думаю.
– Да хрен с ним, пусть теперь он поволнуется – его очередь.
– Господи, дуреха ты моя своенравная... Он испугался и позвонил своему сокамернику. А сосед его по камере – о-го-го...
– Да знаю я – некто Тельнов.
– Не «некто», а сам господин Тельнов, «умывальников начальник и мочалок командир». Есть против него только Лазарев, другой крупный бандит. И хотя сферы их влияния поделены, он, конечно, не упустил бы возможности включиться в эту разборку. Дело-то не в деньгах, а в принципе. Для них эти деньги – мизер. Я уже интересовался: никто не знает, как на него выйти...
– Ой, бога ради, не надо никаких Лазаревых-хреназаревых. Пусть Маликов сам разбирается.
– Да ни черта у него не получится, вот посмотришь. Рожей не вышел – в том смысле, что силенок у него не хватит. Даже если хватит ума.
– Знаешь, Генка, так все это осточертело, что мне уже все равно. Не получится – пойду к учредителям, доложу о своем проколе.
– Сейчас надо было идти. После всего – глупо уже. У них своя контрразведка работает. И про стрелку с ворьем, если она состоится, им, не беспокойся, тут же доложат. Возникает мысль: с какой целью ты их в этом деле обошла, зная, что под ними работает мощная охранная фирма? Как ты будешь это объяснять, не представляю.
– Скажу, что есть на самом деле. Стыдно мне было каяться в своем недосмотре. А потом, знаешь, ведь если бы я к ним пошла, то они бы уж вытянули из меня, кто мне Кашаева присоветовал... А я совсем не хочу тебя светить.
– Да не боюсь я твоих новых русских. Все мы из одной кормушки жрали – они такие же бывшие ребята- комсомольцы, как и я. Только я свой капитал наживал относительно честно, а они на дефицитных телевизорах местного розлива.
– Давай пить, что ли. У меня уж стало – ни дня без выпивки.
– Тут запьешь, – понимающе ответил он, разливая коньяк по стаканам. – «Ни дня без строчки, друг мой точит. А у меня – ни дней, ни строчек...»
– Молодец, поэзию знаешь, – похвалила Ольга.
– Он, кстати, в наш провинциальный «гэ» скоро приезжает.
– Да видела я афиши.
– Сходим? Вместе?
– Как ты понимаешь, мне сейчас совсем не до Вознесенского. – Ольга набирала свой домашний номер. – Колька, это я. Мы тут пьем на работе с Романовым. Да, напьюсь сегодня в стельку. Так что ты за мной часика через три приди, боюсь, нетранспортабельная буду, – отрапортовала она мужу по телефону.
– Во как! Даешь стране огня. – Романов резал сыр, да так и застыл с ножом в руке. – Я думал, мы к себе поедем...
– Самодовольный индюк, – глупо хихикнула Ольга. – Никуда я с тобой не поеду. Все – «любовь прошла, завяли помидоры. Сандали жмут, и нам не по пути...».
– Я с тобой больше не дружу, забирай свои куклы, – обиженно ответил он.
– Давай только обо всей этой истории не говорить. Меня от нее тошнит, – попросила она.
– Какой – нашей?
– Нет, той, что про Кашаева.
– С удовольствием. Знаешь, я тут на днях прочитал... Пересказываю близко к тексту: если бы элементы мелкобуржуазного эдема, ну, всякие там телефоны мобильные, коньяки заграничные, шампуни навороченные, джакузи и тому подобное, перенести в советский период шестидесятых – семидесятых годов с их проникновенными эмоциональными особенностями, как-то: душевность, энтузиазм, бардовская песня, туризм доморощенный, – мы получили бы идеальную среду для жизни российского человека образца начала двадцать первого века.
– Интересная мысль. Если бы... Только не нужно было ничего, мне кажется, они просто всех этих роскошеств даже и не заметили бы. И без всего этого они были самодостаточны.
– Скажем, не отказались бы они от таких удобств. И вообще не о них речь, о нас.
– Положим, что так. Но вообще мне сама постановка этого предположения не нравится. Мы имеем то, что имеем. И незачем насильственно «притягивать за уши одну ситуацию к другой».
– Может, ты и права. Это я так – для завязки разговора. Расскажи что-нибудь.
– Что ж мне тебе рассказать? – грустно-лукаво улыбнулась Ольга. – Помнишь, когда я еще в редакции работала, у нас путевки профсоюзные были в Питер. Так сказать, одно из последних приятных проявлений совдепии, уж перед самым ее концом. Мне так захотелось, чтобы ты со мной поехал, и ты как-то сразу согласился...
– ...а потом «подсунул» тебе вместо себя Галку свою. Как ты неиствствовала на вокзале. Я весь внутренне сотрясался от смеха, когда увидел твои глаза, метавшие молнии.
– А Галя шла рядом с тобой, такая тихая, к поцелуям зовущая. Такая домашняя и теплая. Женщина, решившая расширить свой кругозор: посмотреть за мизерные деньги «великий город с областной судьбой» – раньше как-то не получалось у нее, не складывалось. Знаменито ты тогда устроил: жена и любовница в одном номере.
– Не любовница, а любимая женщина...
– Какая разница? О, вечерами мы такие разговоры разговаривали. Она без конца звонила тебе, спрашивала, любишь ли ты ее. Ты отвечал утвердительно – я видела это по ее собственнической улыбке. О, эти вечера, какая мука...
– Ну, ты мне тоже «подкинула» финток. Ты зачем серьги-то с брюликами надела?
На Ольге тогда действительно были старинные бабушкины серьги с маленькими подвесками. Галя тотчас впилась в них взглядом, как удав в кролика. Алешина хмыкнула про себя довольно: теперь покоя Романову не будет.
– Ну уж не для того, чтобы ее раззадорить. Я ведь в последний момент узнала, что ты не едешь.
– Для меня, значит?
– Так точно, гражданин начальник.
– Что, репетируешь?
– Вроде того... Я, может, завтра с местными авторитетами встречаюсь И все из-за твоего Кашаева. Мне сегодня Игорёк на книжном развале словарь воровских слов и выражений купил.
– Да ты что? И предположить не мог, что такая литература издается.
– А сейчас какая угодно литература печатается. Время такое – гуляй, Ваня. А после нас – хоть потоп.
– Словарь-то покажи.
Она выдвинула ящик стола и достала тоненькую книжечку.
– О, смотри, ты знаешь, например, что такое – «кентовка»? Это значит – семья. Смотри-ка, а «гоп-стоп» – это уличный разбой. «Обиженка» – камера для заключенных, которым удалось сбежать из прежней камеры. Как это? О! «Хипеж» – волнения, смута, мятеж, затеваемый заключенными против администрации. «Метла» – язык, ну это понятно. «Сесть на колеса» – это, оказывается, быть в бегах. Как интересно...
– Слушай, хватит, оставь в покое мое самообразование. Не люблю что-то осваивать зря – вдруг не пригодится?
– Знаешь, мне иногда кажется, когда в твоей жизни не хватает событий, ты их сама фабрикуешь. И прекрасно знаешь, что каким-то способом проблема сегодняшняя все равно будет решена. А раздуваешь сама все, чтобы попереживать, да еще заталкиваешь в оазис своих страданий других людей.
– Оазис – это место в пустыне, где есть растительность и вода. Так что страдания здесь ни при чем, скорее наоборот, там от них избавляются. А вообще я верю в то, что увижу небо в алмазах, как чеховская Соня из «Дяди Вани». Мы, Геннадий Андреевич, будем жить! Как-то там дальше... «Мы проживем длинный ряд дней, долгих вечеров...» Ты лицо-то такое не делай мечтательное – не о тебе речь.
Романов налил еще коньяку. Было так головокружительно хорошо, так легко и просто. «Можно вообще ничего не говорить... – подумала Ольга. И тут же отсекла эту мысль, призвав себя к возвращению в реальность. – Это раньше можно было ничего не говорить. Та пора закончилась. Почему и болтаем невесть
