предстоящем бою удержаться в седле. До сих пор Гойдемир вставал только один раз: приказал подать себе кафтан и пошел к пленным вардам - надо было решить их участь. Рядом с ним неотступно держался Волх, готовый в любой миг поддержать княжича. Но Гойдемир хоть и двигался медленно, а стоял твердо. Вардских наемников толпой гнали в обозе, и с рыцарями поступили не лучше: прикрутили их веревками друг к другу. У пленников отобрали шлемы, вынуждая оставаться перед даргородцами с непокрытыми головами. Растрепанные, в изодранных плащах, они хмуро смотрели на подошедшего Гойдемира.
Среди пленных был сьер Денел из Анвардена. Он не ожидал увидеть Гойдемира на ногах: тот удар поперек кольчуги рыцарь нанес собственной рукой и надеялся, что убил самозванца. Сьер Денел должен был это сделать, чтобы разрешить неразрешимую загадку. Сияющий небожитель и бунтовщик не вправе жить в одном человеке, Вседержитель не может противоречить себе самому. Сьер Денел много думал о своей тайне, и когда она оказалась необъяснима, решил покончить с ней ударом меча. Когда варды узнали, что княжич Гойдемир идет впереди головного полка, лучшие из рыцарей попытались пробиться к нему и скрестить с ним клинки. Сьер Денел оказался самым отчаянным из них. Они с Гойдемиром третий раз в жизни встретились в поединке, но первые два раза остались за северянином, а в третьем взял верх сьер Денел. Гойдемир упал из седла под ноги лошадям, но загадка для сьера Денела не разрешилась: он недостаточно глубоко рассек грудь человека, в котором она жила.
Гойдемир не узнал сьера Денела в толпе пленных. У него мутилось в глазах, и все расплывалось. Впрочем, он и не догадывался, кто ранил его в бою: Денел дрался в закрытом шлеме. Гойдемир обвел вардов невидящим взглядом.
– Насильников и грабителей - в петлю, - тихо сказал он и обернулся к крестьянам. - Ищите своих обидчиков.
Войско вардов не так давно проходило здешней дорогой, к ним у сельчан имелся счет. Что будет княжеский суд, жители соседних деревень узнали заранее: Гойдемир велел оповестить. Волх выкрикнул слова Гойдемира погромче, для всех. Крестьяне и ратники, родом из здешних мест, вплотную подошли к пленникам, вглядываясь в их лица. Вот раздались надрывные женские голоса:
– Вот этот!.. Вот он!..
Гойдемир сделал знак поставить осужденных в стороне. Те выходили, понурив головы, или сопротивлялись с криком, и их приходилась вытаскивать под руки. Какой-то худощавый старик задумчиво рассуждал сам с собой, стоя напротив помертвевшего молодого варда:
– Вроде это был ты, паршивец, а может, и нет… ну, ладно… Живи…
Когда опознание было закончено, Гойдемир окинул взглядом притихшую кучку обреченных.
– Кто хочет своего обидчика простить?
Он по-прежнему говорил тихо - от слабости из-за раны, но Волх громко повторял его слова, точно глашатай. Крестьяне заколебались между желанием отомстить и не менее сильным желанием не брать бремени на душу. Наконец несколько человек заявили, что щадят своих обидчиков. Прощенных отвели обратно к толпе пленных. Об остальных, среди которых было пятеро рыцарей, Гойдемир распорядился:
– Пусть роют себе могилу - и в петлю. Потом снять и похоронить.
Ему подумалось, что на кого-нибудь из висельников наверняка указали по ошибке. Но он понимал, что, придя воевать на чужую землю, они заранее подписывались на такой исход.
– Прочие пленники: простые воины получат свободу, - продолжал Гойдемир. - За рыцарей назначу выкуп. Вот такое мое решение.
Осеннее солнце стояло высоко в небе, похожее на наливное яблоко нынешнего урожая. Гойдемир отер ладонью покрывшийся испариной лоб. Свежий ветерок с реки давал ему сил, хотя из-за повязки он и не мог вздохнуть полной грудью. Княжеский суд был закончен. Можно было идти в избу, где ждала его мать, и опять лечь на лавку.
Сполох терпеливо вел кибитку по следам Дайка. Они с Гвендис двигались медленно, ночевать останавливались на постоялых дворах, просились в избу: осенние дни становились сырыми и ненастными. Видя, что женщина носит ребенка, им не отказывали в приюте.
Пес Серый безотлучно следовал за ними: то жался к колесу кибитки, то рыскал по окрестностям, мок под дождем, лапы его были в грязи. На коротких привалах Гвендис запускала руки в густую длинную шерсть пса, гладила мягкие уши, а тот, вздыхая, клал тяжелую голову ей на колени. Гвендис казалось, что он ее жалеет, почти как человек.
– Ты, наверно, не понимаешь, как можно бродяжничать, а не лежать в логове, как все матери, если собираешься принести детенышей? - улыбалась она псу.
Тот пристально смотрел на нее снизу вверх усталыми карими глазами.
По дороге до путников донеслась весть, что княжич Гойдемир разбил вардов и ранен сам. Первоначально Сполох вез Гвендис в ту деревню, где раньше жил Волх под именем Хельга: там крестьяне все поддерживали Гойдемира, и жену княжича приняли бы с радушием, да и Даргород был оттуда не очень далеко. Но, узнав о ранении Дайка, Гвендис потребовала, чтобы Сполох отвез ее к нему.
– Прямо в войско что ли? - изумился Сполох.
Гвендис подтвердила: да.
Сполох послушался. И все же пока они добрались до деревни, где, по слухам, лежал раненый Гойдемир, войско ушло дальше, на Даргород.
– Ну, видно, не так он опасно ранен, раз отправился с войском, - утешил Сполох Гвендис.
Они нашли дом, где приютили Гойдемира, Гвендис расспросила о нем хозяев. Тут ей сказали, что к княжичу приехала мать! Гвендис взволновалась. Мать? Каково было Дайку показаться ей на глаза? Чем закончилась их встреча? Хозяйка утверждала, что княгиня Ладислава узнала сына…
Гвендис не спала всю ночь, проворочавшись на той самой лавке под свисающими с потолка пучками трав, где еще недавно видел сны о детстве сам Гойдемир. Она встала до рассвета и разбудила Сполоха:
– Едем скорее! За ним, в Даргород.
– Может, останемся? - попытался возражать Сполох и покосился на ее живот. - А ну как в дороге начнется?
– Я срок знаю, ничего, успеем, - Гвендис упрямо покачала головой. - Я должна быть с ним… О чем тут говорить?
К концу путешествия она уже почти не могла ходить. Гвендис видела немало беременных женщин, которые оставались бодры и деятельны до последнего. Почему же ей самой так тяжело? Она старалась держаться прямо и не опираться на Сполоха, который всегда был готов подать руку, но последние недели редко вылезала из повозки. К тому же зарядили дожди, и Гвендис, привалившись к борту кибитки, слушала, как бьют в полог мелкие частые капли.
– Ничего, - подбадривал ее Сполох. - Моя старшая сестрица вышла замуж - тоже нелегко ребенка носила, а потом возьми и роди двойню!
Наконец впереди замелькали костры воинского стана. Гойдемир осадил Даргород.
Для старой княгини его люди разбили особый шатер. Из-за своей раны Гойдемир тоже жил с матерью.
Давно уже стояла осень, и по утрам случались заморозки. Княгиня, закутанная в теплый платок, что- нибудь вязала или шила при лучине, сидя на низкой скамье. Из рассказов Гойдемира княгиня уже знала о Гвендис, но о Сатре Гойдемир не упоминал. Он говорил, что потерял память, и его лечила вардская девушка, которая стала его женой. Гойдемир надеялся, что Гвендис давно уже в безопасности, в теплой избе, и скоро Сполох прискачет в войско гонцом от нее, чтобы рассказать о родах.
Но полог шатра распахнулся, пламя свечи дрогнуло от порыва ветра. Гойдемир, лежащий на лавке, привстал, княгиня обернулась. В шатер заглянула закутанная в платок молодая женщина.
Гойдемир быстро сел, его изумленное лицо просияло:
– Матушка, смотри! Вот она, перепелка, что я поймал!
Старая княгиня ответила, что как раз такую и хотела. Она еще по рассказам Гойдемира поняла, сколько решительности, верности и доброты нашлось у этой перепелки в трудную для него пору.
Гвендис умылась и переоделась с дороги, княгиня и Вольха опекали ее вдвоем. Она хвалила им Сполоха, который брал на себя все тяготы их общего пути. Потом Гвендис настояла на том, чтобы осмотреть рану мужа.
