Итоги № 11 (2013)

Мы с Борисом Николаевичем подолгу могли разговаривать. Помощники запишут мне 15 минут для разговора, я поднимаюсь. Он: «Что?» Говорю: «15 минут истекли». Он останавливает: «Нет!» И мы по полтора, по два часа разговаривали. Он себя не щадил и рейтинг свой не щадил. Все положил, чтобы реформы провести. На главный вопрос — о собственности — взгляды у многих были разные. Михаил Дмитриевич Малей работал у Ельцина советником. Сообща мы написали закон об именных инвестиционных счетах (чеках). Предполагалось, что каждому родившемуся к 1 января 1992 года будет выделен счет на семь тысяч рублей. Деньги можно было использовать как целиком, так и дробно. Поэтому в скобочках слово «чек» появилось. Этим воспользовались, и чек превратился в ваучер, а приватизация для народа — в трагикомедию.

— Почему ваша идея не срослась? Не достучались до Гайдара или не были вхожи к Черномырдину?

— С Виктором Степановичем познакомились, когда он в «Газпроме» работал. Был введен вице-премьером в правительство Гайдара. И потом, когда Борис Николаевич решил правительство реформировать, к нам по фракциям пошли ходоки: от вице-премьера Георгия Хижи, от Юрия Скокова, секретаря Совета безопасности, ближайшего, кстати, сподвижника Бориса Николаевича, от Виктора Степановича Черномырдина и других. От Гайдара не приходили. А разговоры с ЧВС были и на совете фракций, и наедине, а потом во фракции. Мы с ним очень близко общались. И то, что он произносил потом с трибуны съезда — «нам нужен рынок, а не базар», и другие вещи, — из той приватной беседы. Я говорил, например, что на данном этапе «Газпром», конечно, монополия, но ее нужно сохранить: раздербаним — устоять не сможем. И единую электросеть надо сохранять. Виктор Степанович дал нам заверения, что это все сделает, сохранит.

— Как вы стали спикером Госдумы, чья идея?

— В декабре 1993-го избрался депутатом. Открытие Думы первого созыва было намечено на 11 января 1994 года. Готовя это первое заседание, мы собирались в Кремле в кабинете главы администрации Сергея Александровича Филатова. Сначала по одному представителю от каждой фракции, потом по два. От аграриев мы ходили с Михаилом Ивановичем Лапшиным.

— То есть у Филатова смотрины проходили?

— Нет, просто по пунктам разбирали повестку заседания. «Езда в незнаемое», как говорил поэт. Какие вопросы готовить, какова будет структура Думы, как избирать председателя. Конечно, у всех свои кандидатуры были. От левого фланга, я считал, нужно выдвинуть Лапшина, а он предлагал меня. У Зюганова был свой кандидат: Валентин Ковалев, будущий министр юстиции. Партия российского единства и согласия выдвигала Сергея Шахрая. «Яблоко» — Владимира Лукина. И так далее. К тому времени было 444 депутата. За меня проголосовало 223, большинство. И это для всех стало неожиданностью, прежде всего для меня.

— Но без поддержки Кремля вы бы вряд ли избрались спикером.

— При жестком противодействии Кремля — пожалуй, не избрался бы. Но тогда это было простое политическое противодействие, а не яростный административный нажим или посулы привилегий.

— Почему карьера председателя Думы оказалась недолгой?

— Путь председателя Госдумы первого созыва был предопределен Конституцией. Переходная модель: первый состав должен был функционировать два года, как и Совет Федерации. Однако две трети законодательства, по которому живет современная Россия, были разработаны за два года первой Думы. Почти вся кодексная часть, блок избирательных законов. Конечно, пришлось работать от зари до зари. Дума сделала сильный шаг, чтобы в обществе наметилось согласие, она объявила амнистию участникам событий августа 1991-го и октября 1993 года. Наш состав был очень сильным, сорок процентов депутатов имели ученые степени и звания, не такие, какие бывают сейчас, а которые зарабатываются. Могли сами, без помощников написать закон. Что еще записать себе в актив? Как сказал Владимир Александрович Туманов, в те годы председатель Конституционного суда, Гражданский кодекс по праву можно назвать рыбкинским.

При этом революционная часть Думы требовала отставки правительства и импичмента президента. Самый острый кризис возник в июне 1995 года. Инициатором выступил Сергей Глазьев. Сглаживать ситуацию пришлось вашему покорному слуге. Но и Виктор Степанович выступил ярко. Требуемых 226 голосов для недоверия правительству собрано не было.

Предлагалось продлить полномочия и Думе, и Совету Федерации. Но мы на это не шли. Предлагалось продлить полномочия Борису Николаевичу. Он тоже не согласился. И возвращаясь к сути вашего вопроса: второй Думе, изрядно укрепившей свой радикальный фланг, был нужен другой председатель.

— Как же сложилось, что вы, человек левых взглядов, поддерживали тесные контакты с представителями олигархии?

— Вы имеете в виду Бориса Березовского? Познакомились мы задолго до того, как я стал секретарем Совета безопасности, а он моим замом. Есть у меня фотография, датированная 12 июня 1994 года. Я по предложению Бориса Николаевича согласился быть в так называемом президентском клубе. Вот на фото весь президентский клуб налицо. Приехал в особняк на Косыгина. Среди присутствующих — Степашин, Хазанов, Козырев, Тарпищев, Коржаков, Бородин, прокурор Ильюшенко. Здесь Илюшин, Марк Захаров, Сосковец, Шумейко, Грачев, Ерин, министр внутренних дел, затем Юмашев, Барсуков, Лужков. И вон с заклеенным ватой и бинтом глазом — Березовский, стоит рядом со Степашиным, Козыревым, Коржаковым и Хазановым. В него из ПТУРСа стреляли у дома приемов «ЛогоВАЗа». Он выезжал на машине, выстрелили, водителю попали в голову, а Березовский не на свое место сел по рассеянности. Изуродован был охранник, которого он до сих пор содержит, помогает, а сам он обгорел, но через 5 дней приехал в президентский клуб.

— Как Березовский попал в замы секретаря Совбеза?