животноводческих, механизированных токов с правом выкупа.
— Руцкой, к сожалению, в сельском хозяйстве не разбирался абсолютно, но сам так не считал. Он ходил, земли не касаясь, тем более ему помогали тогда и в народные депутаты, и в ЦК КП РСФСР пройти, и фракцию основать...
— Мы Руслану Имрановичу противостояли, выдвигали на пост первого зампредседателя ВС Сергея Бабурина. Помню, поехали на стажировку в Голландию, потом в Австрию — Борис Николаевич, уже избранный президентом России, нас, руководителей фракций, послал. Я возглавлял к этому времени фракцию «Коммунисты России». В австрийской гостинице собрались, кажется, в номере у Лаховой. Она убеждает, что Хасбулатов должен быть председателем ВС вместо Ельцина. Я говорю: «Понимаете, Екатерина Филипповна, у меня такое ощущение... Трубка у него есть, отрастит усы, мягкие сапоги наденет, и будет вам второе издание товарища Сталина». Сережа Юшенков, хотя мы тогда с противоположных позиций выступали, меня поддержал...
В октябре 1991-го после ГКЧП ситуация в стране стремительно менялась — и съезд снова собрался. На этой волне Хасбулатова и избрали председателем Верховного Совета.
— Руцкой, став уже вице-президентом, отправил в Чечню для наведения порядка два борта с десантниками. В сентябре 1991 года в республике ввели чрезвычайное положение. Потом отменили. Кстати, и крылатая фраза Руцкого про «мальчиков в розовых штанишках» — это о команде Гайдара — к этому же периоду относится. Но он вместо того, чтобы в отставку уйти, раз не поладил с президентом, угрожать начал: мол, предоставлю чемоданы компромата. Компромат-то был на многих, мы даже учредили должности спецпрокуроров по проверке деятельности некоторых членов правительства...
Когда говорят, что в октябре 1993 года Ельцин был главным инициатором силового варианта, то это не так. Подзуживали другие люди. А к Верховному Совету стал прибиваться бог знает кто. 21 сентября 1993 года вышел президентский указ № 1400. Я был в Волгограде, работал с избирателями в своем округе. Отец лежал в больнице: инвалид войны. Он сразу понял, что ситуация тяжелая. В 9 вечера я к нему зашел, и когда объявили, что творится в Белом доме, у него слезы навернулись. Я вылетел в Москву, пришел на заседание президиума Верховного Совета и сказал, что еще раз надо все обдумать, не надо все валить на президента, сами виноваты, и слова «нулевой вариант» произнес. Думал, что мне глаза выцарапают. Я выступал за переговоры ВС с представителями президента в Свято-Даниловом монастыре, меня и съезд, и Совет Республики избрал членом этой переговорной делегации. Но меня туда не брали, знали позицию по «нулевому варианту».
— Еще в августе я написал письмо: Борис Николаевич, давайте уйдем в отставку — и вы, и мы. Вас потом вновь изберут президентом, и нас многих изберут депутатами. А сейчас мирно разойдемся. Потом депутаты на заседании ВС обсуждали, надо ли брать в руки оружие. Я выступил категорически против: «Если надо начальнику охраны усилить периметр вокруг Белого дома, пусть нанимает людей согласно законодательству, дает им оружие, но народные депутаты не должны вооружаться». В Белом доме я был постоянно, уезжал домой лишь однажды, так что видел все своими глазами, от начала до конца.
— Вошла группа «Витязь» в зал заседаний Совета Национальностей, где собрались депутаты. Сказали, что можно группами покидать Белый дом. Все растерялись, боялись выходить. Говорят, что, мол, сейчас нас выведут и расстреляют. «Ну расстреляют и расстреляют! — говорю. — Мы же втащили людей во все это». И мы, человек двадцать, стали выходить первыми. Ко мне подошел Коржаков и потребовал отдать депутатское удостоверение. Когда меня избрали председателем первой Госдумы, Борис Николаевич пригласил к себе и вернул то самое удостоверение. Теплые отношения нас связывали всегда.
...Помню, 1991 год, начало февраля, ему 60 лет. Я — в то время уже завотделом ЦК — настоял, что, несмотря на наши расхождения, мы все равно должны его поздравить. Пришли. Он мне смотрит в глаза и говорит: «Вот, понимаете, уже 60!» Не знаю, может быть, из-за того, что судьбы у нас были схожие — Ельцин лихолетье 30-х хватил по самые ноздри, а мне досталось в конце 40-х — начале 50-х. Может, это объединяло. В те годы многие хватили лиха. У моей бабушки Марии Васильевны Рыбкиной-Лихачевой из семи детей из-за голода в Черноземье в живых двое остались — папа мой и дядя, легендарный разведчик Московской пролетарской дивизии.
Когда получал в кабинете Ельцина удостоверение председателя Госдумы, сказал Борису Николаевичу: «Повторения Белого дома больше не будет никогда!..»
Помню, в 91-м году, когда возникла ситуация с ГКЧП, я отдыхал на юге, быстро прилетел и сразу зашел в ЦК. Сидит Купцов, окна в кабинете задернуты черными занавесками. Заходим вместе с еще двумя секретарями обкомов: «Что ты здесь сидишь? Ты позвони Борису Николаевичу. Съезди к нему. Не надо поддерживать этих придурков. Они, может, и руководствуются какими-то особыми побуждениями, но дело-то кончится плохо для всех и для партии тоже. Партию надо реформировать, превращать в партию парламентского типа, в социал-демократическую». Мое убеждение было глубочайшим. Я и Борису Николаевичу в сентябре, сразу после путча, предлагал разрешить собрать XXIX съезд и расколоть Компартию. Поддержали идею все руководители фракций. Борис Николаевич тоже вроде согласился, а Бурбулис мне говорит: «Иван Петрович, а где у вас гарантии, что вы съезд удержите? Да они нас опрокинут!»
Я когда-то у Андре Моруа прочел, что нельзя обвинять львицу в том, что она разрывает жертву. Она делает это на основе тех инстинктов, которые веками заложены. Так и политики...
