— Нет.
— Точно?
Вот надоеда! Но от пушистого комочка исходит такой соблазнительный аромат… Все, слюни уже потекли. Подлый искуситель! Но все еще можно попробовать отвертеться:
— Тебе тогда мало достанется.
— Ничего! Мне ж только попробовать. Кроме того, могу поспорить, ты тоже нечасто себя балуешь!
Да уж, мне было не до сладостей. Особенно в последние недели.
— Делим по-братски! — возвестил демон. — Зря мы, что ли, молочные братья?
Гневно открываю рот, чтобы возразить, и половина шарика тут же оказывается между зубов, остается только откусить. Не выплевывать же? Жалко! А довольный Джер жует оставшийся кусок и облизывает испачканные сахаром пальцы.
— Вку-у-усно!
— Я могу попросить Тайану, она умеет готовить лашики.
— Правда? — Зеленые глаза умильно расширились. — Вторая хорошая новость за сегодняшний день!
— А какая была первой?
— Ты. И твои действия.
— Кстати, о действиях… — Я обернулся посмотреть, нет ли рядом любопытных ушей. — Почему ты не вмешался?
Наигранная радость мигом пропала из взгляда демона.
— А должен был?
— Тебе же ничего не стоило развеять эти ленты прахом.
— Ничего не стоило? Совсем-совсем ничего? — Кривит губы, глядя вниз и в сторону. — Не тебе судить.
— Подумаешь, простые кусочки ткани!
Он отвернулся, постоял немного и зашагал прочь. В ту сторону, куда убежал мальчишка. Зашагал с уверенностью человека, не знающего, где должен закончиться путь, но обязанного дойти до конца.
— Эй!
Догоняю и дергаю за лавейлу на плече.
— Ты куда?
— Не стоит оставлять детей без обещанного сладкого.
— Ты обиделся?
— Ничуть.
Не убавляет шаг и не дает заглянуть в глаза.
Странный он. И для демона, и для человека. Если разрушение — его главное умение, значит, ни одна вещь на свете не имеет для него ценности. Не должна иметь. Наверное. Но Джер ведет себя так, будто… Цена огромна. Будто клочок шелка стоит не дешевле целого города. Во сколько же тогда, по его представлениям, оценивается жизнь человека?
Теперь понятно, почему он не позволил мне умереть. Был не в состоянии смотреть, как тратится впустую драгоценнейшее сокровище. А я-то, дурак…
— Извини.
Молчание.
— Я не подумал.
Ровный, ни на кроху не сбивающийся шаг.
— Я просто… немного испугался. Вдруг не справился бы?
Тихое:
— Если бы ты не справился, я бы помог.
Он все-таки наблюдал? И был готов вмешаться?
— Так почему сразу об этом не сказал?! Почему заставил меня…
— Я хотел, чтобы было принято честное решение.
Ах ты…
— И тебе ведь нравится? Нравится, верно? Ты получаешь удовольствие, ставя людей на грань отчаяния!
Улыбается. Краешком губ.
— А если и так? Я же демон, помнишь? Люди мне безразличны.
Наглый лжец! Безразличны, значит? И он утверждает это после того, как целый вечер и утро тащил меня за уши к жизни?! Не верю! Ни единому слову!
— Врешь!
Спокойное и усталое:
— Я никогда не вру.
— Ты только что, всего минуту назад говорил…
— О безразличии? Да. Но для меня безразличие означает лишь одинаковое отношение ко всем. К тебе, к тому ребенку. И к каждому жителю города.
— Одинаково плохое или одинаково хорошее?
Поворачивает голову в мою сторону. Грустное лицо без тени насмешки, но и без следа обиды или раздражения. Зеленые глаза думают о чем-то своем, но взгляд не выглядит отсутствующим. Потому что хотя занавеси не чувствуют его присутствия, демон здесь. В этом мире. В моей жизни.
— Тебе виднее.
Ускоряет шаг, без заминки поворачивая именно в те проулки, куда нужно. Он и сам нашел бы дорогу, если бы захотел. Без моей помощи.
Может быть, это и правильно. Может быть, мы все должны действовать сами. Как умеем. Как желаем действовать.
— А я уже думал, не придете! — облегченно выдыхает мальчишка, спрыгивая с кованой решетки ворот.
— Немножко задержались, — повинно склонил голову демон. — Позволите испросить прощения?
Достает из корзинки леденец и протягивает мальчику. И когда только успел?! Лавочник не давал нам конфет. Значит, Джер сам ее где-то взял? Стащил? Нет, на него непохоже. Купил? Но я же все время был рядом и заметил бы…
Нет. Я витал в своих дурацких мыслях, потом засмотрелся на представление. А демону вряд ли был интересен танец лент, вот он и изучал лотки с лакомствами. Сладкоежка с Полей Отчаяния… Рассказать кому, не поверят.
— Ага! — Леденец прячется в жадно сжатой ладошке. — Вы, это… Поговорите с госпожой Смотрительницей?
Хмуро спрашиваю:
— А надо?
Мальчишка зябко поеживается:
— Она спросила, а я и рассказал… Обо всем. А то бы ругаться стала. А мы не любим, когда госпожа ругается. И сама она не любит.
Надо же, искренне заботится о покое Смотрительницы. Странно. Не помню, чтобы раньше между воспитанниками Дома призрения и его управительницей существовало что-то, похожее на любовь. Или я просто не успел заметить?
И не пытался замечать, если честно. Думал только о себе в те дни. И даже не столько думал, сколько отчаянно старался вернуться. К прежнему ощущению жизни. А возвращения все не происходило и не происходило…
Мешали сны, в которых повторялась одна и та же история — четверть часа в сыром и темном подвале, из которого я выбирался на ощупь, потому что когда пришел в сознание, масло в лампе давно уже закончилось. Впрочем, о свете я даже не думал, потому что в темноте глазам было легче плакать. Зато
