережений ему хватало на тихую безбедную жизнь, а едва ли не единственным человеком, с которым он изредка общался, был бывший комит схолы нотариев Пергамий, ныне утративший всякое влияние на ход дел в империи. Да разве угнаться двум старым заезженным клячам за резвыми жеребцами из конюшни божественного Зинона.
– Жеребец – это я? – насмешливо спросил Анастасий у смутившегося Пергамия, пришедшего навестить старого знакомого и неожиданно для себя столкнувшегося здесь с комитом агентов.
– Сравнение лестное, – заступился за Пергамия хозяин дома. – Ибо конь всегда был для эллинов олицетворением удачи и почти божественной силы.
Пергамий за последние годы сильно сдал. Свалившиеся на его голову испытания оказались непосильными для бывшего комита, не отличавшегося даже в годы молодые силой ума и твердостью характера. В один несчастливый год бывший комит нотариев потерял зятя, дочь и внука. Правда, по слухам, варвары Сара пощадили малолетнего Ромула Августула, но где он находится сейчас, не знал никто, включая его несчастного деда. Феофилакт сочувствовал Пергамию и старался скрасить чужую бесприютную старость.
– Мятежники Илл и Леонтий пытаются договориться с рексом остготов Тудором, и, по моим сведениям, им это удалось, – холодно проговорил Анастасий. – Не исключено, что им помог кто-то из близких к покойной Верине людей.
– Уж не нас ли ты имеешь в виду? – горько усмехнулся Феофилакт, глядя на комита агентов слезящимися глазами.
Сиятельный Илл стал жертвой собственной ненависти к императрице Верине. Он так увлекся интригами против вдовы божественного Льва, что упустил из виду одно немаловажное обстоятельство: Верина, кроме всего прочего, доводится матерью сиятельной Ариадне. Добившись изгнания тещи императора из Константинополя, магистр Илл едва не пал жертвой наемного убийцы, нанесшего ему удар не где-нибудь, а на конном ристалище, почти на том самом месте, где был убит несчастный Арматий. Сомнений в том, что убийца подослан именно Ариадной, у Илла не было, но обвинить супругу божественного Зинона в покушении на свою жизнь он все-таки не рискнул. Зато у него не осталось практически никаких сомнений в том, что это покушение не будет последним. И дело здесь было не только в Ариадне, но и в комите агентов Анастасии, человеке хитром, коварном и не стесняющемся в средствах. Если бы Илл обратился за помощью к Феофилакту, то евнух многое мог бы рассказать ему о взаимоотношениях своего старого знакомого с императрицей. Но, возможно, у Илла были свои, не менее надежные информаторы. Хитрый исавриец очень быстро сообразил, что, имея врага в лице Ариадны, он недолго задержится на этом свете, а потому решил покинуть Константинополь, дабы не искушать судьбу. Зинон пошел навстречу соплеменнику и назначил его дуксом в Каппадокию. Увы, это было его самой крупной ошибкой. На этом свете не бывает ни вечных друзей, ни вечных врагов. Илл очень быстро сговорился с Вериной, и, действуя рука об руку, они захватили не только Каппадокию, но и Сирию.
– Если бы я имел в виду вас, патрикии, то не сидел бы сейчас за этим столом, – вздохнул Анастасий. – Мы разговаривали бы сейчас в другом месте, и вряд ли этот разговор получился дружеским.
За последние восемь лет Анастасий почти не изменился, и хотя возраст его давно уже перевалил за тридцать, он по-прежнему пленял как красотой лица, так и красноречием не только юных дев, но и много чего повидавших матрон. О его нежных отношениях с императрицей Ариадной знали многие, но пока что никто из чиновников свиты не рискнул донести свои подозрения до ушей Зинона. Впрочем, Феофилакт не исключал, что император догадывался о предосудительной связи своей жены с комитом, но помалкивал, не желая раздувать никому не нужный скандал. Возраст сиятельной Ариадны уже приближался к сорока годам, она стремительно теряла остатки былой красоты, а у Зинона и без нее хватало наложниц, дабы ублажать стареющую плоть.
– Я хочу, чтобы вы встретились с римскими послами, патрикии, – сказал Анастасий. – Мне они много не скажут, а вот с вами могут разоткровенничаться. В конце концов, вы хорошо знаете и того и другого.
– О ком идет речь? – уточнил Пергамий.
– Сиятельный Сар прислал к нам сенаторов Дидия и Скрибония с поручением, сути которого я не знаю. Конечно, Зинон мог бы отправить молчаливых старцев обратно, не явив им своего божественного лика, но боюсь, что подобное пренебрежение может обойтись Византии очень дорого, особенно в нынешней весьма не простой обстановке.
– Скрибоний верный пес Сара, – покачал головой Феофилакт. – А вот с Дидием, пожалуй, можно договориться. Где остановились послы?
– Во дворце покойного комита Андриана, – усмехнулся Анастасий. – Место вам знакомое.
– Извести нас, когда Дидий останется в доме один, – попросил Феофилакт.
– Но вам нужен предлог для визита.
– Предлог у нас есть, – тяжко вздохнул Пергамий. – Я хочу узнать, что стало с моим внуком Ромулом.
– Значит, договорились, – просиял лицом Анастасий. – Я на вас надеюсь, патрикии.
Варварская пята, придавившая Рим, оказалась для высокородного Дидия не слишком обременительной ношей. К такому выводу пришел Феофилакт, увидев воочию своего давнего знакомого. Дидий, ставший сенатором уже при правителе Саре, выглядел свежим, хорошо упитанным и довольным жизнью человеком. Не исключено, конечно, что бывший комит финансов где-то в глубине души скорбел о развалившейся империи, но на его аппетите эта тайная скорбь не отразилась. Византийцев Дидий встретил с распростертыми объятиями и широчайшей улыбкой на лоснившемся от довольства лице. Выставленные на стол яства поражали своим разнообразием и изысканным вкусом. Повара у Дидия всегда были отменными, и одного из них он притащил с собой в Константинополь.
– Что делать, патрикии, – счел нужным объясниться преуспевающий сенатор. – Империя пала, но жизнь продолжается. Впрочем, все еще может поправиться.
– Это в каком смысле? – спросил Феофилакт, присаживаясь.
– Во всех смыслах, – поморщился Дидий, видимо сообразивший, что сболтнул лишнее. – Я ведь тоже думал, что после смерти сиятельного Ореста наступит конец света. Но, к счастью, все обошлось, Вечный Город не рухнул в Тартар, и жизнь в нем потихоньку наладилась.
– Но ведь в Италии всем распоряжаются варвары? – нахмурился Пергамий, обиженный на римлян за сгинувшего внука и убитого зятя.
– Я понимаю твои чувства, комит, – печально вздохнул Дидий. – Тем более что сиятельного Ореста убили на моих глазах. Но ведь убил его не варвар Сар, а римский патрикий Марк. А у последнего были для этого серьезные основания. Вам это хорошо известно, патрикии. Что же до варваров, правящих Римом, то возникает резонный вопрос: а кто правит вами, уважаемые византийцы? Если мне не изменяет память, то божественный Зинон родом не из ромейских патрикиев. И чем же, скажите, наш варвар хуже вашего?
– Божественный Зинон – истинный христианин, – пыхнул гневом Пергамий.
– Я тоже не язычник, – обиделся Дидий. – И никто ни мне, ни моим единоверцам не мешает поклоняться Христу. В Италии не разрушено и не осквернено ни единого храма. В этом смысле правитель Сар куда терпимее Гусирекса, который, как вам известно, преследовал в Африке христиан. Но князь Верен был ведуном Чернобога, а князь Сар приверженец Белобога.
– А какая разница, сенатор, оба они язычники, оба враги Христа? – спросил заинтересованный Феофилакт.
– Нет, – покачал головой Дидий. – Про Гусирекса не скажу, но князь Сар Христу не враг. Он посетил храм, простояв всю службу, и издал эдикт, разрешающий почитать Христа как сына бога и ярмана.
– Но ведь это ересь! – вскричал Пергамий. – Христос не ярман, он Бог и сын Бога.
– Ну, ересь, – поморщился Дидий. – А разве император Валент не был еретиком? А разве император Юлиан не приносил жертвы Юпитеру?
– Когда это было, – махнул рукой Пергамий.
– Так ведь ста лет еще не прошло, – пожал плечами Дидий. – Да что там императоры! Вспомните патриарха Нестория, который пятьдесят лет тому назад был обвинен в ереси и изгнан из Константинополя. Да разве ж он один! Многие иерархи церкви до сих пор колеблются, как былинки на ветру. А чернь и у вас, и у нас как участвовала в языческих мистериях, так и продолжает это делать, несмотря на все указы и запреты.
– Ты мне лучше скажи, сенатор, куда вы внука моего дели? – зло выдохнул Пергамий. – А о вере мы с тобой потом поговорим.
– Жив Ромул, – твердо сказал Дидий. – Голову тебе на отсечение даю, патрикий. По Риму слух прошел, что юного императора сослали на остров Крит, но
