оказались столь ограниченными? Чем больше верили в Гитлера широкие массы, тем больше сомнений возникало у старой революционной гвардии. 'Разве о такой революции мы мечтали?' — спрашивали себя ветераны.
'От мертвого Гитлера больше пользы, чем от живого' — такой лозунг кружил среди 'посвященных'. 'Долой паяца!' — кричали радикалы. Повсюду раздавались призывы к новой, настоящей революции. Гитлер — всего лишь предтеча, Иоанн Креститель национал-социализма. Истинный вождь еще придет. Может быть, это Рем? Может быть, Гитлер — быстротечный вступительный эпизод настоящей немецкой революции, что- то вроде Керенского, после которой пришел Ленин?
Одни кричали, что Гитлера следует устранить от власти. Другие — что его следует взять под арест, вырвать из когтей его реакционного окружения. Самые разнообразные варианты обсуждались весной 1934- го. Чрезвычайно возросла опасность наступления реакции. 'Если Адольф не решится действовать — его нужно убрать', — говорили в штаб-квартирах СА. 'Адольф — наш!' — заявляли те, кто еще сохранил к нему остатки личной симпатии. Ни один партийный лидер не встречал у революционно настроенных штурмовиков такого пренебрежения, как Адольф Гитлер.
Может быть, его друзья-'реакционеры' уважали его больше?
Весной я беседовал в Эссенском горнопромышленном объединении с группой представителей тяжелой промышленности. Общаясь с ними, я заметил, насколько они удручены политическим положением. И в этой беседе тоже звучало привычное обвинение: 'Он ведет нас к гибели'. Несколько позже Браухич, нынешний главнокомандующий, навестил Данциг. Он приехал ко мне в гости; мы встретились у генерального консула Германии. Он очень серьезно относился к текущим событиям. Он считал, что вооруженные силы ради блага своего же государства не должны всего этого терпеть. Они должны настойчиво требовать отставки Гитлера.
Гитлер остался в одиночестве
Каковы были цели новой национал-социалистической революции?
Гитлер хорошо знал своих соратников по партии. 'Есть люди, — сказал он однажды, — которые видят в социализме лишь кормушку, позволяющую им обстряпывать собственные делишки и наслаждаться жизнью'. Он добавил, что такие представления, к сожалению, не ушли в небытие вместе с Веймарской республикой. Но это вовсе не значит, что следует руководствоваться примером России и ликвидировать частных собственников как класс. Гитлер будет всячески поощрять применение их способностей в строительстве новой экономики. Он не допустит, чтобы Германия прозябала в нищете и голоде, подобно Советской России. Кроме того, нынешние частные собственники будут очень рады, если их оставят в живых. Они будут всецело зависеть от нас, опасаясь, как бы не случилось чего-нибудь похуже. Гитлер считал, что не стоит и думать о том, чтобы изменять эти практические соотношения сил в угоду так называемым старым бойцам и чрезмерно активным партийцам.
Все это было сказано мне в разговоре по поводу 'сословной структуры' — эксперимента по введению корпоративных методов хозяйствования и руководства, вскоре прекращенного Гитлером.
Гитлер очень хорошо знал, что каждой новой фазе революции соответствует новый комплект руководящих лиц. Волна новой революции вынесет наверх новых людей. Не будет ли это значить, что Гитлеру и его соратникам придет конец? И можно ли будет вообще сохранить какой-либо контроль над событиями, если дело дойдет до восстания пролетарских масс? Гитлер боялся масс, несмотря на свои успехи на митингах. Он боялся даже собственных соратников.
'Безответственные элементы принялись разрушать мою работу, — кричал он. — Но я не позволю ее разрушить — ни левым, ни правым'. Гитлер ручался, что 'новой революции' требуют разные партийные интриганы, русские агенты и буржуазные националисты, объединившиеся для того, чтобы его свергнуть.
Гитлер получил информацию, будто Рем хочет занять его место — эта мысль снова и снова возникала у него, но он все еще не решался раз и навсегда распрощаться с Ремом. С другой стороны, он был уверен, что если соперники не слишком плохи — ему придется стать тайным заложником консервативных кругов, надсмотрщиком над революционным народом, укротителем одичавших масс.
Гитлер долго колебался: не встать ли ему во главе радикальной части своей партии с лозунгом 'новой революции' и не возглавить ли еще одну акцию, чтобы со временем снова прийти к власти? В то время соперничество в правящих кругах достигло апогея. Сведения об этом едва ли доходили до общественности. Но можно было понять, что решение, в конце концов принятое Гитлером, не было случайным. Это решение свидетельствовало о том, что Гитлер значительно превосходил в прозорливости и дальновидности не только свое партийное окружение, но и своих соперников-консерваторов вкупе с армейским руководством.
Роспуск или мятеж?
Все это время один человек оставался в тени и ждал своего часа. Это был Грегор Штрассер, самый серьезный соперник Гитлера внутри партии. Снова возникло такое же положение, как осенью и зимой 1932 -го, когда партии грозил распад, когда генерал фон Шлейхер уже планировал использовать профсоюзы и общественные организации национал- социалистов в качестве массовой основы для своего правительства. В 1932 году такое решение было преждевременным и неудобным для крупных промышленников — но сейчас, после всеобщего хаоса, созданного национал-социализмом за первые полтора года своего режима, оказалось, что это была единственная возможность противостоять дикой революции штурмовиков и бесплодной демагогии Гитлера, потому что только такой состав правительства пользовался бы безоговорочной поддержкой рейхсвера.
И вот теперь все складывалось точно так же, как осенью 1932-го. Бессилие и трусость национал- социалистической администрации, спешно подыскивавшей, куда бы ей скрыться. Прочувствованные речи о верности фюреру в кругах его ближайших приспешников. Слова о том, что наступают тяжелые времена. 'Мы должны сохранить верность. Может быть, нам снова придется начать сначала, почти с нуля'. Все это было в 1932-ом, все это повторилось и в 1934-ом. Слабость и малодушие Гитлера ясно свидетельствовали о том, что величие 'фюрера' мнимо. Возникал вопрос: а действительно ли он — Богом данный освободитель Германии? Он, жалующийся на неблагодарность немецкого народа плаксивым тоном непризнанной звезды ресторанных подмостков? Этот малодушный человек, который бранится и капризничает, просит и проклинает. Этот обиженный, бормочущий: 'Ну, если немецкий народ не желает…', вместо того, чтобы действовать?
Так было в критические зимы 1932-го и 1933-го. То же самое случилось и сейчас — но теперь все события принимали несколько иную окраску, свидетельствующую о том, что великое решение будет наконец принято.
Грегор Штрассер появлялся у нас в Данциге, как, впрочем, и во всей северной Германии, гораздо чаще, чем Гитлер. Характер Гитлера был непонятен и недоступен северным немцам. Широкоплечий, массивный баварский дикарь Штрассер был прямой противоположностью фюрера: азартным едоком и большим любителем спиртного, натурой распущенной, но практичной, здравомыслящей, хваткой, лишенной всякой патетики, со здоровым крестьянским взглядом на вещи. Это был именно тот человек, которого здесь понимали.
Однажды я участвовал в Веймарском пленуме партийного руководства, состоявшемся в 1932-ом году накануне прихода Гитлера к власти. Тон здесь задавал Штрассер. Гитлер в тоске и печали отсиживался в Оберзальцберге. Положение в партии было отчаянным. Штрассер сохранял спокойствие и уверенность, всем своим видом показывая, что никакого распада партии на самом деле нет. Он фактически руководил партией. Гитлер оказался не у дел.
Разве сейчас не повторялась та же самая ситуация? С той лишь разницей, что сейчас на одном полюсе стоял Рем со своими радикалами и мятежниками, а на другом Гитлеру потихоньку наступал на пятки Штрассер — изгнанный, опальный, ненавистный соперник. Гитлер знал: если сейчас он перейдет на сторону Рема, рейхсвер примет сторону Штрассера, и партия распадется. Штрассер, говоривший о ненависти немецкого народа к капиталистам, быстро возьмет свои слова обратно и вместе с консерваторами, либералами и разными социалистами установит в Германии новый порядок. И все тут же встанет с ног на
