нынче смена Маркелова!' Дружинники в Никольском, следившие за вокзалом и клубом, были разные - обыкновенные и принципиальные. Первые, но мнению Веры, занимались именно хулиганами, а порядочным людям не мешали, при них, как правило, происшествий на танцах не случалось, а мелодии в клубе звучали самые что ни на есть насущные и ходовые. Принципиальные же любили, чуть что, показывать власть и силу. То ли они были искренними ревнителями благонадежных бальных танцев, то ли именно на танцплощадке им легче было командовать своими же никольскими, володеть и править ими четыре часа. Маркелов как раз был принципиальный дружинник, и ребята из его патруля тоже. А с Верой у них установились отношения, известные в поселке под названием 'дружбе крепнуть'. 'Ничего, - сказала себе Вера, - разберемся'.
Пока же Самсонов ей улыбался и билетерша Мыльникова тоже. В фойе, украшенном плакатами и обязательствами пуговичной фабрики, называемой, впрочем, пластмассовым заводом, Вере встретились знакомые. Она подумала: сразу ей появиться на танцах в парике или же, показавшись людям, выйти на минуту и вернуться в зал преображенной? Последнее было заманчивее, Вера протанцевала танго, обошла зал так, чтобы все ее заметили в естественном виде, и забралась в темную комнату за сценой. Минуты через две появилась оттуда и вела себя так, будто бы уже сто лет носила эту пышную, красивую прическу. Подошла к компании Татьяны Дементьевой: 'Привет, девочки. Я с вами посижу, если не возражаете'. Дементьева смотрела на нее, рот открыв. 'Чегой-то ты?' - 'А чего? - сказала Вера. - Я ничего... Как прическа-то?' 'Ну! - восхищенно выдохнула Дементьева. - Люкс!' Начались расспросы, восторги, советы. 'Да чего вы, девчонки, ни о чем другом, что ли, не можете говорить! - сказала как бы смущаясь Вера. - Подумаешь, парик! Эка невидаль...' Она была вовсе не из тех, кто подпирает на танцах стены и, томясь, ждет счастливой минуты, когда наконец возникнет великодушный молодой человек и скажет: 'Разрешите пригласить?' Чего-чего, а кавалеров хватало, Вера не ломалась, а принимала все приглашения и танцевала, танцевала всласть. Музыка и впрямь была постная, дозволенная Маркеловым, вальсы, фокстроты и даже падеспани, только в летке-енке и чарльстоне можно было отвести душу, не дожидаясь, пока Маркелов с товарищами спохватятся и напомнят о культуре поведения. И все же Вера танцевала с удовольствием и успевала разглядеть весь зал: знала уже, что своего добилась, что все на нее смотрят - кто с удивлением, кто с восторгом, кто с завистью, а кто фыркая, ей-то что, ей хорошо, она себе позволила сделать то, что хотела, и она довольна собой и тем, что на нее все смотрят, и все о ней говорят, и завтра будут говорить, и послезавтра, на долгие годы останется в памяти Никольского ее появление в диковинном парике.
- Ну, ты даешь! - сказал шалопай Корзухин, никольский битл, глядя на Веру влюбленными глазами. - Мне потом дашь на день поносить?
- Как же, для тебя, дурного, только деньги и тратила! - заявила Вера.
- Не, я серьезно, походишь с ним, надоест, мне дашь на денек напрокат, вот радости будет!
- Издеваешься!
- Да ты что! Завидую! Вон как на тебя Маркелов смотрит, на меня бы так смотрел, я бы пятерку отдал...
Маркелов действительно смотрел на Веру с раздражением, но придраться к ней он не мог.
- А-а, плевала я на Маркелова, - сказала Вера, - мне хорошо - и все...
- Правильно живешь, - обрадовался Корзухин. - Вина хочешь выпить?
- Пошли.
Вышли на улицу, пробирались зарослями крапивы и лопухов к деревянному крыльцу, ведущему на второй этаж, в будку киномеханика. На лестнице под лампочкой сидела нешумная компания парней и девчонок. Гитары чуть слышно выводили доморощенный никольский шейк, явление Веры смутило гитаристов, пальцы их перестали трогать струны. Снова выслушивала Вера слова одобрения, принимала позы, соображала, где бы встать повыгоднее, так, чтобы и здесь все могли разглядеть ее голову. Корзухин поднес Вере стакан вермута, теплого и терпкого, рубль семь копеек бутылка. 'Закуси нет, - предупредил Корзухин, извините'. - 'Спасибо, - сказала Вера. - Чего вы тут сидите-то в скуке? Допивайте - и пошли опять на танцы'.
Повалили в клуб, добавили там шуму. Снова Вера принялась танцевать плясуньей она считала себя посредственной, неуклюжей, завидовала Нине, ту хоть в ансамбль к Моисееву бери, и обычно, стесняясь публики, танцевала где-нибудь на задах, сейчас же разошлась, совсем не следила за тем, правильно у нее выходит или нет, ей казалось, что все у нее получается красиво и легко и что люди вокруг этой красоты и легкости не могут не заметить. 'Ты сегодня в ударе', - говорили ей парни. 'А что? Я такая! смеялась Вера. - Я еще и не это могу!' Она веселилась, была довольная жизнью, о драке с Ниной и не помнила, то есть помнила, но так смутно, словно подруга ее обидела или она ее обидела давным-давно, в туманной юности, никакие сомнения в Сергее уже не бередили ей душу.
Одно Веру расстраивало - то, что Сергея не было рядом и они не могли уйти с ним вдвоем с танцев куда-нибудь. Чувство это было резким, Вера осознала его, когда танцевала танго с Корзухиным и он прижал ее к себе властно, а она не отстранилась, думала: вот бы Сергей появился сейчас в клубе, вот бы явился он из Чекалина, - но он не мог явиться по ее хотению, оставалось терпеть два дня, ждать два та. 'Ну ладно, - сказала себе Вера, потерпим...'
Заспешила музыка, нервная, громкая, ноги сами пустились в пляс, плечи и согнутые в локтях руки ходили резко, рывками, подчеркивали капризные толчки ритма. 'Давай, давай, Навашина!' - подзадоривал ее Корзухин, заведенный, как и она, шейком. Вера старалась, ошибок как будто не делала, торопилась и, не ломая танца, двигалась чуть вбок, в сторону, метр за метром вела Корзухина в центр зала, на лобное место, где все могли ее видеть, где все могли снова рассмотреть ее красоту и ее наряды. 'Кончайте, кончайте безобразничать! возник из ниоткуда дружинник Самсонов, сам по себе или посланный Маркеловым. - Добром прошу'. Раз добром просил, успокоились, но как только вырвалась из динамика ветреная мелодия молдавеняски, на шейк ничем не похожая, разве что темпераментом, забыла Вера о предупреждении и потащила Корзухина танцевать, и начали они шейк, не все ли равно подо что! Музыка была быстрая, разошлись пуще прежнего - где наша не пропадала, - то изгибались Вера с Корзухиным картинно, то раскачивали себя в прыжках, эх, хорошо... И вдруг чьи-то руки оказались на их плечах, суровые отеческие глаза уставились на них в строгости. Маркелов с товарищами. Вере с Корзухиным за безобразие в общественном месте, за нарушение эстетики быта предложили пойти с танцев прочь.
Вере было обидно. Сорвали ее развлечения, так и не получила она настоящего удовольствия от сегодняшних танцев.
И тут она вспомнила, что может пойти к Колокольникову, на день рождения Турчкова.
5
Сначала Вера полагала зайти домой и нарвать для Турчкова, ради приличия, цветов, но потом сообразила, что в палисаднике Колокольникова растут цветы ничем не хуже навашинских, и, подумав так, свернула на Севастопольскую улицу.
Дом Колокольникова стоял в духоте июньского вечера - душа нараспашку, все окна настежь, шумел, веселился, смущал соседей беззастенчивым ревом магнитофона. Вера открыла калитку с фанерным почтовым ящиком и по дорожкам, посыпанным песком, стараясь остаться незамеченной, прошла к клумбе. Отцвела черемуха, отцвела сирень, впрок тянули соки из земли гладиолусы, георгины, астры, чтобы к закату лета проявить себя и удивить мир, раскрасить его на месяц, вспыхнуть и отжить, впустив осень. Теперь же Вера нарвала букет мелких, неярких, но пахучих цветов на тонких стебельках. 'Ну ничего, решила Вера, - и этому букету он должен спасибо сказать. Сколько ему лет-то? Семнадцать...' Тут она вспомнила, что мать не раз рассказывала ей, как она гуляла с ней, грудной, по никольским улицам и как мать Лешеньки Турчкова гуляла рядом со своим сыном, завернутым в голубое одеяло.
Стучать в дверь было бессмысленно, и хотя дверь не заперли, Вера надумала попасть в дом Колокольникова через окно, подтянулась, чуть платье не порвала от усердия, но все вышло хорошо, на пол с подоконника Вера спрыгнула мягко и затем картинно взмахнула букетом. В комнате зашумели, обрадовались, стали лить вино и водку в рюмки и стаканы, требуя: 'Штрафную!' Вера, церемонная, галантная, подошла в Лешеньке Турчкову, поклонилась ему, вручила цветы, при этом произнесла ласковые слова, расцеловала Лешеньку, и тот, бедный, порозовел от смущения. Стол был небогатый - консервы, вареная картошка, соленые огурцы, грибы и селедка, 'Экстра' тульского завода и знакомый вермут по рубль семь. Гостей было человек двадцать, а то и меньше, все знакомые - парни и девчонки из Никольского и соседних станций. Присутствовал, естественно, и хозяин - Василий Колокольников, возле Колокольникова вертелся его приятель из Перервы - Юрий Рожнов, парень лет девятнадцати, с залысинами, мужиковатый,
