этого парня! Я не шучу, мне терять нечего!
– Брось нож, – сказал один из солдат, делая шаг вперед, – тебя отсюда все равно не выпустят, даже если всех нас перережешь. Бросай нож, а то я сам выстрелю!
Таких слов бандит сам явно не ожидал. Мне тоже было не очень приятно это слышать, поскольку торг шел явно не в пользу моей жизнью. Да я и слабо слушал, в голове все просто помутило от бешенства, холодного и кристально ясного бешенства, поднимавшегося из области желудка, заливая вены и мозг. Как же я ненавидел этого человека именно в эту секунду. Страха я не чувствовал, собственная смерть уже не очень пугала, после столь частого общения с ней, когда она едва ли не каждый день заглядывает тебе в глаза и шепчет на ухо « я жду тебя». Мне было больше стыдно от того, что я так легко попался, подставил себя и товарищей под удар, дав шанс такой гадине на то, чтобы устанавливать свои сведения.
– Что?! – взревел тот уже не столь уверенным тоном, но решив до конца разыгрывать единственную выпавшую ему счастливую карту, – Зови своих начальников, я только с ними разговаривать буду!
Бандит заметно нервничал, особенно после того, как количество невольных наблюдателей происшествия увеличилось, когда подошли ребята из отряда медицинской помощи. Такого санитары увидеть не ожидали и замерли в нервном ожидании, сложив руки в нервном ожидании. Один даже достал висевший на поясе пистолет и снял его с предохранителя.
Стрелять не решался, но и просто стоять без оружия не мог. Да и вообще никто оружие не собирался прятать, только мерили бандита тяжелыми взглядами. Сам он под этими взглядами нервно дергался, не зная, куда прятать спину. Приятеля его почти сразу же положили мордой в пол, где он сейчас и лежал под коленкой одного из солдат, пуская кровавые пузыри разбитым носом и что-то мычал.
– Ну, кто пойдет? – не выдержав, рявкнул бандит, тщетно надеясь, что хоть кто-то отправится выполнять его указание, – я же зарежу парня! Не шучу!
– Тогда ты будешь умирать очень долго и мучительно, – тяжелым голосом сказал один из санитаров, тоже доставая пистолет, – лучше брось нож, тогда все сделаем вид, что ничего и не было. Просто опусти свое оружие…
Он сделал шаг вперед, вытягивая не занятую оружием левую руку, явно для того, чтобы забрать лезвие из рук бандита. Тот судорожно отступил еще назад, увлекая и меня за собой, нервно сглатывая набегавшую слюну.
– Отойди! – рявкнул он и махнул своим ножом, чтобы удержать санитара на расстоянии. Всего чуть больше секунды, в течение которых остро заточенное лезвие не прижималось к моему горлу. Слишком мало времени, но я не мог не воспользоваться представленной возможностью. Резко выбросив вверх обе руки, одной инстинктивно прикрывая горло, а другой пытаясь схватить руку бандита, в которой он держал оружие. Естественно, промахнулся, рука только ткнулась куда-то в районе локтя, лишь немного ослабив возвратное движение ножа. Бандит, взвизгнув то ли от страха, то ли от бешенства того, что жертва сейчас пыталась вырваться, ткнул меня ножом куда-то в районе шеи, но удар прошел криво, и получилось, что он ударил кулаком в горло, а лезвие глубоко разрезало и противогаз, и мою щеку. Повторно схватив руку бандита, я резко дернул ее вперед и перекинул его через себя. Продолжая возвратное движение, попытался вывернуть руку так, чтобы он выпустил нож, но для этого слишком уж неудобно держался. Надо хватать за запястье, а я ухватил немного ниже, поэтому ничего у меня не получилось, добился лишь только того, что сам ослабил свой захват.
Это оказалось не опасно, первым же делом один из военных подбежал к бандиту, ткнул стволом автомата ему в живот и спустил курок. Выпущенные в упор пули пробили тело насквозь, с неприятным чмокающим звуком выходя из спины и утыкаясь в камень пола. Кровь, в момент хлестнувшая из нанесенной раны, обрызгала и меня, и самого солдата. Отпустив руку мертвеца, без сил сполз по колонне на пол, чувствуя, что дрожат колени. Солдат отошел на шаг и следал бандиту контрольный выстрел в голову. Мышцы в последний раз непроизвольно сократились, словно по телу ток пустили, и бандит умер окончательно.
– Молодец, – похвалил солдат, – отлично сработал.
– Вы ведь не шутили насчет того, что и меня застрелите? – спросил я, срывая уже ненужный противогаз, – Или просто перед ним комедию ломали?
Раненная щека ныла при каждом слове и обильно кровоточила. Сорвав перчатку, приложил руку к ране, и через несколько секунд она была вся в крови. Говорить было трудно, казалось, что при каждом произнесенном слове на щеке рвутся все новые слои кожи и мышц. Один из санитаров уже распаковал медицинский пакет и, ни слова не говоря, повернул меня к себе, готовя нитку и иголку.
– Конечно, нет, – на полном серьезе ответил солдат, перезаряжая свое оружие, – если бы дело дошло до такого, то пришлось бы стрелять. Я бы целился бандиту в голову, честно скажу, а уж задело бы тебя или нет, уже твои проблемы.
Я невольно содрогнулся, понимая, что сейчас чудом избежал смерти. Ведь в самом бы деле выстрелили…
– Не дергайся, – остудил меня санитар, присаживаясь рядом, – а то шов неровно наложу. Перетянет щеку, и будешь до конца жизни ходить будто под носом воняет.
– Док, а без шва никак нельзя? – спросил я, но снова скривился от боли в щеке, словно туда горячих углей напихали, – ведь даже без анестезии.
– Потерпишь, не девица на выданье, а иголка с ниткой стерильные, за это не беспокойся, – продолжал бурчать санитар, примериваясь, с какого края лучше начать.
Без анестезии это было очень больно. Даже уколоться не очень приятно, а когда тебя вот так методично штопают, кажется, будто доктор специально затягивает процесс и упивается твоей болью. Я даже зажмурился, крепко сжав зубы и стараясь не вертеть головой. Пальцы рук сами собой скреблись по полу, пытаясь хоть за что-то ухватится, пока просто не нашли друг друга и не вцепились до побеления. Умом я понимал, что без этой процедуры велика вероятность заражения крови или даже загнивания, но мозгу ведь не прикажешь не чувствовать боль.
Когда, наконец, санитар завязал кончик нитки в узелок и закончил шов, мне уже начинало казаться, будто у меня в голове стадо слано оттанцевало африканские пляски, прыгая по самым больным нервным узлам. К этому прибавлялись протестующие сигналы обоняния, бесившегося от жуткой вони, проникавшей, казалось, повсюду. Потом санитар наложил на щеку пару слоев бинта и закрепил все пластырем и боль немного отступила. Открыв рот, я почувствовал, как натягиваются нитки шва, вызывая тихую зудящую боль, но те жуткие спазмы, которые были раньше, больше не наблюдались. Сердечно поблагодарив санитара, я нацепил респиратор, более свободно ложившийся на место ранения, чем противогаз.
За то время, пока меня штопали, остальные уже успели найти пленников и сейчас выводили их из места прежнего заточения. Выглядели почти все весьма в плачевном состоянии. Бандиты не забивали себе голову такими вещами как условия жизни своих рабов. Зато за малейшее неповиновение жестоко избивали. Мужчин избивали даже просто так, ради пресечения возможных бунтов. Хотя та же система заложничества, использовавшая здесь, была гораздо эффективнее, чем любые избиения. Почти все попавшие в рабство, оказались беженцами из города, захваченные на дорогах, и почти все с семьями или родственниками.
Даже за простое неповиновение избивали не только тебя, но и твоих родных, не считаясь с тем, кто это – женщина или ребенок. Самое удивительное, среди пленных не было ни одного старика или старухи. С почтительным отношением к старшему поколению, которое из нас до конца не смогла выбить западная культура, я этому моменту удивился. Вряд ли бы кто-то решился оставить на произвол судьбы своих бабушек и дедушек. Позднее мне рассказали, что причина оказалась очень проста – когда бандиты захватывали очередной автомобиль с беженцами, они просто убивали всех, кто не был способен работать. В расход шли как старики и старухи, так и маленькие дети. Рассказывали, что у этих тварей даже развлечение было такое – бросали ребенка мертвецам и ставили пари на то, какой зомби его первым укусит или сколько времени ребенок будет от них бегать. Были и извращенцы-педофилы, обрадовавшиеся всеобщему произволу, и насиловавшие даже младенцев. Некоторые из пленниц, когда их проводили в эвакуационные машины мимо пленных, поставленных на колени, с перекошенными от ненависти лицами кидались на бандитов, в бешенстве выкрикивая имена своих детей. Солдаты тоже были людьми и прощать такое не собирались. Троих таких извращенцев со связанными ногами столкнули в ров с мертвецами. И еще некоторое время над Кремлей разносились жуткие вопли поедаемых заживо людей сопровождаемые урчанием мертвецов, лакомившихся свежим мясом.
