сильнее пострадает ее престиж. Он прибыл, чтобы позволить Британии вступить в переговоры без нравственных потерь: 'Лучшего предлога для изменения курса без потери лица, чем присутствие в Англии и последующие дискуссии, быть не может'.
В этом не было ничего нового. Единственный интерес для Фоли и 'полковника Уолиса', прибывшего в Митчетт-Плейс, чтобы ознакомиться с откровениями, а также для Стюарта Мензиса, Кадогана и Черчилля, получившими отчет «Уолиса», представлял раздел о советской угрозе. Гесс утверждал, что в победе Германии не сомневается, однако для интереса нарисовал ситуацию, в которой Британия с помощью России все же одерживает победу:
'Победа Англии будет приравниваться к победе большевиков. Победа большевиков будет означать их скорое вторжение в пределы Германии и всей остальной Европы. Военная сила большевиков является, несомненно, неожиданностью для мира. Англия ошибается, если полагает, что германско-большевистская война приведет к ослаблению большевиков и ликвидации большевистской опасности, грозящей Европе и Британской Империи сегодня. Людские потери не имеют особенно большого значения для страны с таким огромным человеческим потенциалом. Опыт показывает, что большевистское государство способно в относительно короткое время возместить потери в человеческой силе. Военная промышленность большевиков, должно быть, достигла удивительных размахов, в противном случае она не смогла бы обеспечить армию самым современным вооружением в стол ь^ короткое время. Но Советская Россия, несомненно, находится пока еще в начале пути ее индустриального развития. Можно себе представить, какую военную мощь наберут большевики в ближайшем будущем, если их промышленность будет продолжать развиваться…'
И тут же дает ответ: Советская Россия станет сильнейшей военной державой мира.
'Только сильная Германия при поддержке остальной Европы и доверительном отношении Англии в состоянии служить противовесом и отвести угрозу. Я считаю подарком судьбы тот факт, что Германия была вынуждена напасть на большевистское государство в тот момент, когда понимание неминуемой опасности еще может защитить цивилизацию. Если совместными усилиями не встать на защиту, если Германия со своими союзниками не в состоянии установить угрозу, последствия, особенно для Англии, будут непостижимыми…'
Здесь вновь звучит уже известный призыв нацистов рассматривать Германию как европейский оплот борьбы с коммунизмом и щит западной цивилизации. Он твердо убежден, продолжает Гесс, 'что если ее мощь в последний момент не переломить, большевистская Россия в будущем станет державой, которая унаследует в мире положение, которое занимает Британская Империя'.
Это предупреждение находило частичное подтверждение, хотя если бы не задержка с ядерным оружием, то оно оправдалось бы в полной мере. Предназначавшееся для воздействия на определенные сферы британского имперского мышления, оно, вероятно, достигло ушей лорда Бивербрука, который должен был вылететь в Москву к Сталину на переговоры. 1 сентября он написал Гессу и, напомнив ему об их 'последней встрече в Канцелярии в Берлине', предложил встретиться. Через четыре дня Гесс ответил, что, 'помня встречу в Берлине', был бы рад увидеть Бивербрука снова.
После последней неудачной попытки прорваться сквозь кордон секретных служб к кругам, которые, по его мнению, могли бы проявить интерес к его предложениям, он вновь впал в состояние глубокой депрессии. Ввиду того, что гипс с ноги в скором времени должны были снять, было решено переоборудовать его комнаты наподобие палат психиатрической больницы и поставить на окна бронированные стекла. Это свидетельствует о том, что в чем бы не заключалась причина его настроений, риск повторной попытки самоубийства с его стороны оставался высок. Чем ближе становился день визита лорда Бивербрука, назначенного на 9 сентября, тем более возбужденным он делался, проявляя все признаки беспокойства, охватившего его накануне беседы с лордом Саймоном. Он снова занялся изложением длинного списка своих предложений, озаглавленных на этот раз 'Германско-английские отношения с точки зрения войны против Советского Союза'.
Бивербрук прибыл ранним вечером 9-го числа. Его пропуск был выписан на имя доктора Ливингстоуна. В 7.30 его проводили в комнату Гесса.
— Ваш английский стал заметно лучше, — сказал он, поздоровавшись.
— Немного, — ответил Гесс, — не так, чтобы очень.
— Значительно лучше. Вы помните тот раз, когда мы беседовали в Канцелярии в Берлине?
С какой целью делались эти постоянные ссылки на последнюю встречу в Берлине? Не для того ли, чтобы закамуфлировать другую, более позднюю, имевшую место после майского прибытия Гесса? Или же Бивербрук использовал воспоминание с тем, чтобы растопить лед встречи?
После еще нескольких похвал в адрес английского языка Гесса — которые он будет повторять на протяжении всего разговора, так как переводчика не было, Бивербрук пожаловался, что наступили трудные времена. Гесс согласился. Тогда Бивербрук сказал, что всегда был против войны.
— Я тоже, я знаю это, — ответил Гесс.
— Да, и вы тоже — очень жаль, что все так получилось. Очень жаль. Я очень переживал. Со своей стороны я пытался сделать все возможное, чтобы избежать… Теперь все стало гораздо сложнее — теперь существует целый ряд трудностей, так что сразу и не увидишь, что можно сделать…
Бивербрук продолжал говорить в таком же духе. Его цель, как и лорда Саймона, состояла в том, чтобы постараться заставить Гесса разоткровенничаться. Гесс предупредил его, что Англия затеяла с большевизмом опасную игру.
— Да, — согласился Бивербрук, — не могу сказать, зачем немцам понадобилось нападать на Россию, не могу понять, зачем.
— Потому что мы знаем, что в один прекрасный день русские напали бы на нас.
— Напали бы на Германию?
— Да.
— На самом деле вы намеревались разрушить русскую машину, русскую военную машину?
— Да, русскую машину. Если Россия будет повергнута, это будет хорошо не только для Германии и всей Европы, это будет хорошо и для Англии.
Бивербрук попытался узнать, что известно Гессу о русской военной промышленности. Гесс правильно сказал, что до нападения им ничего известно не было, все было 'покрыто мраком тайны'. Бивербрук снова вернулся к загадке германского нападения; вероятно, они должны были говорить себе:
— Сначала мы должны закончить войну с Англией. Но мы были уверены, что Россия нападет на нас раньше, — ответил Гесс. — И это логично.
После еще нескольких попыток выяснить что-нибудь насчет военного производства России Бивербрук сказал:
— Вы считаете, что Россия потерпит в войне поражение, но за короткое время восстановится и станет еще сильнее?
— Именно так, я совершенно уверен, — солгал Гесс, зная о намерении Гитлера разрушить существующий порядок и «германизировать» восточную Европу, так что ни о каком восстановлении России не могло быть и речи.
Бивербрук сменил тактику. Раньше в беседе Гесс просил его добиться разрешения на его встречу с герцогом Гамильтоном, поскольку тот был единственным человеком, которого он называл здесь своим другом, хотя и знал его не очень хорошо; теперь Бивербрук спросил его, не было ли у него в Англии других друзей, кроме герцога.
— Нет, никого нет…
— Кроме меня!
— Нет. Но вы здесь. — Гесс засмеялся. — Вы им станете.
Бивербрук усмехнулся. Вскоре он ушел, захватив с собой ворох исписанных листов, приготовленных Гессом. Он пообещал, что заедет навестить его снова, как только вернется из Москвы. Но это обещание он не выполнит.
Как он признается позже полковнику Скотту, из разговора ничего ценного он не вынес. Однако он сказал, что в психическое расстройство «Z» ему верится с трудом.
Позже Гессу удалось переправить Бивербруку копию своих показаний относительно наркотиков и ядов, добавляемых ему в пищу. Тот, в свою очередь, переслал документ в министерство иностранных дел.
