- из таких же досок, что и стены 'спальни'; на террасе сушат белье, нянчат младенцев, тут дети играют в непогоду. Хижина накрыта двускатной крышей или из коры деревьев, или из пальмового листа.
Вплотную к дому примыкает обширный навес. Сооружение это имеет чисто хозяйственное назначение. Здесь ткут, толкут зерно, готовят пищу, здесь хранят овощи в плетеных корзинах и воду в больших глиняных горшках, здесь же, судя по 'креслам', сделанным из толстых палок, и веревочным гамакам, висящим между опорными столбами, семья отдыхает. Под этим навесом принимают туристов. Именно принимают, иначе трудно объяснить, зачем тут небрежно, вроде бы ненароком, были разбросаны длинные и тонкие, с заостренными концами прутья (турист должен сам догадаться, что это копья для охоты на крупную рыбу), зачем возле стены стоял наготове ткацкий станок с натянутой основой, зачем к стропилам у самого края навеса (лучшее место для фотографирования!) был подвешен... ксилофон. Инструмент поражал своей примитивностью, точнее, той 'экзотической первобытностью', на какую падки иностранные туристы: к толстым деревянным планкам-клавишам снизу были прикреплены бамбуковые трубки разной величины, выполнявшие функцию резонатора. Вот старший сын, не дожидаясь просьбы, подошел к ксилофону, взял в руки палочки-молоточки и, приняв отработанную позу, с бесстрастной улыбкой на лице стал терпеливо смотреть в объектив... Что ж, он честно заработал свой доллар!
Жена Хосе Амадора, поначалу долго и напряженно разглядывавшая нас, отодвинула от стены ткацкий станок, уселась возле него на серую подстилку из мешковины, повернулась обнаженным 'фасадом' в нашу сторону и замерла, всем своим видом давая понять: 'Я готова, фотографируйте...'
- Позирует специально для тебя, - говорит Барон. - Придется фотографировать, иначе обидится.
Захожу сбоку, стараюсь выбрать точку так, чтобы в кадре оказалась и сама 'ткачиха', но только в профиль, и полосатая ткань, натянутая на раму станка. 'Ткачиха' разворачивается в мою сторону. Захожу с другого бока - тот же результат: она знай себе поворачивается, выставляя напоказ свои женские прелести.
- Американские туристы приучили. Им экзотику подавай. Вот 'вьеха' ('Вьеха' - старая, старуха) и привыкла, что ее фотографируют именно в таком ракурсе, - поясняет Барон. Он чувствует себя здесь как ' рыба в воде, хотя и уверяет, что 'этого крашеного Агуавиля' он видит впервые. - 'Вьеха' принимает и тебя за гринго. И никак не возьмет в толк, что тебе нужно.
Наконец удается втолковать 'ткачихе', чтобы она не вертелась, а застыла в одном положении. Она берет веретено и принимается медленно-медленно вплетать в основу толстую красную нить. В отличие от 'сына-музыканта' 'ткачиха-мать' не дожидается, пока я раскошелюсь: едва я кончаю щелкать, как она протягивает руку за 'своим' долларом.
Хосе Амадор ведет нас смотреть его хозяйство. Чтобы ребята (старший - 'крашеный' и младший - черноволосый, с нормальной мальчишеской прической) не путались под ногами, дарю им книжку о Москве. Книжке они не удивились, а вот картинками заинтересовались и стали внимательно их разглядывать.
Хозяйство у Агуавиля несложное: огород, где растут овощи, папайя, маниок, небольшая плантация бананов, загон с поросятами. По ходу прогулки наша беседа в стиле 'спрашивайте - отвечаем' продолжается:
- У тебя семья, у соседа семья, а ну как между вами возникнет спор?
- У нас есть община, есть губернатор. Если они не решат, тогда, чтобы наградить или наказать людей, собираются губернаторы всех общин.
- У тебя много земли?
- Немного, сеньор.
- Сколько же?
- Немного, сеньор, - упрямо повторяет Хосе Амадор и покачивает головой, давая понять, что большего ответа из него не выудишь. - Раньше мы жили спокойно. Ловили рыбу, охотились. Потом пришло много белых людей, и мы потеряли нашу землю. Сейчас у нас опять есть своя земля. Нам дали написанные бумаги. Теперь ее у нас никто не отнимет.
Доходим до неглубокого овражка. На противоположной стороне в окружении бананов стоит еще одна хижина на лапах-подпорках. Вокруг пустынно. А ведь только что мы видели людей... Заметив, что мы направляемся в их сторону, они попрятались. Все же мы приближаемся к хижине, окликаем раз-другой, но ответа не получаем. Приходится отказаться от мысли познакомиться с бытом еще одной индейской семьи.
Индейцы Колорадо живут небольшими семейными группами - такой образ жизни и такую структуру они сохраняют издревле. Обычно жилище одной семьи от жилища другой отстоит на несколько километров. А тут - совсем рядом...
- Родственники, - односложно поясняет Хосе Амадор.
- Среди Колорадо есть знахари, даже знаменитые, - осторожно завожу я разговор на давно интересующую меня тему. - Мне говорили, что они лечат многие болезни с помощью трав. А сами Колорадо чем-нибудь болеют?
- Нет, сеньор. Колорадо - здоровый народ. Сейчас мы все работаем на своей земле.
Столь же дипломатично Хосе Амадор отклонил еще две моих попытки завести разговор о знахарях у 'крашеных' индейцев. Пришлось вернуться к темам бытового свойства:
- У тебя есть огород, свиньи. Чем еще ты занимаешься?
- Рыбалкой. Ткачеством.
- А что ты и твоя семья едите?
- Рис, мясо, бананы.
- Откуда же рис?
- Из города.
- Выходит, чтобы купить рис, ты сам что-то продаешь?
- Ткани, овощи.
- А туризм? От туристов, наверное, тоже что-то перепадает?
Лицо 'типичного Колорадо по распоряжению сеньора Губернатора' озаряется лукавой улыбкой. Он смотрит на меня в упор:
- Это от сеньора зависит...
Американские и европейские антропологи провели немало изысканий и немало написали о майя и ацтеках, кечуа и арауканах. 'Крашеные' же индейцы долгое время оставались 'забытым племенем'. А те исследования, которые проводились с целью выяснить их происхождение, до сих пор не дали точного ответа на этот вопрос. В самом деле, когда и откуда появились в Эквадоре индейцы Колорадо? Одни исследователи утверждают, что их предки пришли из Азии. Нет, считают другие, они пришли из Полинезии. Или вопрос о языке, на котором говорят Колорадо, - к какой лингвистической группе его относить? Вопросы, интересующие ученых, не простые. Остатков материальной культуры далеких предков индейцев Колорадо практически не найдено. Устных легенд и преданий о своем происхождении они не сохранили. Сильное влияние современной цивилизации тоже затрудняет исследования. Не говоря уже о том, что всевозможного тумана напущено так много, что впору заблудиться окончательно.
'Какой туман? - деланно удивится в разговоре с вами 'знающий' собеседник в Кито. - Они пришли из Мексики, и нет никакого сомнения в том, что они являются потомками майя'.
'Из какой Мексики? - пожмет плечами другой, тоже 'знающий' собеседник, теперь уже в Гуаякиле, и возразит: - Может, кто-то и в самом деле пришел из Мексики. Но задолго до него в этих местах уже жили 'крашеные' - они прибыли сюда из Швеции'.
'Из Швеции?' - настанет ваш черед удивляться.
'Из Швеции, - безапелляционно повторит 'специалист'. - Вы что, сами не видите, что у них голубые глаза и светлые волосы?!'
Последнее утверждение в свою очередь встречает даже еще более веские контраргументы, чем все предыдущие. Те, кто их выдвигает, решают вопрос просто:
