тихо хрустнули - единственный звук в тишине комнаты. Жрец заставил себя двигаться медленно, прекрасно сознавая, что убьет свою жену, если она сейчас же не исчезнет отсюда, и что впоследствии будет жалеть об этом. Розанда попятилась спиной к двери, когда ее супруг оторвал от стола побелевшие костяшки пальцев. Она стрелой пронеслась через прихожую и забаррикадировалась у себя в комнате прежде, чем Молин успел произнести хоть одно слово.
- Собери мои вещи, Хокса. Отнеси их вниз, пока я переговорю с Шупансеей.
* * *
Середина зимы приближалась чередой унылых дней, примечательных лишь своей редкостной неприятностью. Гискурас, которого все еще попрекали смертью Алквиста, вел себя почти так же сдержанно, как его сводный брат, давая Молину понять, что и без сверхъестественных сил погода Санктуария оставляет желать лучшего. Даже снежные бураны у Стены Чародеев не промораживали тело до мозга костей, как туманы у пристаней, и никакое количество благовоний не могло скрыть того факта, что город наполнял топки печей отбросами и навозом.
Во дворце по-прежнему обитало слишком много народа, бейсибцев и ранканцев, несмотря на реконструкцию полудюжины особняков за городскими стенами. Молин, отказавшись от примирения со своей женой, жил в комнате без мебели неподалеку от камер темницы, на которые она и походила. Всю ответственность за отправление культовых обрядов ранканского государства он передал Рашану, который, похоже, стремился втереться в доверие к Ловану Вигельсу. Глаз Саванкалы поспешно перевел весь свой пестрый двор в его поместье 'Край Земли' в надежде на то, что высшее ранканское общество сохранится там в отсутствие пучеглазых и осуществит сотворение неслыханного чуда, с успехом возвратив принцу Кадакитису имперский трон.
Молин, в свою очередь, проводил все свое время, изучая доклады, которые приносили ему подчиненные и осведомители, и пытаясь определить, какое из многочисленных движений Санктуария является самым могущественным или самым продажным. Он перестал заботиться о чем бы то ни было ранканском, и думал теперь только о судьбе Санктуария, неясно проступавшей в донесениях осведомителей. Из комнаты жрец выходил лишь для того, чтобы навестить детей и в предрассветный час каждого утра поупражняться с Уэлгрином.
- Подавать ужин, мой господин? - спросил писарь.
- Попозже, Хокса.
- Попозже уже наступило, мой господин Молин. Не спите только вы и палач. Ваше прежнее жилище теперь пустует. Я позволил себе вольность принести оттуда новый матрац. Господин мой, чего бы вы ни искали, вы не найдете это, если не будете хоть немного спать.
Молин чувствовал, что устал; ноги, и плечи у него затекли от недостатка подвижности и сырости; он со стыдом вспомнил, что много дней не принимал ванну и теперь вонял, как простой рабочий. Прихрамывая, жрец проследовал за писцом в свои личные покои, где Хокса застелил постель свежим бельем, приготовил таз с подогретой водой и поставил на стол довольно скудные остатки ужина. Стекла в окнах, как заметил жрец, были заменены грязным пергаментом, позолоченные кубки - деревянными кружками, а мигдонианский ковер исчез. Розанда не посмела забрать только письменный стол.
- Выпей со мной, Хокса, и поведай, каково работать на впавшего в немилость жреца.
Хокса был сыном санктуарийского купца без родословной. Приняв кружку, он осторожно принюхался.
- Дамы и другие жрецы - это они покинули дворец. Я не думаю, что это вы впали в немилость...
Он умолк, услышав, что кто-то начал скрестись в окно. Его кружка ударилась об пол, когда большая черная птица вспорола пергамент клювом и окованными железом когтями, как нельзя лучше подходившими для этой цели.
- Она вернулась, - выдохнул юноша.
Ворон - Молин считал, что, по крайней мере, это создание родилось вороном, - служил гонцом между дворцом и убогой хибарой на берегу реки Белая Лошадь. Свое первое путешествие он осуществил задолго до того, как бейсибский флот поставил паруса, принеся жрецу ценный подарок: Ожерелье Гармонии, снятое с шеи бога Ильса, еще совсем теплое. С той поры Молин повидал много других воронов, но не было второго такого, с этими злыми глазами и сияющим кольцом на лапе, оберегающим от всевозможного чародейства и колдовства.
- Налей вина, - попросил Хоксу Молин. - У него есть для меня послание, от которого его нужно освободить как можно скорее.
Подняв кружку, писарь вновь наполнил ее вином; но к птице подойти не осмелился и, протянув кружку через стол, забился в угол, в то время как Молин усадил птицу себе на руку. В отличие от других пернатых посланцев, носивших крошечные корзиночки, этот передал своё послание на языке, понятном лишь должному адресату: еще одно свойство кольца с заклятием. Прошептав ответ, Молин выпустил птицу в ночь.
- Госпожа с Белой Лошади желает видеть меня, Хокса.
- Ведьма-ниси?
- Нет - другая.
- И вы пойдете?
- Да. Найди мне самый лучший плащ из тех, что оставила жена.
- Прямо сейчас? Я пошлю за Уэлгрином...
- Нет, Хокса. Приглашение адресовано только мне. Я не ждал его - хотя и не удивлен. Если я не вернусь, расскажешь обо всем Уэлгрину, когда он придет утром. Но не раньше.
Молин встряхнул плащ, протянутый ему Хоксой - черный, отороченный алым мехом, как нельзя лучше подходивший для посещения Ишад.
Зимние ночи в Санктуарии принадлежали воюющим сторонникам различных партий, колдовским силам и в особенности мертвым - но никто не остановил Молина. Подъезжая к дому Ишад, он почувствовал странные ощущения: глаза ее приспешников, их молчаливое движение вокруг; темные сплетенные защитные насаждения поднялись, когда Молин прикоснулся к тонкой стальной калитке.
- Оставь коня здесь. Им не понравится, если он подойдет ближе.
Молин посмотрел в изуродованное лицо человека, которого знал когда-то, - человека давно умершего и тем не менее очень внимательного и обходительного. Молин спрятал свое отвращение под кротким поведением, подобающим жрецу, спешился и позволил останкам Стилчо увести жеребца. Оглянувшись на дом, он увидел, что дверь открыта.
- Я давно хотел встретиться с тобой, - приветствовал он колдунью, поднося ее тонкую руку к губам по обычаю ранканской знати.
- Это ложь.
- Я хочу многое из того, что не желаю по-настоящему, сударыня.
Ишад засмеялась, и сочный звук ее голоса словно прибавил ей роста; она повела жреца в дом.
Молин готовил себя ко многому с того момента, как накинул на плечи плащ. С единственным глазом Стилчо он встретился без содроганий, но, когда вошел в сераль Ишад, вынужден был сглотнуть. В свете свечей какофония цветов и фактур поразила его. Солнечный свет, если бы он когда-нибудь проник в это забытое богами место, ослепил бы и пучеглазого бейсибца. Сметя в сторону стоившие целое состояние бархат, шелка и гобелены, Ишад освободила обыкновенный стул.
- Ты хочешь сказать мне что-то лично? - начал Молин, неловко устраиваясь на стуле.
- Может, я тоже желала встретиться с тобой, - с веселой издевкой произнесла она, но, увидев, что жрец не разделяет ее веселости, заговорила более серьезно: - Ты искал колдуна пасынков, Рэндала.
- Он исчез больше месяца назад. Похищен - думаю, тебе это известно.
- Его держит в плену Роксана - она хочет, чтобы он вернул ей ее возлюбленного. Если к празднику Середины Зимы этого не случится, Рэндал умрет.
- И что же? Одним магом больше, одним меньше, это вряд ли может иметь для тебя значение.
- Скажем так: независимо от того, кто победит, - не в моих интересах, чтобы Роксане сопутствовала удача. Или так: не в моих интересах, чтобы потерпел неудачу ты, - а именно это случится, если все будет так, как хочет Роксана.
- И уж, конечно же, не в твоих интересах, чтобы ты сама потерпела неудачу. Поэтому ты полагаешь, что мы должны вместе защитить колдуна, возлюбленного Роксаны, и наши интересы от ведьмы-нисибиси? -
