Бланделл пожал плечами.
- Что сказать? Вы отправляетесь в прошлое. Может, у вас видение из прошлого, может быть, оно, прошлое, показывает вам себя. Вернее - показало, как только вы повернули за угол и попали в соседнюю вселенную.
- Но вы же тоже это видите - лес, где нет ни души. Вы-то собираетесь вернуться? Марк улыбнулся.
- Время покажет - ха-ха!
Питер медленно разделся. Против воли он повернулся спиной к обнаженному телу Селли Корвин. Ему почему-то показалось, что она может увидеть его голым.
Уиллкс указал на хитросплетение проводов.
- Не зацепите ничего, Смит. Все должно остаться, как есть. Хотел бы я сказать вам, что произойдет.
Как ни странно, голос его звучал почти сочувствующе. Машина издала громкий хлопок, выбросила облачко дыма. Уиллкс еле слышно пробормотал:
- Никогда раньше этим не занимался.
- Всем привет. Держитесь тут. Замысел у нас, спору нет, грандиозный. Питер полушутя отдал честь. Стиснул зубы, сделал глубокий вдох и задержал дыхание, перешагнул через первую пару проводов и старательно пригнул голову. Он присел, но Бланделл жестом велел ему улечься рядом с Селли.
- Минуточку! - вдруг в страхе вскрикнул Питер. - А на каком языке там разговаривают?
- Уиллкс! - послышался голос где-то далеко-далеко...
Звуки людских голосов угасли. Он словно попал в страшный сон. Звуки тонули под слоем воды, которая сгущала воздух, и этот сгущенный воздух забивал Смиту уши, словно вата.
Страшная боль угнездилась в теле. Он закричал, но беззвучно, неслышно. Ему было страшнее, чем в тот день, когда он увидел взрыв бомбы в Лондондерри. Ничего не было, ничего! Он был один-одинешенек, даже его самого - и то не было.
Кожа сползла с мышц, обнажались сосуды, кости. Он был совершенно гол, его уносило в бездну. Невидящими глазами Питер уставился в пространство.
Пространство было черным.
Потолок у него над головой бешено завертелся, а пол полетел прямо на него и ударил по лицу. Он почувствовал прикосновение деревянных половиц и вкус крови, смутно догадываясь, что шлепнулся во весь рост на грубый пол из твердого дерева.
Но то был не цементный пол лаборатории Уиллкса. И он не был раздетым. И рядом кто-то находился.
В комнате было шумно и жарко, как в той печи, где горели Седрах, Мисах и Аведнего. Мокрый от пота, Питер встал на четвереньки. Он боролся с тошнотой, смаргивал слезы... Наконец-то его покинуло идиотское двойное зрение.
На него глядели двое приземистых мужчин. Но ни один из них не приближался к нему и не пытался помочь ему подняться на ноги.
- Чует мое сердце, - сказал черноволосый мужчина - тот, что стоял слева, придется нам его теперь козьим молоком отпаивать.
Оба мужика, запрокинув голову, заржали, как жеребцы.
Глава 9
Питер медленно поднялся. Боль, бритвой резанув по позвоночнику, заставила его согнуться и скрипнуть зубами. Где он? И.., о Господи, кто он такой?
- Подите.., подите прочь, - прохрипел он. Его жутко тошнило.
- Чего он там мямлит? - спросил тот из мужиков, что был чуть-чуть постройнее. Слова его звучали непривычно.
- Что-то насчет того, чтобы кто-то ушел, - сказал черноволосый. - Я по-сикамбрийски не умею.
Питер заставил себя взглянуть на лица мужчин. С трудом собрав все силы и вложив их в слова, он произнес:
- Уходите!
- Брэн Благословенный, да чего ты так распереживался-то?
Прозвенел гонг.
- Пошли, Кей, - предложил черноволосый. - Пускай проспится.
Мужчины обошли Питера и удалились. Питер обернулся и зажмурился от острой боли в шее. Загораживающая узкий дверной проем черная занавеска чуть-чуть колыхнулась.
Он задыхался, окруженный потоком запахов. Пахло потом и плесенью, сырой гнилью и вонью тысяч немых псов и десяти тысяч дохлых крыс. Навалилась слабость, Питер снова опустился на колени. Он дрожал, его немилосердно мутило.
Он скорчился, но тошноту упорно сдерживал. Наконец ему удалось немного совладать с собой.
'Господи Иисусе, я ведь и правда здесь! 'Кей', - сказал один из них. Сэр Кей.., а второй, значит, Бедивир? Или Персиваль? А может, Галахад?'
Питер глубоко дышал, пытаясь привыкнуть к ужасному зловонию. Воняло похлеще, чем в джунглях Боливии. Боль не оставляла его. Ему казалось, что какой-то зловредный хирург взрезал ему спину без анестезии. Но с каждым вздохом боль понемногу утихала. Наконец он задышал медленно и ровно, и боль отошла в область неприятных воспоминаний.
Питер поднялся и чуть не упал. С равновесием у него было худо - он казался себе карликом.
Пошатываясь, он сделал несколько шагов, пошевелил руками. Огляделся в поисках зеркала - тщетно, даже не блестело ничего.
Руки у него были маленькие, ноги кривоватые. Он пощупал голову, и она показалась ему огромной, размером с баскетбольный мяч или с увесистую тыкву. Щеки покрывала жесткая щетина, бритую макушку - многочисленные шрамы.
'Ну ладно, - решил Питер. - Придется смириться. Что есть, то есть. Я знаю, что я стал гораздо меньше ростом, но плотнее телосложением - хоть какое-то утешение'.
Он старательно ощупал себя. Длинные черные волосы отброшены назад и стянуты кожаным шнурком. Щеки бритые, но не мешало бы вскорости снова побриться. Длинные жесткие усы.
На нем была грубая рубаха с широкими, мешковатыми рукавами. Один рукав синий, другой - серовато- черный. То же самое со штанами, только наоборот. Поверх рубахи - чешуйчатая кольчуга. Сапоги из сыромятной кожи с деревянными подметками - ужасно неудобные.
Питер уставился на сапоги.
'О Господи, - подумал он. - Ну и тупица! Сапоги не на те ноги напялил!'
Он с трудом стащил сапоги и поменял местами. Оказалось еще хуже, чем раньше. Питер уставился на свои ноги. Наконец его озарило.
'Ой, наверное, тут еще не научились делать обувь на правую и левую ноги!'
Он снова переобулся, радуясь тому, что никто не видит его.
Комнатушка была тесная, и все в ней - какое-то микроскопическое - дверь, стулья и прокрустово ложе - кровать. Улягся на ней настоящий Питер и вытянись он во весь рост, ноги бы у него свисали. 'Нет, у меня теперь другие ноги, урезонил себя Питер. - Надо бы поскорее к этому привыкнуть'.
'Коротышка... Да тут все коротышки. Плохое питание, риккетсиоз... Господи, я себя чувствую лет на сто, а сколько же мне на самом деле? Двадцать пять.., а я уже мужчина средних лет?'
Слова и мысли звучали почему-то странно поэтично и музыкально. 'Ладно, подумал он, - давай-ка все обдумаем. Они тебя поняли, стало быть, ты говоришь не на современном английском. Но и не на языке времен Чосера - это было гораздо позже. О Боже, это же древнеанглийский - тот, на котором был написан 'Беовульф'? Нет, я так не думаю...'
'Сикамбрийский... Стоило, мне выговорить первые слова, и они меня не поняли - заявили, что я говорю по-сикамбрийски. Кто же я такой, черт меня дери? Проклятие, почему Кей или тот, другой, не назвали меня по имени?'
На ремне, у Питера висел кошель из телячьей кожи. Он растянул шнурки и обнаружил внутри нож и плоскую столовую ложку, салфетку, какой-то очень легкий сероватый камень, кусок отполированного до блеска металла (вместо зеркальца так понял Питер), гребень, маленький обоюдоострый ножичек - наверное, чтобы чистить под ногтями, шнурок, пригоршню черствых печенюшек, листья мяты - для
