— Из чего бы ни состояла душа, но она ведь окружена материей? Она ведь, как пленница, и, наверное, хочет освободиться из плена?
Сова тут задумалась, а потом ответила коротко:
— Наверное.
Закатную тишину нарушила песнь альбатроса Альби:
Синее море, белый пароход, в плен мое сердце захватил морфлот. Перед тем как заснуть я представила себе небесные проспекты, которые сбегаются к главной площади рая, а по сторонам этой площади стоят два собора — храм во славу Десяти Заповедей и церковь Младенца Иисуса.
Несколько дней назад, так никому и не передав свои знания, умер маг Янош, вернувшийся из Апулии. Не нашел себе подходящего (и даже неподходящего не нашел) преемника.
Любопытно, что на следующий день гривы всех лошадей в деревне были так перепутаны, что народ чесал тыквы и ругался по матушке.
116. Низачтонескажу и Никогданекончится
Перелетные птицы рассказывают.
В Финляндии, на горе Вечности, что за Полярным кругом, живут две птицы. Одна знает все, включая смысл жизни, и зовут ее Низачтонескажу. А другая, в красном жилете, занимается тем, что сторожит время, и звать ее — Никогданекончится.
— А ты знаешь, что такое любовь? — спрашивает Никогданекончится.
— Знаю, — отвечает ей Низачтонескажу.
— Любовь — это когда одно существо постоянно желает совместиться с другим во времени и пространстве.
— Ты так думаешь?
— Сколько мне еще сторожить здесь? — решает сменить тему Никогданекончится. — Ты случайно не знаешь?
— Я-то знаю, — говорит всезнайка.
— Так скажи.
— Это тайна.
— Тогда давай поменяемся. Ты будешь сторожить время, а я буду охранять тайну.
— Ну и дура ты, птица, — ответила ей Низачтонескажу.
117. Гигантский рассветный глухарь
О Трансильвании я знаю немного, хотя давно хочу разобраться, что это за такая провинция под небом Господним. Петике сдержал свое обещание и все, что узнал, описал для меня в излюбленном своем стиле сецессион. Так что теперь, несмотря на кажущуюся архаичность чувств автора, нам, возможно, и правда откроется некая — как бы это сказать? — энигма, тайна, загадка нашего леса, имеющая отношение в конечном счете и к Трансильвании.
Вот письмо Петике, которое я привожу целиком:
Любезная Лимпопо!
Лунными апрельскими ночами, перед самой зарею, в ветвях лиственницы можно услышать голос, наполняющий души смертных сладостью, роковыми предчувствиями и надрывающими сердце тайнами.
Этой пьянящей песней любви, по некоторым данным, приветствует восход солнца последний из представителей вида трансильванских рассветных глухарей (глухарь трансильванус, проверить по Брему).
Дело в том, что в далекой Трансильвании, в бассейне реки Хомород, жил когда-то необычный вид птиц — гигантский рассветный глухарь с черным блестящим оперением и багряно-красным хохолком. Птицы эти облюбовали широкие, поросшие кустарниками поляны и мало-помалу разучились летать — настолько, что в лучшем случае и лишь изредка использовали крылья, для того чтобы спланировать. И большую часть свой фантастической жизни проводили в зарослях.
Гигантский трансильванский глухарь относился к отряду (семейству? уточнить в Бреме) тетеревиных и знаменит был тем, что в брачный период ухаживающие (токующие) самцы теряли чувство реальности и ничего не видели вокруг себя. Этим пользовались некоторые охотники, считающие правильным отстреливать глухарей в период их токования и презирающие тех горе-охотников, которые полагают возможным охотиться на этих загадочных птиц и в другие месяцы, то есть в периоды, когда глухари совершенно нормально воспринимают происходящее вокруг них. (С таким же успехом они могли бы отстреливать и спящих зимой медведей, презирая тех более щепетильных своих товарищей, которые не гнушаются сразиться один на один с бодрствующим зверем.)
За все, что изложено мною ниже, я не могу ручаться, поскольку сведения эти почерпнул всего лишь из одного — и не самого надежного — источника. А именно, что, возможно, в судьбе населявших когда-то Внутреннюю Трансильванию глухарей роковую роль сыграли вовсе не пули жестокосердых охотников. Случилось нечто гораздо более поразительное.
Говорят, что, пока глухари, пребывая в любовном экстазе, ничего не видя и не слыша, приветствовали восходящее солнце и пели любовные гимны, петушки из другого семейства на цыпочках уводили всех курочек подальше от токовища, приманивая их веселым свистом. И когда глухари-гиганты, оттоковав, приходили в себя, вокруг них были только незрелые, хотя и поглядывающие призывно, цыпочки да вихляющие высохшими бедрами дряхлые старухи. Когда же борьба между глухарями наконец завершилась и веселые соседи увели у гигантов последнюю курочку, то самый главный их миннезингер, победитель турниров, автор самых прекрасных и самых мистических гимнов солнцу, обладатель самого мужественного в окрестностях Хоморода голоса, замертво упал с лиственницы, а призрак его поселился в нашем лесу неподалеку от страусиной фермы.
Как считает знаменитый охотник граф Жигмонд Сечени, с которым я совершенно согласен, если записать пение глухаря, его тоскующую и призывную песнь, этот гимн жизни и вместе с тем плач достойно смотрящего в лицо смерти самца, эту переходящую в реквием колыбельную Солнцу, то мы увидим, что каждая строфа токования состоит из 4 (четырех) частей, а именно: а) клекот, б) трель, в) щелчки и г) вжиканье.
Подробнее:
а) плёп-плёп-плёп или дёгл-дгл-дгл… — звук, напоминающий падающие в бочку крупные дождевые капли;
б) дробный звук, описанный выше, но все ускоряющийся и переходящий в мистического звучания трель;
в) далее следует серия возмущенных щелчков, отдающих стеклянным и в то же время глухим звоном, напоминающим одновременное открывание множества бутылок: чпок, чпок, чпок!
г) нечто, напоминающее звук, когда где-то вдали точат серп: вжик-вжик- вжик.
