плечо опустилась тяжелая рука. Сполох развернулся и увидел Тьора в меховой безрукавке, с каменным тяжелым амулетом на кожаном ремешке, в вышитой рубашке - той, которую ему подарила Винфред.
На радостях Сполох с Тьором даже обнялись.
– Мать на торги послала, - рассказывал великан. - А Винфред захотела увидеть родню. Семья ее тут, - он помахал рукой кому-то в стайке хельдских женщин с длинными косами, и от них отделилась сама Винфред.
Она подошла, смущенно улыбаясь, - в синем платье, вытканном по краю красным узором из коней, деревьев и птиц. Винфред пополнела и стала еще более внушительной.
– А Гвендис-то двойню родила! - невпопад сказал Сполох.
Совсем неподалеку от огромной поляны, где проводился торг, начинался нечастый ельник. Сполох и Тьор с женой отошли и сели на мох под еловыми лапами.
– Ну и зима была! - Сполох разом выложил все события нынешней осени и зимы. - А вы как зимовали? - спросил он наконец.
– Я ткала… - улыбнулась Винфред.
– Глянь, как Винфред ткет, - по-детски похвастался Тьор, указав на подол ее платья. - Лучше всех наших женщин. Ткани свои на торги привезла.
По дороге Сполоха застало лето. После долгого пути по выжженной солнцем степи впереди показалось облачко пыли: как вихрь, с кличем навстречу принесся всадник. Сполох и его сваты остановились, Серый заливисто залаял: это была сама Эрхе с развевающимися за спиной косами. Она чуть повзрослела за год и словно похудела, скулы заострились, и лицо уже было не таким детским и круглым.
Остановив лошадь напротив своего жениха, она замерла, точно окаменела.
– Ты будто ждала, что мы сейчас приедем?!.. - изумился Сполох.
Эрхе сжала лошади бока и подъехала совсем близко к нему, так, что могла бы даже уткнуться лбом ему в плечо. Сполох тоже наклонился к ней, и их головы сблизилась, но Эрхе тотчас выпрямилась.
– Всю осень, зиму и весну ждала. Весной в степь уходила на целую луну, жила там с ковыльницами, весне радовалась и со степью прощалась. Знала: скоро уеду. Пол-луны назад степь мне сказала - ты едешь. Выкуп везешь! - Эрхе улыбнулась. - Я сразу тебе навстречу поскакала. Семь дней скакала…
Бабка Эрхе за год постарела, стала еще более морщинистой и темнолицей. Она встретила внучку и сватов, щуря узкие глаза. Старуха сразу взяла дело в свои руки. Лошадей торжественно привязали к коновязи.
– Выкуп хороший, - покивала она головой, осмотрев выкуп и пощупав волчьи шкуры сухой, как птичья лапа, рукой. Она окинула взглядом сватов Сполоха, разодетых в меха и дорогие ткани. - И род твой хороший: богатый, и много молодых мужчин. А теперь меня слушайтесь. Не знаете, как у нас в степи сватают, учить буду.
По указке бабки Сполох и сваты сели посреди юрты вокруг сосуда с крепким вином. Закончив сговор, Сполох надел на шею Эрхе золотую бляшку на шнурке - знак солнца. Тогда Эрхе поочередно обнесла сватов чаркой с вином. Выпив, каждый из гостей накрыл чарку золотой монетой. Так заранее велела бабка. После сговора сваты вышли из юрты и побрызгали остатками вина на все четыре стороны света.
На другой день кочевники еще раз торжественно осмотрели и выгнали из загона лошадей, привезенных для выкупа. Брат Сполоха объехал вокруг них по солнцу: в одну руку ему дали стрелу, в другую - котелок с кобыльим молоком.
Сполоху тоже поднесли подарки: шапку, кушак и тисненый кожаный сагадак, как у кочевника.
Наконец наступили последние дни долгих свадебных приготовлений. Саму свадьбу назначили на ближайшее полнолуние. Бабка велела начать забивать скот для угощения. Поставили котлы, раскопали канавы для огнища. Серый на целый день убегал в степь, Сполох бродил по стойбищу или сидел в юрте, и Эрхе-Алтан иногда заглядывала его проведать. Вскоре Эрхе с другими девушками стойбища уехала далеко в раздол на 'девичьи игры', которые длились всю ночь, а наутро начался пир.
После пира Эрхе вынес на руках из юрты тот самый кочевник, которого позапрошлым летом вылечила Гвендис - бабка назначила своего взрослого внука для проведения обряда. Эрхе посадили на гнедую лошадь - масть тоже выбрала бабка. И девушка попрощалась со своим племенем навсегда.
Сваты ускакали вперед, чтобы дать молодым ехать рядом. Они уже не могли дождаться, когда вернутся в назад Козий Ручей. Зато Сполох с Эрхе держались за руки, пустив коней шагом. Наступила ночь, теплый ветер приносил запах нагретых за день степных трав. В ковылях засверкали глаза ковыльниц, застрекотали кузнечики. Необычно притихшая и молчаливая Эрхе подняла к полной луне лицо.
– Степь провожает меня… - сказала она.
Чтобы покончить вражду со старшим братом, Гойдемир разослал глашатаев с вестью, что ждет его возвращения и встретит с почестями. Даргородцы передавали эту весть из уст в уста и недоверчиво качали головами. Им мало верилось, что возвращение Веледара не будет для них накладно. Но предивная хозяйка Ярвенна наставляла народ чтить семейные узы. Вот почему, хоть и с недоверчивым смешком, многие одобряли Гойдемира. Раз он любимец Ярвенны и даже просиял, то, и впрямь, ему не подобает искать смерти брата…
Гойдемир с нетерпением ждал, покуда до Веледара дойдет его предложение мира.
Наконец выпал снег, и остывающий от смуты Даргород притих. В конце зимы полагалось быть даргородским игрищам в честь Ярвенны. Они не проводились с тех самых пор, как простонародью было запрещено устраивать сборища и состязания в ее честь. Гойдемир спустя ни много ни мало двенадцать лет собирался возродить этот обычай. В праздничную неделю ожидались большие торги, потехи, кулачный бой и бои дружинников на мечах, всеобщее шумное гуляние перед тем, как весной обнажится земля и начнутся тяжелые полевые работы.
Тем временем Гойдемир сходил с матерью на могилу отца. Даргородских князей испокон веков погребали во дворе собора Ярвенны Устроительницы на площади: ничем не огороженное, просто засаженное кустами небольшое кладбище. Мать подвела Гойдемира к надгробью в виде крупного гладкого камня. Простые люди вместо камня клали на свои могилы дощечки с закругленными краями: они тоже изображали валун - природный алтарь Ярвенны.
Волх подал князю чашу с прозрачным хлебным вином, а княгине, налив поменьше, подала Вольха. Женщина попросила Ярвенну, чтобы провела князя Войсвета сквозь тьму и холод и осветила ему путь. Эта просьба ничем не отличалась от просьбы к хозяйке помочь пережить зиму. С давних пор поминки и зимний обряд в Даргороде совпадали. Гойдемир выпил вино, и Волх сунул ему в руку небольшой ломоть хлеба с солью - тоже как полагается.
– Оставайся, Волх, ты при мне, а Вольха при матери, - поднял на него взгляд Гойдемир.
Тот блеснул короткой усмешкой:
– Останусь, князь. Буду тебе всегда стремя держать.
Они выходили с кладбища, когда дорогу Гойдемиру преградил какой-то хмурый парень в волчьем полушубке. Волх даже загородил собой князя и его мать:
– Тебе чего? Ступай!
– Тебе весточка от брата, княжич, - смело ответил парень, глядя мимо Волха на Гойдемира и нарочно, похоже, не назвав его князем.
– Давай, - протянул руку Волх и передал Гойдемиру письмо.
– Как ответ дать? - спросил вестника Гойдемир.
Тот отмахнулся:
– А никак, княжич. Читай, сам увидишь, - и поспешно нырнул в заснеженные кусты вокруг кладбища - так ловко, что почти не сбил снега с веток.
Воротившись с могилы, Гойдемир заглянул на женскую половину. Гвендис все время была занята детьми, и Гойдемир чаще сам навещал ее, чтобы повидаться.
Гвендис, сидя кровати, держала у себя на коленях маленького Деслава, а Белогост лежал на одеяле, и мать водила у него перед глазами ярко раскрашенной деревянной игрушкой, тихо что-то приговаривая. Оба ребенка следили глазами за игрушкой и смеялись. Мать только что покормила мальчиков, и теперь забавляла их.
Гойдемир ничего не сказал жене о послании от брата, но, вернувшись к себе в покой, теперь обжитой и обихоженный, первым делом взялся за чтение.
