“Трихины возвращаются в Россию”.
В мире разрастается эпидемия: одни несчастные убивают других в надежде, что потом все будет хорошо. Впервые террор стал терроризмом-учением в России. Нечаев с рвением поклонялся одному идолу — насилию. Терроризм заменил многим мораль и веру и распространился по миру, как лишай. Потом у нас преподавали теорию террора неустанно! Вы помните: “Насилие — повивальная бабка истории”?.. Сколько нагадили наши предки коммунизмом, пустили вирус терроризма в мир, а мы думаем отгородиться от этого простым ходом: за дела отцов не отвечаем!..
Раскольникова мучил кошмар, в котором люди заражались особыми “трихинами”, заставляющими их ссориться и убивать друг друга. Что же это за “трихины”? Мне думается, что все беды оттого, что мы не покаялись! Обратимся к нашей истории. В Смутное время казалось, что Россия погибла, но из Троицкого монастыря прозвучал голос архимандрита Дионисия: надо подняться на спасение родины, а сперва — покаяться в своих грехах. Народ откликнулся на призыв — люди признавались перед исповедником в самых ужасных грехах. Только после этого стало возможно восстановление порядка...
Я начинаю с себя: был пионером, комсомольцем, коммунистом. И везде я подчеркивал своим молчанием государственный террор, я виновен в этом. Я молю Бога о прощении грехов моих и наших предков, которые безбожно лили кровь во имя “великих идей”...
* * *
Когда статья вышла, по электронке пришло письмо: “Гамлет, помнишь ли нашу работу в методкабинете? Откликнись! Мне очень близки твои мысли, Вениамин”. Гамлет позвонил по указанному телефону и пригласил старого друга на серебряную свадьбу.
Он уже знал, что бывает дружба, похожая на бесконечную линию, бывает — пунктиром, а иногда — как многоточие. С Вениамином — последний случай, к тому же его грела тайная надежда, что хотя Вениамин и стал замдиректора научно-исследовательского института, но текущий кран отремонтирует и Ольгушу этим осчастливит, как бывало (не на самой серебряной свадьбе, конечно, а потом, потом, про таких, как Веня, в народе говорят: “Он с паяльником родился”).
Гамлет долго спорил с женой — не хотел видеть Любочку на вечере. Боялся, что она будет искать золотые слитки, как только пригубит два глотка.. Но Любочка была свидетельницей на их свадьбе! Как и Катя.
— Ладно, — кивнул Гамлет. — К тому же если в собрании людей есть хоть один сумасшедший, значит, это настоящее собрание. Как печать: “Подлинность заверяю”!
Катя из Екатеринбурга прислала письмо:
“Оставлю я в больных копанье
и прилечу на зов компании,
ведь даже Достоевский Федор
на пьянках был остер и бодр!”
(она — детский хирург).
— А мы Лиду позвали! Какую-какую — Лиду, семь диагнозов! Она с нами в сценках будет играть, — между прочим сообщили дочери.
Итого с Чупраковым набирается человек пятнадцать. Если, конечно, Чупраковы придут. Гамлет еще не знал, как предприниматели к дружбе относятся (дружбу в банк не заложишь — процентов не будет).
* * *
Раньше мы собирались на вечеринки, чтобы противостоять тупой реальности! А нынче мы собираемая, чтобы почувствовать, что мы существуем, что есть, будем еще! Прошлые наши сборы, почти партийные — наша партия против той, тотальной. А теперь все затопляет благодарность! Пять человек собрались на день рождения — как хорошо, что вы пришли! Я есть, я существую!
Чупраковы не только пришли на серебряную свадьбу — они появились первыми. Сан Саныч вручил Гамлету огромную керамическую вазу с грудями. С выставки — коллекционный экземпляр. Дорогая, наверное?
— У нас с наличностью сейчас свободно, — смущенно пробормотала Юлия Чупракова.
— Ну не так — свобода начинается с миллиона долларов, — Сан Саныч произносил “швобода”.
Обаятельному человеку недостатки только увеличивают обаяние, думал Гамлет. Кровь начала веселее бежать у него — в любящем притягательном поле.
— Юля, какое у тебя мелирование! Стильно так! — Ольгуша видела, что лицо у гостьи запавшего птичьего вида, казалось: если б Юле вздумалось, она бы свободно могла посидеть, зацепившись когтями, на плече мужа.
Все знали, что Чупракова один раз позвали на разборки, и в этот день Юля пережила инсульт. Сан Саныч вытащил ее и с тех пор таскал везде за собой, не надеясь на сотовый телефон.
— Мелирование! Каторжное дело! Сначала она мне все седые красит в черный, а потом уж мелирует — три часа в кресле. Старость.
— Штарость города берет, — парировал Чупраков и обратился к Игнату: — Ты сегодня заведующий штопором? Помочь? Я и штопор новый захватил для вас.
Тут пришла старшая дочь Инна с красивым восьмимесячным животом (муж ее опять на дежурстве). И три сестры начали носить на стол салаты.
— Гамлет, ты знаешь, что в Перми объявлен конкурс на памятник трем сестрам? Чеховским. — Сан Саныч открывал бутылки, одновременно коленом гладил Виту, улыбался Ольгуше. — Вот бы твои дочери могли позировать, да?
— В саду, в ротонде, среди колонн, и руки в Москву, в Москву? — Гамлет, не докончив, бросился раздевать приехавшую из Екатеринбурга Катю (вместе с нею вошел фотограф Рауф, который сам предложил снять свадьбу на видеокамеру).
