— Понял. Обижать не посмею. А госпоже Силеме передам, что на ее защите стоит доблестный рыцарь.
Одуряюще пахнущие кусты межевника по обеим сторонам садовой дорожки. Утверждают, что это растение способно цвести и плодоносить только там, где живет настоящая любовь. И мне тоже когда-то хотелось, распахнув окно своего дома, вдохнуть аромат бледно-розовых пышных кистей… Когда-то. Да года не прошло со времени тех мечтаний! А кажется, целая жизнь закончилась и канула в небытие. Значит, сейчас я начинаю все заново? Ну да. И пожалуй, мне нравится.
Стучу костяшками пальцев по двери. Несильно, почти робко, потому что уже перед самым порогом меня снова одолевают давно знакомые чувства. Нет, не сомнения. Кое-что похуже.
Ненавижу ощущать зависимость, а особенно от неизвестности. Вайли был понятен и предсказуем, Карин немного удивила, но не оказалась загадкой, Трэммин добавил мерзких штрихов к своему портрету, впрочем, не изменяя, а лишь дополняя суть. Но что могло от меня понадобиться этой женщине? Ведь по мнению окружающих (дядюшку вычеркиваем, потому что он всегда стоял и будет стоять особняком между мной и миром) я больше не способен действовать, как маг. А в прочих качествах толку от меня и раньше было так мало, что похвастаться нечем. И все же Силема рассчитывает… На что?!
— Вы всегда так точны?
Хм, увлекся размышлениями и не заметил, как оказался нос к носу с хозяйкой дома.
— Я всегда стараюсь выполнять поставленные условия. Если принимаю их, конечно.
Она поняла намек и оценила попытку спрятать нерешительность за бравадой, потому что улыбнулась. Коротко, вежливо, без каких-то видимых чувств, но честно показывая, что и сама находится в не менее затруднительном положении.
— Пройдете в дом?
— Как пожелаете. Хотя и ваш сад — чудесное место для разговора.
— Почему вы считаете, что сад — мой?
— Потому что только добрая, любящая и любимая женщина могла вырастить вокруг дома такую красоту.
— Любимая? — Ее щеки слегка побледнели, хотя по всем правилам принятия похвалы должны были порозоветь. — Кем?
— Хотя бы мальчуганом, играющим с другой стороны дома. Он готов с доблестью истинного рыцаря защищать вас от любых врагов.
Силема выдохнула, не скрывая, что мои слова развеяли неожиданно возникший страх. Пусть развеяли не полностью, но уже не мешая продолжать разговор.
— И все же, лучше пройти внутрь.
— Как пожелаете.
Следую за женщиной в прохладу каменных покоев. Странно получается: родился и вырос в Саэнне, никогда не видел ничего другого, а привыкнуть все же не смог. И каждый раз с нескрываемым удовольствием меняю иссушенный воздух городских улиц на… Да хоть на сырую жару кузни!
— Присаживайтесь.
— Благодарю, это лишнее, потому что не уверен в заметной продолжительности нашей беседы.
Она понимающе кивает и тоже не спешит садиться, заставляя меня сгорать от стыда. Как можно было забыть?! Хозяин по законам гостеприимства не волен ублажать свое тело удобствами, если гость в полной мере не наделен таковыми. Что же, еще один повод не ставить меня высоко, как человека. Правда, Силему моя опрометчивая грубость почему-то не смущает и не злит. Что же нужно от меня помощнице Таиры?
— Не хочу торопить вас, госпожа, но отнимать ваше время без особой надобности не хочу еще больше, поэтому скажите сразу, какая услуга поможет мне встретиться с главой Надзорного совета?
Женщина опустила взгляд, тщательно расправила складки домашнего платья, словно небрежность внешнего вида могла как-то отразиться на дальнейшем разговоре, потом посмотрела мне прямо в глаза и спокойно, почти бесстрастно, произнесла:
— Эвин — мой сын.
Впору проваливаться под пол. От настоящего стыда. Хотя оправдываться или просить прощения за синяки, наставленные юному волшебнику, не буду. Не могу. Не чувствую себя виноватым. Откуда же взялся стыд?
Силема просто стоит и смотрит, не упрекая ни единым словом или жестом. Ждет? Но чего? Чтобы я упал на колени и начал вымаливать прощение? Нет, она не настолько глупа. И все равно первый шаг в продолжении разговора должен принадлежать мне. Но если шагну не туда…
А, все равно ничего не теряю! Потому что ничем не владею.
— Мне очень жаль.
Молчание длится ровно до того мгновения, как начинает надоедать:
— Больше не скажете ничего?
— Нет, госпожа.
Смотрит испытующе и выглядит в эти мгновения грознее самой грозной наставницы:
— Вы считаете себя правым?
— Нет.
— Но почему тогда вы… — Запинается, не в состоянии подобрать слова для описания моего поступка. — Сделали то, что сделали?
— Потому что не справился с чувствами. Вернее, и не хотел справляться. Вы знаете, что натворил ваш сын?
Кивает.
— Во всех подробностях?
Еще один кивок, но не слишком уверенный.
— Из-за его неосмотрительности погиб ребенок. Погиб страшной и мучительной смертью, но я не собираюсь требовать ни отмщения, ни чего-то другого. Я просто хочу, чтобы Эвин понял, насколько губительной может оказаться беспечная небрежность.
— Это не небрежность!
Вздрагиваю, услышав в голосе Силемы обиженное отчаяние.
— Я имел в виду…
— Это не небрежность, — повторяет она уже спокойнее, но чувства перебираются во взгляд, наполняя карюю глубину тревожно мечущимися тенями.
— О чем вы говорите?
— Мой сын… — Женщина сжимает пальцы правой руки вокруг левого запястья, и кожа на костяшках натягивается так сильно, что кажется, еще миг, и полопается. — Он и признался мне только после всего случившегося… Его дар не слишком силен.
— Наставники Обители думают иначе. Я слышал, что Эвин очень талантлив.
— Да, он легко учится и сразу схватывает то, на что у других уходят годы, но…
Силема все время останавливает течение своего рассказа, как будто ей предстоит поведать о чем-то невыразимо ужасном. Даже я начинаю зябко поеживаться в ожидании откровения:
— Скажите прямо. Прошу вас.
В карих глазах появляется подозрительно влажный блеск:
— Мой сын, он… Плохо видит.
Хм, разве это беда? Думаю, найдется немало магов, способных поправить парню зрение.
— И только-то?
Силема горько сглатывает:
— Вы не поняли… Эвин плохо видит нити заклинаний.
Щурюсь, пытаясь осознать услышанное.
Плохо видит? Стало быть, действует наугад? Потому что вряд ли может чувствовать чары, как я. Или все-таки может?
Нет. Если бы заклинания были для него хоть немного осязаемы, беды не случилось бы. Выбившиеся из заданного узора кончики нитей непременно ужалили бы его своими остриями. Печальная новость. И не остается ничего другого, как повторить:
