движениями стала гладить ему затылок и виски, а затем прилегла рядом с ним. Сара была уже близка к тому пределу, когда женщина начинает терять привлекательность, но еще умеет и знает, каким образом подать то чем она еще обладает. Эту границу она пока еще не пересекла.
— Господи, как я устал.
— Тебе и в самом деле необходимо отдохнуть на уик-энде. Давай отправимся в Париж.
— Не могу. Из Израиля должны прилететь свидетели. И мне надо быть на месте.
— Париж...
— Я могу и сдаться, — пробормотал он.
— Тебе не о чем беспокоиться, любовь моя. Все пойдет куда лучше, когда Том Баннистер вступит в дело.
— Смешно, но из головы у меня не выходит Кельно. Бедный сукин сын. Чего только ему не пришлось пережить.
— Я не могу оправдать, Эйб, то, что он делал.
— Я знаю. Но продолжаю спрашивать себя, смог бы я вести себя по-другому, окажись я в Ядвиге.
Анджела проснулась от каких-то прерывистых звуков. Увидев свет за приоткрытой дверью ванной комнаты, она заторопилась туда. Адам стоял на коленях у раковины. Его рвало. Когда рвота прекратилась, Анджела помогла ему подняться на ноги и Адам, тяжело дыша, прислонился к стене. Она обмыла ему лицо, уложила в постель и села рядом, обтирая холодным полотенцем его лоб и шею.
Она успокаивала его, держа за руку, пока не прекратились спазмы. Из ванной доносился запах дезодоранта.
— Я боюсь Баннистера, — сказал Адам. — Два дня он сидит, не сводя с меня глаз.
— Ты в английском суде. Баннистер не посмеет запугивать тебя. Сэр Роберт будет следить за каждым его словом.
— Да, наверно, ты права.
— Тссс... тссс... тссс...
6
Эйб зашел в уже знакомый зал суда и смешался, увидев, что оказался рядом с Анджелой Кельно и Терренсом Кемпбеллом. Они холодно посмотрели друг на друга.
— Прошу прощения, — сказал Эйб, проталкиваясь мимо них туда, где сидели Сара Уайдмен и Шоукросс.
— Самолет прибудет из Тель-Авива после уик-энда, но Александер сказал, что нам не стоит ехать встречать их. Мы увидимся в середине недели, — сообщил Шоукросс.
Баннистер и Брендон О'Коннор, на лице которого лежала тень усталости, в сопровождении Александера и Шейлы Лем появились из своего помещения как раз в ту секунду, когда присяжные начали занимать места. У двух женщин и одного из мужчин были с собой подушечки, чтобы облегчить долгое сидение на жесткой деревянной скамье.
— Внимание! — возгласил пристав.
С появлением Гилроя все встали, отдавая суду традиционную дань уважения.
Перед началом заседания было сделано предварительное заявление: в доме Адама Кельно раздалось несколько угрожающих звонков. Судья Гилрой сурово осудил подобное поведение. Затем он предложил Томасу Баннистеру приступить к опросу.
Когда Адам Кельно снова занял свидетельское место, то, подобрав под стул ноги, он уселся поудобнее и ухватился руками за полированные деревянные перильца, благодаря Бога за то, что транквилизатор оказывает свое воздействие.
Баннистер поправил традиционный «мешочек для гонораров», висящий на шее.
— Доктор Кельно, — сказал он голосом, который, в отличие от голоса Хайсмита, был мягок и спокоен.
Шепоток в зале стих.
— Я учитываю тот факт, что английский — не ваш родной язык. Если вы не уловите смысла того или иного моего вопроса, прошу вас обратиться ко мне, чтобы я мог повторить его или изменить формулировку.
Кивнув, Адам медленными глотками отпил из стоящего рядом стакана, чтобы смочить пересохшее горло.
— Каков общепринятый медицинский смысл термина «исследовательское вскрытие»?
— Обычно так принято называть операцию, которая проводится с целью уточнения диагноза. Или же чтобы, например, оценить распространение раковой опухоли.
— То есть именно так вы описывали ампутацию у яичников и яичек?
— Да, — ответил он, помня указание отвечать как можно короче и воздерживаться от лишних слов.
— Можно ли предположить, что необходимость операций, которые вы были вынуждены проводить, явилась результатом воздействия рентгеновских лучей на половые органы?
— Да.
— И, скажем, это было частью экспериментов Восса.
— Нет, — резко возразил Кельна. — Я не проводил никаких экспериментов.
— Вы кастрировали?
— Кастрируют лишь здоровых людей. Я же никогда не делал кастрации.
— Были ли здоровыми те мужчины и женщины, которых насильственно подвергали рентгеновскому облучению?
— Ко мне это не имело отношения.
— Принято ли спрашивать у пациента перед операцией, согласен ли он на нее?
— Только не в концентрационном лагере.
— Поступали ли время от времени приказы немецкого военно-полевого суда кастрировать гомосексуалистов или других нежелательных элементов?
— Таких случаев я не припомню.
«Он удит вслепую», — перекинул Честер Дикс записку Хайсмиту, который, глянув на Кельно, одобрительно кивнул в знак того, что все идет хорошо. Слыша мягкий голос Баннистера и видя, что тот задает бессмысленные вопросы, Адам несколько расслабился.
— А если бы вы столкнулись с такими случаями, потребовали бы вы приговора суда?
— Я не могу рассуждать о том, чего никогда не случалось.
— Но вы отказались бы оперировать здорового человека?
— Я никогда этого не делал.
— Доктор Кельно, удавалось ли каким-нибудь другим заключенным-врачам покидать Ядвигский концентрационный лагерь для работы в частных немецких больницах?
— Доктору Константину Лотаки.
— Он также проводил в пятом бараке операции, имеющие отношение к экспериментам Восса?
— Он делал то, что ему приказывали.
— Приказывали ли ему извлекать яичники и яички?
— Да.
— И он делал это, и он также оставил Ядвигу чтобы работать в частной немецкой больнице.
Охватившее Адама Кельно после первых вопросов Баннистера ощущение спокойствия стало исчезать, и он начал понимать, что ему придется нелегко. Я должен быть очень осторожен, подумал он, тщательно обдумывая ответы.
— Итак, прибыв в Росток, где вам предстояло работать в частной клинике, вы больше не носили полосатую форму заключенного?
— Не думаю, чтобы высокопоставленным офицерам немецкого флота понравилось бы, что их жен
