выцвели. Гвендис вплела в них несколько полевых цветков.
– Я хочу поехать в Даргород с Волхом и объявить себя княжичем Гойдемиром, - сказал Дайк.
Он сидел около Гвендис на полу кибитки. Она не перебивала. С приездом Волха Гвендис почему-то предчувствовала, что такое может случиться.
– Если ехать, то прямо сейчас, а то будет поздно, - продолжал Дайк.
– Да, да… - тихо повторила Гвендис.
– Я не сумел разделить судьбу Сатры, но я должен разделить судьбу Даргорода - говорил Дайк. - Вот образок Ярвенны на моей груди. Я должен быть защитой ее земле.
– Да, - снова сказала Гвендис.
Ей не хотелось, чтобы из-за нее Дайк упустил нить своей судьбы - или то, что считает ею. Гвендис собиралась что-то добавить, она даже протянула руку, но остановила себя. Вдруг догадка, которая родилась у нее перед «камнем Деслава» - очередная ошибка? Сколько их уже было… Дайк с его непонятной судьбой никогда не будет принадлежать только себе и ей, это Гвендис уже знала. Вот снова в их жизнь ворвалась сила, которая взывает к его совести…
– Я верю, что тебе все удастся… - Гвендис осторожно прислонился голову Дайка к своему плечу. - Конечно, поезжай. Постарайся только об одном: берегись вражеского меча и стрелы.
– Гвендис, я буду очень спешить, чтобы вернуться к тебе, - взволнованно обещал Дайк. - Сполох довезет тебя до Анвардена. С обозом вам будет безопасно. Совсем немного осталось пути. Жди меня. Сполох все устроит в доме. Я приеду - и все, мы никогда больше не расстанемся.
– Я не оставлю тебя одного, - спокойно сказала Гвендис.
Дайк поднял на нее взгляд:
– Но со мной нельзя!.. Это война, я - самозванец. Тебе надо скорее домой, чтобы быть в покое и безопасности: ты носишь ребенка.
– Не беспокойся, - остановила его Гвендис. - Садись на коня и скачи. Волх скажет, куда нам ехать, а Сполох проводит меня. Ты решил разделить судьбу Даргорода, и я тоже решила ее разделить, раз это твоя судьба. Ты не должен мне ничего запрещать, Дайк, как я ничего не запрещаю тебе.
Гвендис думала: к счастью, ни по дороге в Сатру, ни в Сатре у Дайка не было прежних снов и видений. Но он все еще не помнит себя, и поэтому нельзя ручаться, что он совсем здоров. Если от опасностей и лишений он снова сдаст, и ему начнут вспоминаться чужие жизни, Гвендис должна оказаться рядом. Дайк никому не посмеет рассказать об этом, кроме жены: побоится в глазах народа сделать безумцем княжича Гойдемира. А она уже лечила его и знает, как быть.
Гвендис думала об этом, но не стала говорить Дайку. Она не хотела наталкивать его на мысль об уже изжитой, казалось, болезни.
– А ребенок, Гвендис?.. - Дайк посмотрел на ее живот. - Ты сумеешь сберечь ребенка? Послушай… поверь мне, Гвендис: он важнее, чем я.
Она тихо засмеялась.
– Я обоих вас сберегу… Беременные крестьянки идут жать и рожают ребенка в поле, отдохнут - и снова идут жать. Не волнуйся, и я справлюсь. Когда придет срок, в любой деревне найдется опытная повивальная бабка. Каждая рожавшая женщина мне поможет.
Окно в покое княгини было открыто. В саду жужжали поздние крупные шмели, прямо к подоконнику склонялись ветви яблонь. Ладислава сидела на лавке перед окном, положив тяжелую книгу на подоконник. Перед ней на расписном блюде лежало несколько крупных золотистых яблок.
Видя, что старая княгиня давно уже ничего не ест, Вольха старалась подавать ей хотя бы лакомства: яблоки, мед. Но Ладислава не притронулась и к яблокам, просто оставила их для красоты.
Княгиня не могла читать. Выпрямившись и сложив руки перед собой, она невидящим взглядом смотрела на зеленый узор листьев. Много месяцев она провела в затворничестве в своих покоях.
Зимой умер муж. Князь Войсвет, высохший и седой, перед смертью позвал ее проститься. Княгиня взяла его бессильную руку. Хотя последние несколько лет Войсвет не заходил на половину жены, но пока он был жив, Ладислава все же не чувствовала себя такой одинокой. А с его смертью ей стало казаться, что и она погребена в могиле.
Веледар тоже не навещал матери. Ладислава и сама не хотела его видеть. 'Нет младшего сына, а старший точно не мой', - иногда просыпалась она по ночам от мысли, обжигавший ее, как кипяток.
Дни Ладиславы были похожи один на другой, и только очень большие новости проникали за стены ее покоев. Так, она знала, что Веледар призвал из Анвардена помощь.
А потом Вольха принесла слух, что Гойдемир вернулся. Ладислава выслушала весть, как каменная, но когда осталась одна, закрыла лицо руками. Если это правда - то один брат убьет другого. Старший или младший сын останется жив с кровью брата на руках, а может, погибнут оба, потому что война - это не суд, где один остается правым, другой - виноватым.
Впрочем, Веледар клялся, что явившийся под именем Гойдемира - самозванец. Но Ладислава не знала, чему верить. Для нее потянулись долгие, пустые недели, и княгиня потеряла остатки сна и отказывалась от пищи.
Она с жадностью ждала любых новостей, которые только могла раздобыть для нее Вольха.
И вот однажды наперсница вбежала рано утром:
– Матушка, Гойдемир разбил вардов и идет на Даргород! И Волх с ним!
У Ладиславы подкосились ноги, и она тяжело опустилась на лавку. Вольха засуетилась, поднесла воды, хотела помахать вышитым платочком, - но Ладислава сделала властный знак, чтобы садилась и рассказывала.
– Говори все по порядку, - велела она.
На беду, сама Вольха знала лишь то, что носила молва по улицам Даргорода. Варды, мол, задумали окружить Гойдемира и разделили свое войско, пошли наохват. А княжич, наоборот, собрал все силы в кулак и быстро, лесом, оврагами - вперед, и в бой, и по частям разбил рыцарей раньше, чем они снова успели соединиться.
– А еще говорят, что Гойдемир и сам ранен… - неуверенно добавила Вольха. - А что за рана - неизвестно, с чужих слов не понять. Только, наверное, нетяжелая, раз он сам едет с войском.
– Ранен?..
Княгиня выпрямилась и вдруг с неожиданной силой встала с лавки, порывисто отстранила девушку, которая хотела ее поддержать.
– Вольха! Едем к нему. Чем раньше, тем лучше. Я сама должна поглядеть!
– Как ехать, матушка? - растерялась наперсница.
Глаза княгини блестели, она как будто сбросила десятка два лет.
– Ты молодая, бойкая, придумай, как! - властно произнесла Ладислава. - Оденемся купчихами или крестьянками, поедем хоть на телеге, никто нас не узнает. Давай, собирай меня поживее. Чтобы сегодня, самое позднее - завтра выехать.
Сполох отдал Дайку своего коня. Дайк с Волхом поскакали в Даргород во весь опор, останавливаясь только, чтобы дать отдых лошадям. В попутных деревнях Волх открыто говорил крестьянам: вот, княжич Гойдемир возвращается в Даргород, слава ему! Кое-кто прямо на месте присоединялся к Гойдемиру, и они продолжали путь уже не вдвоем, а с небольшим отрядом.
Дайк все меньше сомневался в себе. Он видел, что дело идет своим чередом, его собственное предназначение просто и ясно. Он появился в ратном стане даргородцев, который был защищен засекой, под радостные клики и упреки за промедление. У народного войска были свои вожаки. На их совете было решено положиться на местных проводников, подняться и идти на рыцарей неожиданным и быстрым переходом.
Дайк повел в сражение головной полк. Гойдемир должен был принести своему войску победу. Это был бы залог, что с ним явилась удача. Оставалось надеяться, что самого княжича минет вражеская сталь.
Но бой был так тяжел, что первые ряды как будто перетерло меж жерновами. В головном полку многие полегли, и самого Дайка нашли с рассеченной грудью, правда, живого, - от смертельной раны спасла кольчуга.
Из головы войска Дайк переместился на телегу в обоз, но мог не жалеть о своей пролитой крови. Эта победа сделала окончательный разгром вардских рыцарей неизбежным. Наконец, разбив их, Гойдемирова
