– Ровней!
– Да… есть! – Всем телом навалившись на рулевое колесо, эрна Кэдвен все-таки смогла его остановить и на мгновение приникла ко вновь послушному штурвалу, прикрыв глаза. Но разве отдохнешь, когда с берега палят, а Элир шипит над ухом шурианские ругательства? Рыча, Грэйн выровняла пароход и затрясла головой, отбрасывая со лба прилипшие волосы. А Джэйфф выстрелил. И сразу же после громыхнуло так, что у ролфи заложило уши, а бедняга «Скорый» затрепетал каждой своей переборкой до последней заклепки в обшивке.
– Вот так, – удовлетворенно отметил Элир с донельзя самодовольным видом. – Учись, как надо стрелять.
– Не уверена, что мне так надо, – с сомнением отозвалась Грэйн, созерцая то, что осталось от батареи синтафцев после выстрела капитана шантийских егерей. Осталось немного: Джэйфф умудрился каким-то чудом поджечь запас пороха. Расчет вражеских артиллеристов разметало, должно быть, лайга на два по округе. – Во всяком случае, пока ты рядом, ты и стреляй. А я всегда считала, что одной пулей невозможно причинить такие… – она мотнула головой в сторону берега: —… учинить такой разгром.
– Только если не попасть в пороховой ящик, – ухмыльнулся тот. – Только если не попасть в него так, чтоб высеклась изрядная искра и запас пороха воспламенился. Не думаю, что они будут еще нам докучать. А впереди, кажется, уж крыши Дэйнла показались?
– Похоже на то, – фыркнула ролфи, а потом покосилась на него с усмешкой: – Женская слабость, говоришь? На спине лежа, говоришь? Ну, дай срок, поглядим, кто кого и куда уложит. Сходи проведай Джойн, пока она на радостях за борт не прыгнула и вплавь не пустилась.
Нутро «Скорого» и в первый раз, во время путешествия из Лайза, не показалось Джоне надежной защитой от превратностей судьбы. А уж теперь, когда пароходик обстреливали синтафцы, и вовсе не внушало шуриа доверия.
– Только не в бочку! – твердо сказала она Сэйгану.
Слишком уж подозрительно огладывался по сторонам сержант в поисках надежного убежища.
– И не в ящик!
– А куда же прикажите, ваша милость? – взмолился ролфи.
– Пусть оружие перезаряжает и подает нам, – предложил повар. – Тут везде опасно, коли попадут.
Полукровка решительно сунул Джоне два пистолета. Мол, займитесь делом, сударыня, а не то и в самом деле очутитесь в бочке.
– Премного благодарна, – вежливо улыбнулась она.
И, по правде говоря, не таким уж бесполезным балластом оказалась Священная Невеста. Ловкие руки и зоркие глаза в бою всегда пригодятся, не говоря уж о безупречной вежливости. Стоило кому-нибудь из стрелков требовательно протянуть руку, как в нее тут же ложился заряженный ствол, а в придачу звонкое: «Извольте, сударь». Не сражение, а сплошное удовольствие.
Пароход швыряло в разные стороны, точно пьяного в темной подворотне. И как только корабль делал крен, Сэйган, Фарг и Джона кубарем перекатывались от одной переборки к другой. Лишь чудом не покалечились, но синяков друг другу наставили изрядных. Мужчины хоть и здоровенные, но у шуриа локотки с коленками жуть, какие острые.
– Ох, мать честная! Прямо ж в печенку… – заскулил Сэйган, все равно продолжая крепко прижимать к себе Джойану.
– Ох, простите меня, сержант.
– Ничего, ваша Священная милость, ничего страшного… вы только… эта… кулачками не бейтесь…
– Впервые дерусь в компании знатной дамы, – хохотнул Фарг. – Будет, что детям рассказать. Но вы держитесь от бортов подальше. На случай прямого попадания.
– Типун тебе на язык! Еще накликаешь беды.
Ролфи очень хотелось затолкать драгоценную княгиню в какой-нибудь сундук и занять вокруг него оборону по всем правилам. Они, правила, на то существуют, чтобы человеку меньше думать надо было. Или на тот случай, когда надобно вовсе не размышлять, а действовать. Словом, именно для облегчения жизни смертных и существуют те бесчисленные своды писаных и неписаных законов, коими в юности принято пренебрегать или, паче того, отвергать за ненадобностью. Однако же само течение времени, подобно ручьям и мелким речушкам, направляет и уносит жизнь людей в большую реку обычаев, уставов и правил. А там уж плыви, как хочешь и как приучен с младых ногтей. Если, конечно, приучен.
Джону наставница учила палкой по заднице, а ее сводные сестры еще и по рукам и губам получали. Да, больно и обидно, но иначе настоящими Янамари не станешь никогда, как любил приговаривать лорд Тунор, когда барышни жаловались на суровость науки. И ставил в пример упертую, как целое ослиное стадо, злюку-Джойану. Должно быть, специально так делал, чтобы не заносилась и таки получила свои тумаки, пусть не от учителя, так от сестричек. В итоге шуриа стала не только настоящей, но и единственной Янамари, а значит – самой упрямой, настырной и непреклонной женщиной среди живущих на берегах Намы.
Тяжело жить сразу в двух мирах. К тому же неудобно ужасно. Прямо, как на двух стульях сидеть. Но разве спрашивал кто-нибудь у Джоны, хочется ли ей такого поистине эпического размаха событий? Вот и спала она наяву, не в силах различить, где кончаются фантазии и начинаются сны, большей частью страшные, наполненные кошмарами. Джезим страдал, словно тяжело больной человек, изнуренный множеством хворей, а вместе с ним мучилась Джойана. Была она беспомощна, как эта измученная земля, была безъязыка, грязна и заброшена. Бродячая собака, и та знает больше заботы, чем земля предков, прозванная когда-то Землею Радости. И то не дождевые тучи провисли черными полотнищами над Янамари, то сам Предвечный навалился всей тушей. Великие Духи слабели под этим тяжким бременем, задыхались и чахли. А с севера, из-за ледяных бушующих древней яростью морей, тянулись к Джезиму жадные руки мертвецов. Теперь-то шурианка знала, кто такие эти злые ветхие дети из снов. Призрачные тропы мира духов уводили Джону далеко-далеко, и только неслыханная гордыня всех Янамари не дала духу графини нырнуть в темную выдриную нору и там уснуть навеки. И если бы не Джэйффово шаманство, то Джойана стала бы одним из берегов Намы еще до того, как они доплыли в Дэйнл.
Чтобы удержать в себе Шиларджи и не истаять от страха, точно комочек снега в руке богини, маленькая шуриа старалась изо всех силенок. Шипела себе под нос, надувала щечки, упорно расправляла мокрые перышки на старомодной шляпе и спину держала ровнехонько.
А еще кушала Джона лишь со столовыми приборами и салфеткой. И пусть из приборов имелись только деревянная ложка и перочинный нож, а салфеткой было впору сапоги натирать. Пусть! Но только люди едят по правилам, только люди заботятся о сохранности своей одежды, и только люди говорят друг другу «Милости прошу» и «Премного благодарна». Она, Джойана Ияри, не просто живой сосуд для богини, она – последняя из рода безумного Эйккена Янэмарэйна, аристократка, придворная дама, княгиня Шанты и Священная Невеста!
Когда бой окончился, и можно стало подняться на верхнюю палубу, первое, что сделала шуриа – прошептала в редкие прорехи облаков:
– Я – самая удачливая женщина Синтафа. Слышите меня? Мои мужчины – самые могущественные подлунные владыки, у моих детей блестящее будущее. У меня самые роскошные украшения и самая тонкая талия, самая красивая грудь…
Хвалебная песнь Джойаны самой себе длилась до тех пор, пока язык во рту ворочался. Тяжка длань Шиларджи, ох и тяжка. Не напомнишь себе, кто ты такая, мигом превратишься в еще одного червя, безропотно роющего ходы в черноземе. А змеи – вовсе не черви!
– Прибываем в Дэйнл, вашество, – объявил Джэйфф, изображая шутовской поклон.
Столица мятежной провинции издали походила на мокрую шкуру собаки, вбежавшей с морозца и улегшейся греться возле камина. Над мокрой, взъерошенной множеством труб «шкурой» Дэйнла поднимался пар.
Там Джона рассчитывала встретиться с Рамманом, и если понадобится, то вступиться за первенца перед Аластаром Эском. Тот не посмеет идти против самой Лаунэйд, он не обидит сына. Шуриа так рвалась на берег, что Джэйффу пришлось ловить ее за юбку.
– Погоди! Куда бежишь? Стой, а то за борт свалишься! Да потерпи чуток, я тебе щечки ототру.
Элир щедро поплевал на носовой платок и стал размазывать грязь по Джониной физиономии. Она
