— В таком случае рассказывайте.
— Меня зовут… — начала она, не решаясь называть нам своё имя, — меня зовут фройляйн Агнесс Клозе. Я работаю медсестрой в клинике Шарите. Однажды, то есть, я хотела сказать сегодня, нам сообщили о визите кайзера. Оказывается, он играл с собакой, и та укусила его за ногу. Сначала кайзер отправился на пастеровскую станцию, а потом пришёл в клинику. Там он сидел на койке в ожидании, когда место укуса обработают йодоформом и наложат стерильную повязку. Медсёстры стали выбирать, кто из них пойдёт к кайзеру. Меня выбрали на том основании, что я самая красивая. И теперь мне за это досталось!
— Что же он сделал? — спросил я, когда фройляйн Клозе снова зарыдала.
— Я опасалась находиться в одном помещении с мужчиной, когда рядом больше никого нет. Кайзер лежал на койке и встал, когда я подошла с бинтами. Я сделала книксен. У него был вполне добродушный вид, но ведь внешность бывает обманчива. Я обработала рану и перевязала ногу. Кайзер пожирал меня глазами, а когда я закончила процедуру, он продолжал сидеть на койке, и на его лице застыла глупая улыбка. Неожиданно он сказал: «Я благодарю вас за заботу об августейшей ноге, и я смогу забыть об укусе!». После этих слов он пожал мне руку. Я видела на его пальцах кольца, и не знала, что это были перстни, повёрнутые камнями вовнутрь. Я почувствовала сильную боль, когда он пожимал мне руку! При этом он смотрел на меня невинными глазами. Я выбежала из палаты, а когда вернулась, кайзера уже не было. Ноги моей больше не будет в этой клинике!
— Ну, это не самое страшное, — возразил Исаев. — Ведь кайзер мог… — он не договорил, но его мысль была видна из того, что фройляйн Клозе залилась краской.
Холмс направил на шпиона строгий взгляд, и тот вынужден был умолкнуть.
— Можно осмотреть вашу руку? — осведомился я.
Когда фройляйн сняла перчатку, я искренне посочувствовал ей, увидев узкую, изящную руку, на которой были видны следы от перстней Вильгельма. Мне уже приходилось слышать, что «Дымящий Вилли» имеет садистскую привычку пожимать руку так, чтобы причинять боль камнями. Теперь он причинил боль столь нежной руке, что нельзя было не возненавидеть кайзера вопреки заповедям Христовым.
— С рукой ничего страшного не произошло, кости целы, — ответил я после пальпации.
Как только я произнёс эти слова, на улице раздался громкий треск. Я бросился к окну. Перед «Кайзерхофом» остановился ещё не виданный мною агрегат, сразу же напомнивший мне гравюру «Лень — двигатель прогресса». Из него вылез почтальон и бросился к гостинице, взяв с собой сумку, очевидно, опасаясь за её сохранность. Швейцар, уже вынужденный впустить постороннего, снова запротестовал. В конце концов почтальон спросил у него про нашу гостью, и, узнав, в какой номер она пошла (очевидно, швейцар помнил, в каком номере мы поселились), вошёл прямиком к нам.
Перед нами стоял молодой почтальон, чьи серо-голубые глаза и светлые усы являли нам типичного представителя нордической расы. Пришедший осмотрел номер и увидел медсестру.
— Что вы здесь делаете? Кто эти люди? — спросил он с явственной резкостью берлинского диалекта.
— Молодой человек, что вам здесь надо? — строго спросил Исаев.
— На чём вы приехали сюда? — спросил я, думая об увиденном на улице.
Вместо ответа почтальон показал визитную карточку.
ЭРНСТ ШТОЛЬЦ[20]
Единственный почтальон Берлина
Шофёр безлошадного экипажа
Почитатель Холмса
Почтамт на Унтер ден Линден
Йоркштрассе 2
— Я вижу, что вы англичанин, — обратился Штольц ко мне.
— Но откуда… — начал я, всерьёз опасаясь, что немец раскроет и остальные наши секреты.
— Вы впервые в Германии. Отставной военный и курите трубку.
Я оторопело смотрел на Штольца, не понимая, как он определил эти несомненные факты. Моё состояние было близко к тому состоянию, в котором я оказался, когда Шерлок Холмс сказал: «Я вижу, вы жили в Афганистане». Откуда в Германии взялся человек с такими способностями? В одном из очерков я упомянул детектива Фрица фон Вальдбаума из Данцига[21], но Штольц не был им.
Медсестра рассказала почтальону о случившемся с ней происшествии. Дослушав до конца, тот выпрямился и бодро произнёс:
— Кайзер должен ответить за этот поступок. Пусть я получил автомобиль именно от него, но этот факт не остановит меня!
Эти решительные слова подействовали на фройляйн Клозе, и она несколько похорошела от смены настроения, её глаза заблестели, щёки окрасились румянцем.
— Вы что, знакомы? — спросил Холмс.
— Да, — несколько смущённо ответил Штольц.
— Если ваше отношение к кайзеру так изменилось, мы будем вашими друзьями, — доброжелательно сказал Холмс.
Мы назвали свои псевдонимы. Немцы покинули гостиницу, и мы остались втроём. Треск двигателя внутреннего сгорания остался в прошлом, и когда пневматический лифт поднял нам ужин, и мы с запозданием, но с аппетитом съели жареный картофель и Bockwurst, берлинскую горячую сардельку с приправой из горчицы.
— Как вы считаете, Холмс, как Штольц сделал такие выводы? И как он обнаружил свою знакомую здесь, если она не выглядывала в окно? — спросил я, доев последний ломоть картофеля.
— Наберитесь терпения, дорогой друг. Завтра мы всё узнаем.
Перед тем как погасить свет, я вспомнил нашу милую гостью. Должно быть, мои мысли красноречиво отразились на моём лице, так как Холмс произнёс не сразу понятую мной фразу:
— Ватсон, я советую вам быть арифмометром.
— Простите, но я не уловил вашу мысль.
— Зная ваше отношение к прекрасному полу, я советую вам быть арифмометром.
— Холмс, я хотел бы, чтобы вы выражались понятнее.
— Вспомните наш разговор после визита мисс Морстен. Вы сказали: «Какая очаровательная девушка!». Я ответил, что не заметил этого. Вы воскликнули: «Вы не человек, вы арифмометр!». Правильно ли я говорю?
— Я припоминаю, что всё было именно так.
— Фройляйн Клозе является для нас одним из кирпичиков, из которых собрано сооружение, именуемое Берлином. И мы должны совершенно равнодушно относиться к этому очаровательному кирпичику, не смотря ни на какие его качества. Иначе нам будет труднее достигнуть поставленной Исаевым цели. Хотел бы я знать, как он собирается свергнуть кайзера без применения насилия.
С этими словами Холмс отошёл ко сну. Если честно, то мне совершенно не понравилось сравнение прекрасной молодой девушки с каким-то кирпичиком. Конечно, о переносном значении этого слова и речи не шло[22]. Мысленно ворча на Холмса-«арифмометра», я накрылся одеялом и, думая о наших новых знакомых, ушёл в царство Морфея.
Глава V. Разговоры и споры
На следующий день, в воскресенье, мы собрались в гости к Эрнсту Штольцу. Фиакр, континентальный
