А уж насмотрелся я боевых эпизодов! Особенно мне запомнились два…
Север. Аэродром где-то под Мурманском. 'Мой' летчик, чуть покачиваясь под резким, холодным и влажным ветром, стоит в куцей шеренге пилотов. Перед строем командир в кожаном реглане. Он невысок, жесты рукой резкие, рубящие. Речь грамотная, уверенная. Непарламентских выражений, таких модных у некоторых категорий начальства, он избегает.
— …Я знаю, что эти 'Харрикейны' не подарок… Сам на них летаю. Но идет война! Потеряли 'Ишаки' – будем летать на этих птеродактилях! Это тоже оружие. Его надо знать, и умело применять, товарищи! Двенадцать пулеметов! Да вы немцев на куски можете резать. Вон, недавно, Коваленко перерубил очередью 'Ю-87'! Как пилой отрезал. Что, видели? Вот так-то…[2] Радиостанции есть, опять же… А самолеты, что ж… Скоро будут и наши самолеты! Лучше этого английского барахла! Лучше немецких мессеров, товарищи. Скоро, уже скоро…
Командир внимательно смотрит в глаза стоящих перед ним летчиков.
— Сейчас идем на прикрытие конвоя. Я в ударной группе. Ты, капитан, — прикрываешь… Немцы, конечно, будут пытаться ударить по конвою… Ни одна! Ни одна бомба не должна упасть на корабли! Иначе – грош нам цена как летчикам, как коммунистам и комсомольцам, как бойцам! Тяните мессеров на вираж, связывайте их боем и уводите в сторону. А мы будем резать лаптежников. Стрелять – в упор! Видишь заклепки на немце – стреляй! Назад смотреть так, чтобы видеть костыль своего самолета! Следить за напарником, выручать! Понятно? По машинам!
Это же Борис Сафонов! Знаменитый ас воздушной войны на Севере! Э-э-х, как жалко, что так рано погиб! Такой командир полка, такой ас, такой мужик. Как жалко… Неужели в этом бою? Вроде нет… Рано…
Летчик в кабине. Сиденье пилота расположено непривычно высоко, фонарь – весь в переплете рамок силового набора. Куда ни посмотришь – переплет! Неудобно, обзор неважный. В полете 'Харрикейн' плавный, устойчивый, но – какой-то 'тормознутый'. Точно – птеродактиль!
Впереди виден густо дымящий конвой, маленькими водяными паучками вокруг него бегают сторожевики. А вот и немцы! Показалась группа лаптежников, больше десятка самолетов. Их прикрывают штук восемь 'Мессершмиттов'. По-моему, это еще 'Ме-109Е', 'Эмили'… Хорошо, что так. Эти попроще будут. Не так страшно…
Наши выскочили вперед, угрожая мессерам атакой. Вот сошлись, закрутились… В воздухе повис клубок дерущихся истребителей.
Мой летчик – в ударной группе. Сафонов заводит нас в атаку на Ю-87. Стрелять в упор! Хоть и двенадцать пулеметов, да слабоваты они, винтовочного калибра.
Есть! Густой рой трассирующих пуль тянется от 'Харрикейна' Сафонова к 'лаптю'. Тот дрожит, трясется. С него летят какие-то ошметки. Падает… Готов!
В прицеле – 'Ю-87'. Летчик обеими руками выжимает гашетки пулеметов – эх, как трясет! 'Браунинги' стрекочут довольными кузнечиками, сотни пуль бьют по 'Юнкерсу'. Он начинает дымить и снижаться. Выход вверх и вправо… Разворот за ведущим.
Командир полка бьет еще одного 'Юнкерса' и ставит истребитель на крыло, уходя от атаки месса. Его ведомый Петя Семененко[3] длинной очередью отгоняет фашиста…
Холодно, а щеки горят как от жары. Нервное напряжение не отпускает. Под крылом – стального цвета море, белые барашки волн, белые 'усы' от кораблей и полого стелящиеся дымы из труб… Зенитки пятнают небо черными клубами разрывов.
Радио хрипит: 'Собраться… Еще заход!'
Да-а… Не хотел бы я воевать над морем. Страшновато… Особенно, если вспомнить, что в этой водичке человек живет от четырех до двадцати минут максимум. А потом – все… Сердце остановится. Так, наверное, остановилось сердце и у Бориса Сафонова. Он пропал – не вернулся из боя – и все. Никаких следов…
И еще одно 'кино'… Парень провел очень удачный бой на 'И-16'. Мне очень нравился этот истребитель в игре. Он верткий, маневренный, две пушки 'ШВАК' и два пулемета дают приличную мощь огня. Но здесь, в 'реале', я на нем не летал. Сразу получил 'Яка'. Вот и посмотрю сейчас…
Лето 42-го. Пара 'И-16' барражирует над линией фронта. Жарко, солнце греет кожу шлема. Давит сильный (кабина-то открыта) рев мотора 'ишачка'. Летчик летит за своим ведущим. Вдруг, он качает крыльями, и уходит влево. Чуть выше в небе уже заметны три точки. Интересно, кто это?
'Рама'! 'Фокке-Вульф-189'! Противный самолет – пусть и скорость небольшая, где-то до 340 километров, но – очень маневренный. Сложная цель. И прикрывают его мессера. Пехотинцы ненавидят этот самолет. Он выполняет функции корректировщика артиллерийского огня и наводит бомбардировщики на цель… Как появился в воздухе – жди налета. А уж как радуется пехота, когда ненавистную 'раму' удается сбить! Летчик, сбивший 'раму', как правило, сразу может рассчитывать на орден… Ведущий принял решение атаковать. 'Мой' летчик следует за ним. Сейчас сцепимся…
Мессера нас заметили и нацелились отбить. Делаем восьмерку, проскакиваем на встречных и заходим на 'раму'. Мессера, набрав на пикировании скорость, просвистели далеко вниз и только становятся в разворот.
Интересная форма… 'Яйцо' кабины, две балки, идущие от моторов, и два киля, связанные хвостовым оперением. Потому-то и 'рама'. Разведчик делает резкий вираж и валится вниз. Стрелок начинает огрызаться из спаренных пулеметов. Нет, шалишь! От 'ишачка' тебе уйти будет трудно!
Ведущий заваливается в невообразимой крутизны вираж, иду за ним. Давит перегрузка. 'Рама', поняв, что пахнет жареным, крутится как вошь на гребешке.
Ведущий бьет из пушки и пулеметов. Вижу, как разрывы снарядов пятнают левое крыло и киль 'рамы'. Немецкий разведчик вздрагивает, за ним тянется дым. На секунду он попадает мне в прицел – огонь! Пушечная очередь снова бьет по левому килю – и, о как! Отбивает киль напрочь! Беспорядочно кувыркаясь, 'рама' валится вниз. Удачно – второй очередью 'рама' сбита. Пехотинцы, наверное, вопят от восторга! Все же происходит прямо над ними. Покачиваю крыльями, хвастаюсь! Заслужил.
…чуть-чуть памятник себе не заслужил… По фюзеляжу сыпет горох попаданий. 'Ишачок' вздрагивает, но рулей слушается. Закладываю резкий вираж, ищу ведущего и мессеров. Вижу зеленую трассу – мой ведущий отгоняет от меня немецкие истребители. Они уходят на солнце с набором высоты и не возвращаются. Им вслед хлопают зенитки. Правильно – тут и сбить могут, а охранять им уже некого… Подходит истребитель ведущего – он вопросительно вздергивает голову, мол, ты как? Успокаивающе машу рукой – 'Порядок, пошли домой!' Он грозит мне кулаком – прозевал атаку, но вижу – улыбается… Сзади, на земле, разгорается костер от сбитой 'рамы', в воздухе все еще висят два парашюта. Да-а, интересный был бой!
Я как раз в последний раз просматривал рапорты, перед тем как убрать их в планшет, когда в коридоре раздался шум, разговоры и смех. Дверь распахнулась, и зашла вся моя 'концертная бригада'.
— Виктог, ты как? А мы уже все! Поехали? Купаться, а?
— Конечно, поедем! Спасибо вам, товарищ полковник, за помощь. — Поблагодарил я начальника военного госпиталя N 1910. — Теперь – живем!
Действительно – три летчика, плюс командир звена, а он у меня есть, — это полноценное звено получается! И ребята, вроде, ничего – Коптеев, Криулин и… Кулагин.
Вот, черт! Они у меня все на букву 'К' получаются! Интересно… Слушай! А поставлю я к ним командиром Сашку Кузьмичева! Вот будет звено – 'Четыре К'. Или так – '4К'.
'ЧеКа' получается. Вот и хорошо! Пусть с революционной беспощадностью карают фашистскую гадину. Я, довольный сделанной работой, глубоко вздохнул.
— Ребята! На выход! — толпа потянулась во двор.
— А вас, товарищ капитан, я попрошу остаться… — обратил я смеющиеся глаза на местного контрразведчика. Ну, не мог я удержаться от этой фразы! Не мог!
— Слушай, капитан… А не надоело тебе ошиваться в госпитале? Эмблемы на погонах сменить не хочешь, а? Давай поговорим…
