— Когда я пришел секретарем СБ, звонит мне Черномырдин: «Ты уже замов всех подобрал?.. Ты как-то сам говорил, что без вливаний частного капитала нам Чечню из разрухи не поднять и не утихомирить. Так вот, предлагаю тебе взять в замы Березовского». Тогда семибанкирщина стремилась к государственным постам. Потанин первым заместителем пришел к Черномырдину, других тоже как-то расставляли, а Березовский был обделен. Я спрашиваю: «Он что, соглашается в чеченский конфликт вмешаться?» — «Да, готов». И в этот же день появился указ о назначении его заместителем секретаря Совбеза. Это октябрь 1996 года. И надо сказать, его работой в Чечне я доволен. Он бесстрашно себя вел. Ездил по республике с моим помощником Николаем Савченко, который имеет за это ордена, именное оружие. Ночью едет или на жигуленке, или на «Волге». Там не написано, что это олигарх Березовский, можно получить и пулю, и снаряд, и все что угодно. И когда потом его увольняли, я Борису Николаевичу это рассказал. Ельцин был сильно раздосадован другими сторонами его деятельности. Я говорю: «Борис Николаевич, доброе слово по поводу того, как он работал в Чечне, надо обязательно сказать». И президент мне звонит перед радиообращением (тогда он с радиообращениями к стране выступал): «Иван Петрович, у вас есть минутка? Я прочту о Березовском». Читает. «Годится?» Отвечаю: да.
Как под увольнение Березовский попал? Черномырдин занимался разными делами миротворческими. Но он председатель правительства! А с чего Борис полез в миротворчество? Занялся челночной дипломатией между Тбилиси и Сухуми. Ардзинбу и Шеварднадзе решил мирить. Причем это широко было представлено на телеканале ОРТ. Он проектами документов оперировал. И Борис Николаевич расстроенный мне позвонил: «Как это понимать? Как он там оказался?» Я услышал и говорю: «У вас там рядом Евгений Максимович Примаков, по-моему. Вы поэтому мне звоните?» Я Ельцину все откровенно говорил. Он растерялся: «Ну да». Я говорю: «Так они с Березовским четыре часа разговаривали перед отлетом, и проекты секретных документов по урегулированию абхазско-грузинскому дал ему Примаков, так что вы Евгению Максимовичу напомните об этом».
В придворных кругах отношения всегда попахивали интригой. Как-то Березовский мне говорит: «Семикомнатная квартира в гэбэшном доме освободилась, я хочу ее сбросить. Приятель дочери уснул на диване с сигаретой, сжег, выгорела передняя. Воняет. Ремонт можно сделать, но квартира мне не нужна». «Извини, — отвечаю, — у меня есть квартира в Проточном переулке». Я отказался, а Евгений Максимович согласился. Пути Господни неисповедимы.
Таким я увидел и узнал Березовского и все равно уверен, что без частного капитала нам было не обойтись, как и в том, что капитал, который обретен был Березовским, Гусинским, Потаниным, Абрамовичем, Смоленским и далее по списку, он с душком, как всякий первичный капитал.
Еще момент о переходе добра в частные руки. Тогда мне предлагали приватизировать госдачу Барвиха-2 с пятью гектарами земли. Мол, многие оформили, а ты чего не хочешь? Но папа мой говорил: каждый по- своему с ума сходит. История дач Сосновка-1 и Сосновка-3, кажется, боком вышла их именитым владельцам.
Я предлагал вместе с Явлинским простой вариант, как сделали Тони Блэр и Гордон Браун в Великобритании: компенсационный налог с неожиданно обретенного состояния. Тэтчер тоже раздавала — за один фунт даже — многие заводы. Пришли лейбористы, и с этих неожиданных состояний, с неожиданной капитализации ввели 23-процентный налог. В условиях России не 23 процента, а все 50 надо платить, тогда, может, собственность признают. Я всей верхушке это говорил, они меня не послушались. А жаль: ведь частная собственность ненавидима в стране до сих пор, вот в чем беда! Даже порой обретенная за счет таланта, труда великого.
Я многие вещи прямо Борису Николаевичу говорил. И когда хотели раздербанить «Газпром», помогал не Березовскому, а Борису Немцову, чтобы его сохранить. Не потому, что я против приватизации: я — за, но за продуманную приватизацию, чтобы она приносила доходы стране.
— А почему бы и нет? Когда я пошел кандидатом в президенты, пул организовался примерно из 11 бизнесменов. Тогда еще это было возможно. Хотя и стреляли. Был застрелен друг Сергея Николаевича Юшенкова депутат Головлев, потом и сам Сергей Юшенков. И мы в полной мере испытали на себе, а я — как руководитель левого крыла «Либеральной России», все те прелести, что испытывает ныне оппозиция, которая тогда — без злорадства сейчас говорю — посмеивалась, говорила, что, мол, чудят ребята. Те же самые запреты на митинги. Собираемся провести какое-то большое собрание, вынуждены заказывать 2—3 места, потому что по двум адресам то электричество отказывало, то воды нет, то канализация не работает, то, показывая в потолок, говорили: извините, ребята, не можем. Как говорят, три к носу — все пройдет.
— Да если бы я свою половину во все свои планы посвящал, можно было бы с ума сойти. Порой она просыпалась, а я уже в Чечне или где-то в другом месте. Если хотите, оберегал. Хотя она и в Чечню со мной летала. Виктор Степанович попросил однажды привезти всех чеченских архаровцев, как он их называл, к нему в Бочаров Ручей в Сочи, где он отдыхал. А я в отпуск собирался. Залетел в Грозный, убедил всех ехать. Альбина Николаевна тем временем ждала в самолете. Убеждал я их часов пять. Думаю, она страхов натерпелась. Когда они вошли в салон, до такой степени оказались растерянны, не ожидали, что я прилетел с супругой. Опешили — и Удугов, и Закаев, и Абумуслимов, и Яриханов...
Что до моего приезда в Киев инкогнито, то больше всех был тогда разозлен наш посол на Украине Виктор Степанович Черномырдин. Это он мне потом и высказал. Но я всегда предпочитал не создавать головную боль нашим послам, а среди них было много друзей.
— После работы в Совете безопасности я плотно занимался чеченским урегулированием. В начале 2004-го мне сказали, что в Киеве возможна встреча с Асланом Масхадовым. Таких поездок, конфиденциальных, когда никто толком не знал, куда я поехал, повторюсь, было довольно много. В Киев я поехал по доброй
