Продюсер Толстунов, давший в свое время денег на «Питер FM», имеет все шансы стать праотцом жанра «девчачье кино». Минимум вложений, максимум отдачи, высокий класс. Крайне прибыльное дело, если верно угадать, в кого вкладываться, — а у Толстунова тут несомненный дар. На ближайшие недели Германике суждено быть иконой и витриной, Сергеем Соловьевым времен «Ассы» минус девальвация (с ее страстью к панкухе-фриковству не худо бы и сигару подкупить, здорово будет). Она сняла тошное, животное, жалестное, беспросветное и обыденное кино. Как и хотела. Ибо она родом из документалистики, а всякий документалист на такой отзыв заалеется, потупится и скромно скажет: «Ну, не преувеличивайте. Это только дебют. Я еще не Якопетти» («А кто это?»).
Девочки из спальных районов будут ее на руках носить (уже носят) и требовать продления показов на неделю (уже требуют). Это прям про меня. Как вам удалось? Ждем вашего нового фильма.
С новым фильмом неясно: подростковая субкультура предельно ограниченна. Исчерпывается двумя фильмами до дна, причем в названии второго непременно бывает какая-нибудь сетевая пошлость — on line там, ru или FM (некоторые сразу с нее и начинают). Наташа Пьянкова сняла два фильма про вгиковскую общагу и завязала: иссяк живой источник. Что бы ни говорили продвинутые, а уже дико напрягает ван Сэнт, и он еще не документалист, он сюжет придумывает, у него козыри. Откровенно репортажный Ларри Кларк, как и следовало ожидать, надоел уже на третьем, сразу после «Садиста». Но ему хорошо, он старый. Что будет делать Германика через пять лет — думается, ее главный вопрос на сегодня (есть подозрение, что она не дура, молодая просто; не зря с Хлебниковым дружит).
Верится: листок с надписью «ВСЕ УМЕРЛИ. ОСТАЛАСЬ ОДНА ЛЕРА» давно сожжен в пепельнице.
Неудобный вопрос
Интеллигенция и грубая материя
В богемной столичной спецшколе «с преподаванием ряда предметов на французском языке», где я учился, было как-то совсем не принято говорить о деньгах. Я, всегда открыто выражавший восхищение предметами материального мира и не скрывавший просто-таки звериного желания ими обладать, считался кем-то вроде поручика Ржевского. Так, дешевое русское мурло — впрочем, учившееся на одни пятерки и совершенно безобидное.
Анечка Бронштейн, проживавшая в 3-комнатной квартире в Мерзляковском переулке, рассказывала мне, делившему в ту пору 10-метровую комнату в коммуналке в Аристарховском переулке с мамой, бабушкой, холодильником и котом Мурзиком, о том, как неприлично считать чужие квадратные метры. Это, по ее мнению, страшно противоречило заповедям из Великой книги. Называть Великую книгу тогда было нельзя — так что меня отчитывали шепотом. Анна занималась музыкой дома с репетитором — а я рисовал на картоне черные и белые клавиши и играл на них. «Что ж, видимо, не каждому дано», — вздыхала Аня. Только сейчас, сняв на 33-м году жизни дачу в Переделкине, я наконец реализовал свою болезненную мечту об «инструменте» — когда на музыку уже нет ни сил, ни времени.
Во взрослой жизни моя очевидная тяга к хорошей зарплате и понятным бытовым преимуществам, из нее вытекающим, тоже отнюдь не всегда находила поддержку. «В вашем возрасте, — говорил мне наставник, — следует мечтать о том, чтобы писать как Шопенгауэр, но совсем не о том, чтобы получать как Самошин». (Был такой редактор в отделе культуры газеты «Коммерсант».) Спорить с учителем — неблагородное дело, и я с удовольствием констатирую, что каждый раз, получая гонорар, я думаю, что произошла какая-то страшная ошибка — и это я, наоборот, должен заплатить за то, что мой текст опубликовали, поставили фамилию, напечатали тираж.
Так, конечно, не считает моя подруга, критик Лида М. Последние пять лет нашего общения проходили в довольно странном жанре: щедро подливая водочки, Лида рассказывала мне о том, как ей не повышают зарплату — и как неприлично часто ее повышают другим. «В чужой руке и ... толще», — только и успевал я отвечать. Как всякий собственник, я полагал, что эта душещипательная тема припасена только для меня — и был неприятно удивлен, когда обнаружил, что зарплатная проблематика критика Лиды М. известна в журналистских кругах так же хорошо, как то, что Карина — жена Леши, а «Васю» можно застать в «Маяке». Интонационно и лексически песнь о неповышенной зарплате была настолько выверена, что сама по себе стала фактом — ну не искусства, конечно, но чего-то близкого к тому. Перформансом, вот чем. Я многократно предлагал критику: милая, дорогая, давай я поговорю про твою зарплату, попытаюсь убедить «палача твоего таланта» ослабить удавку — но нет, повышенная зарплата отняла бы у Лиды самую любимую игрушку, перевернула бы тщательно созданный, уютный и любимый мир. У каждого своя забава: кто-то упивается одиночеством, кто-то — мыслью о том, что он — алкоголик, Лида вот — обидной несправедливостью бухгалтерской строки. Я знаю человека, который упивается всеми этими обстоятельствами одновременно.
«Говорить о деньгах — неприлично». Почему? Не было бы их и того, что рождено ими, скольких блестящих воспоминаний лишилось бы человечество! Вот даже мой давнишний диалог с Татьяной Толстой. «Эдуард, скажите, зачем вам дача? Ну будет у вас этот чертов гектар соснового леса. Выйдете в трусах на участок. Там гриб. Весь день насмарку, пока закатаете».
Или вот еще. Дом-музей Булата Окуджавы в Переделкине. Экскурсия. Портреты. Гитара. Знаменитая коллекция колокольчиков. Посетителей немного — собственно я и пожилая супружеская чета из технической интеллигенции: дырки на свитере тщательно заштопаны, взгляд цепкий, давно вместе. Это — подарок от Ахмадулиной. А эти колокольчики привезли из Бразилии. Вот в этой комнате встречали Новый год. А вот в том кресле любил сидеть друг последних лет — Чубайс. И тогда, к неописуемой радости переделкинцев, расчищали дорогу. Мирный музейный рассказ, полный тоскливого очарования. «Здесь все, как было при жизни Булата Шалвовича, — заканчивает экскурсовод. — Будут ли вопросы?» «Скажите, а вдова продала квартиру в Протопоповском?» — вдруг спрашивает технический интеллигент. Господи, Боже мой! Что тут случилось с лицом экскурсовода! Неподдельное негодование, ужас и отвращение к волкам в овечьей шкуре, к стяжателям под маской нищих экскурсантов изобразилось на нем. «Какое это имеет отношение к делу? Я не уполномочена отвечать на ду... некультурные вопросы». А придется. Потому что сама вдова, судя по развернутой ею в девственном переделкинском лесу стройке — удивительно лихой даже по нынешним временам, к вопросам недвижимости относится совсем не с таким отвращением. Жизнь-то продолжается. Жить-то надо.
Среди недавних поступлений в мою копилку не могу не отметить Галину Борисовну Волчек, которая в телевизионном интервью отметила, что «не знает, откуда эти ужасные люди (имелись в виду спекулянты) берут билеты». Мой скромный опыт говорит о том, что в таких случаях нелишне обратить внимание на кассу и отдел коллективных заявок. «Мы про искусство, а не про деньги», — девиз очень многих наших мастеров культуры, в свободное от основной работы время организующих дачно-строительные, жилищно- строительные, гаражно-строительные и прочие симпатичные кооперативы. Но в версии для печати остается, конечно, пир духа в его незамутненном, бесплотном виде — питаемся Святым Духом, летаем экономом.
Очень часто лицемерие по отношению к деньгам, демонстративно наплевательское, презрительное отношение к материальным ценностям соседствует в деятелях культуры с их, как бы это полегче выразиться, не вполне адекватной оценкой собственного места в искусстве. Вот свежий пример. На днях в моей жизни случилось невероятное: таксист слушал не «Милицейскую волну», не «Шансон» и даже не «Кекс FM», — он слушал радио «Культура». Шла передача типа «Гость в студии». Композитор Лора Квинт и ведущий эфира упражнялись на тему «наша ненависть к миру потребления, масскультуре и прессе, ее обслуживающей». Г-жа Квинт отмечала, что журналисты не перестают лезть в ее личную жизнь. Что они задают вопросы про быт, про дом, про все то, что не имеет к искусству никакого отношения, вопросы, на которые она никогда не отвечала и не собирается отвечать. «Я не могу осуждать моих коллег, участвующих в этом шоу, — говорила Лора Геннадиевна. — Но я всегда буду в стороне. Потому что я — композитор от Консерватории, а не от эстрады». Тут же в эфир поставили образец творчества консерваторской воспитанницы. Думаю, многим знакомы эти простые мудрые слова, положенные на музыку г-жой Квинт.
Сегодня у меня на сердце вьюга,
