семейства оставались ими вплоть до Великой Революции. В ту осень в Сен-Прива-дю-Фо Бог весть откуда прибыл дядя моего отца всеете с двумя сыновьями, то есть отцовыми кузенами. Жили они в Виваре, и по какой причине колесили по дорогам Жеводана, я не знаю, но, как водится, начались долгие разговоры у очага за кувшином доброго винца. Вот отцовы родичи и напомнили нам о кровавых подвигах драгун и молодых волонтеров-католиков, посланных во времена царствования Людовика XIV на подавление мятежа, поднятого гугенотами Севенн. Эти «миссионеры в сапогах», как их прозывали в народе, иногда проявляли чудовищную жестокость. Они грабили, жгли, насиловали и убивали. Дядя говорил, что в Жеводане было много таких мест, где каждый дом, взятый когда-то посланцами короля и католической церкви приступом, взывал к отмщению. Однако и наши родичи-гугеноты были вынуждены признать, что невозможно было бы найти лучшее применение драгунам (коих они называли «проклятым отродьем»), чем заставить их преследовать и травить Зверя. Правда, с той оговоркой, что драгуны не натворят столько же бед, как и само чудовище. Один из кузенов отца, по имени Гранжен, пожалуй, лишь назывался гугенотом, но на самом деле им не был. Он называл себя «философом», «вольнодумцем», а я в то время не знал, что означали сии мудреные слова. Так вот, Гранжен полагал, что Зверь есть не что иное, как стая огромных волков, появившихся на свет в результате случки волчицы с гигантским сторожевым псом, созданий свирепых, сильных, коварных. Гранжен готов был даже допустить, что Зверь есть Кара Господня, но недоуменно вопрошал, почему он всегда нападал на маленьких мальчуганов, девочек и женщин, но никогда не трогал мужчин, даже самых слабых, щуплых и низкорослых, даже самых дряхлых стариков? Нет, право, было во всем этом нечто странное, темное, подозрительное, как говорил Гранжен.
И правда, мне в то время уже было известно, что по деревням поползли весьма странные слухи. Если верить всем этим историям, у Зверя были замечены кое-какие черты-человека. Свидетели утверждали, что иногда чудовище ходило на задних лапах, совсем как человек. Некоторые слышали, как оно смеялось. Другие видели, как оно подбиралось к окнам и заглядывало внутрь домов, причём порой оно облокачивалось на подоконник, как деревенская кумушка, подошедшая поболтать с соседкой. Совсем недалеко от нас, в деревне Жюлианж, некий господин Пурше стрелял в Зверя однажды ночью, когда тот забрался к нему на гумно. Зверь, по его словам, словно бы споткнулся, упал, затем поднялся и умчался, ругаясь на чем свет стоит. Гранжен выслушал от меня все эти истории с величайшим вниманием. Однажды вечером отец спросил его:
– А почему Зверь не свирепствует у гугенотов, в Севеннах?
– Вероятно, потому,– ответил Гранжен,– что он любит закусывать лишь истинными христианами, а еретики-гугеноты ему не нравятся.
Надо признать, что мы тогда довольно косо, вернее даже, с большой непрязнью посмотрели на Гранжена. Он сидел перед очагом между двумя своими спутниками и пристально смотрел на языки пламени, пожиравшие охапки дров... Это были невысокие, живые, проворные, разговорчивые люди, совсем не похожие на тех важных, надутых, молчаливых особ, какими я представлял себе гугенотов, уж не знаю почему. Говорили они легко, быстро, четко, умели ясно выражать свои мысли, в особенности Гранжен. Мы же по сравнению с ними были если уж не глухонемыми, то заиками, косноязыкими увальнями, тугодумами.
– Все дело в том,– продолжал Гранжен,– что вы, в отличие от нас, любите бояться, вам нравится нагонять страх на себя и на других. Вас хлебом не корми, а дай побояться да постращать других. А мы, гугеноты, на вас не похожи, вот потому у нас и нет волков-оборотней.
– Что ты хочешь этим сказать?– тихо-тихо спросил, почти прошептал мой отец.– Что Пурше стрелял не в Зверя, а в человека, вырядившегося в шкуру животного?
– Не знаю, не знаю. Но, в конце концов, люди не сегодня научились маскироваться и не сегодня придумали маскарадные костюмы, приятель. Дядя отца и второй кузен выглядели несколько смущенными, как будто считали, что Гранжен по простоте душевной наговорил лишнего. Я почувствовал, что меня начинает душить гнев. Все эти разговоры мне до смерти надоели. Мы и так уже бесконечно устали от того, что постоянно думали о Звере. А тут еще этот гость из Виваре вздумал все усложнять! Мне было тогда всего шестнадцать лет, но, как и сказал отец, я уже был (вернее, не был, а ощущал себя) настоящим мужчиной, и я всегда был вспыльчив, как порох. Я чувствовал, что гнев во мне нарастает. Должно быть, в этот миг глаза мои вспыхнули диким огнем, я вскочил с места, встал, выпрямившись во весь рост, около Гранжена и бросил ему прямо в лицо:
– А может, это вы, гугеноты, выпустили на свободу Зверя? Ведь он пришел не откуда-нибудь, а из Виваре!
Отец, мать и все остальные уставились на меня, вытаращив глаза от изумления. То, что я сказал, было настоящим абсурдом; я и сам не знал, каким образом, откуда взялась у меня в голове эта мысль, ибо я никогда прежде так не думал. Ничто и никто не мог мне эту мысль внушить. Слова вырвались у меня внезапно, практически независимо от моей воли. Позднее я узнал, что гниющая солома иногда самовозгорается. Вот так воспламенился и я.
В домишке повисла гнетущая тишина. Затем отец разломил овсяную лепешку и наполнил стаканы кисловатым клеретом, легким вином, которое считалось у нас верхом роскоши. Наши родичи-гугеноты выпили на дорогу и торопливо распрощались. Больше я их никогда не видел.
Здесь я хочу сделать небольшое отступление. Волки нападали на людей в наших краях так часто, и схватки эти были явлением столь заурядным, что даже женщины и дети сражались с ними без страха и без волнения, словно со злыми собаками, взбесившимися быками или остервеневшими хряками. Волков без всяких колебаний хватали за ноги, хвосты, уши, а порой и за половые органы. Их лупили почем зря палками, колотили тяжелыми деревянными башмаками. Короче говоря, волков хоть и боялись, но больше все же презирали и ненавидели. Так почему же все решили, что нападения животного, появившегося в наших краях в 1764 году, отразить невозможно? Почему все принялись утверждать, что убийства совершали не обычные волки, а приписали их какому-то сверхъестественному существу, неизвестному, непонятному, неуязвимому? Можно ли сказать, что все мы оказались во власти самовнушения? Игры воображения? Что у нас началась настоящая эпидемия трусости? Я долго и часто размышлял впоследствии над этими проблемами, но к определенным выводам так и не пришел. Или на самом деле в горах Маржерид свирепствовало какое-то чудовище? Или это были просто волки, пусть даже один, особенно сильный, крупный, жестокий и кровожадный? Каким образом возник миф о таинственном Звере? Главная-то проблема, на мой взгляд, заключалась не в толковании фактов, а в том, чтобы понять, каково было в то время состояние умов и душ жителей нашего края. Если предположить, что миф о том, что Зверь является воплощением Мирового Зла, то есть дьявола, возник сам собой в воспаленных умах некоторых фанатиков, склонных видеть во всем проявление злой воли Лукавого, то ничего не могло бы сослужить лучшую службу для укрепления и распространения этого мифа, чем пастырское посланине Его Преосвященства епископа Мандского, которое было зачитано во всех церквях нашего края в конце 1765 года, как раз под Рождество.
Увы, я не помню точно, что говорилось в этом послании, но мне известно, что в нем все произошедшие за последний год убийства приписывались не волкам, а одному-единственному чудовищу, насланному Создателем на людей в качестве кары за их грехи, в особенности же на женщин, существ трижды нечистых, «соблазняющих мужчин своей плотью и тем вводящих их во искушение». Я припоминаю, что это длинное послание изобиловало цитатами из Ветхого Завета и что было выдержано оно в таком суровом, мрачном и грозном духе, что под ним подписался бы самый строгий кальвинист. Например, я точно помню, что кюре наш грозно возвысил голос, когда читал строки из Книги пророка Иеремии: «За то поразит их лев из леса, волк пустынный опустошит их, барс будет подстерегать у городов: кто выйдет из них, будет растерзан; ибо умножились преступления их, усилились отступничества их»(Иеремия, V, 5).
Но и это было еще не всё! В послании, как мне помнится, содержались ещё слова из Книги пророка Осии: «И я буду для них как лев, как скимен буду подстерегать при дороге. Буду нападать на них, как лишенная детей медведица, и раздирать вместилища сердца их и поедать их там, как львица; полевые звери будут терзать их» (Осия, ХШ,7, 8).
Разумеется, епископу было прекрасно известно, что чаще всего жертвами таинственного существа становились дети. Что ж, Его Преосвященство утверждал, что Кара Господня ниспослана юнцам за непослушание, бесстыдство и развращенность нравов. «Не проявляются ли уже в нежном возрасте
