благословенную рыбу газированной водой и пошли в Елисеевский. Там они просто потолкались, как в театре или музее, посмотрели на люстры, похожие на салютные грозди ракет, на великолепие сверкающей в огнях лепнины и звенящих зеркал. Дальнейшее их движение по улице Горького было путаным и долгим, Вера с Ниной заходили в магазины, потом возвращались на несколько кварталов назад, в магазин, ими пропущенный, потом опять спускались к Советской площади и ниже, а изучив 'Подарки', вспоминали, что они проскочили 'Синтетику', и спешили в 'Синтетику'. Движение их вовсе не было нелогичным, оно подчинялось стихии нынешнего праздничного похода и своей безалаберностью именно и приносило им удовольствие. Выйдя из 'Синтетики', Вера с Ниной ринулись в отделанную по последней моде 'Березку'. Витрины 'Березки' были громадны, пугали и притягивали роскошью, пламенем и холодом драгоценных камней, легкой игрой цен, недоступных, а потому и ничего не значащих. В магазине этом подруги ничего не собирались купить, их фантазию не связывали расчеты и реальные возможности, а потому они владели здесь всем и все могли примерить на себе в мыслях. Ах, какие тут были камни, какие браслеты и кулоны, какие ожерелья из янтаря и какие колье с рубинами на золотых цепочках! 'Видала, Нин? А это видала? Блеск!' Словно бы брожение происходило в тесноте сверкающего магазина, и Вера с Ниной вместе с другими кидались от прилавка к прилавку, все замечая, все выщупывая глазами, холодея от восторга, пропуская витрины с расплодившимися часами, небрежно и свысока поглядывая на длинную очередь конченых людей - давали обручальные кольца. Глаза их горели, спорили с дорогими камнями, азарт захватил подруг. Остановиться они теперь уже не могли, все осмотрели в соседних магазинах, а потом втиснулись, ворвались, стекло в дверном проходе чуть не выжав, в актерскую лавку у Пушкинской площади.
Магазин был маленький, забитый, лишь к прилавкам с книгами и текстами пьес можно было подойти без борьбы, а напротив жалась шумная толпа и теснились в ней охотницы, отчаянные, настырные, азартные, с Верой и Ниной одной породы. Духота томила продавщиц, большие лопоухие вентиляторы гоняли по магазину подогретый воздух. Не сразу, с терпением и упорством, подруги протиснулись вперед. Чего только не лежало перед ними: и цветные поролоновые куклы, и круглые блестки в целлофановых пакетах, и тапочки для воздушных ног балерин, и металлические стаканчики с помадой всех оттенков, и баночки, коробочки, тюбики с пудрой, тонами, кремами, лаками, тушью, мастикой для ресниц, и прочие удивительные вещи, любезные душе, видеть которые - одно удовольствие, и уж уйти от них не было никакой мочи. Нина так и стояла, с места не двигаясь, принимая решение, а Вера уже вцепилась глазами в темно-коричневые шкафы, похожие на аптекарские, с медными накладными украшениями, за стеклами которых лежали парики. Парики были один краше другого, для королев и их фрейлин, пышные и прямые, с буклями и башнями-пучками, розовые, рыжие, зеленоватые, золотистые, черные немыслимые. У Веры в горле пересохло. Она не могла произнести ни слова, а все глядела теперь на тридцатилетнюю женщину, актрису, наверное, примеривающую парик. Как прекрасна была женщина! Естественно - из-за парика! Это был из всех париков парик. Лиловый и фиолетовый одновременно, и вместе с тем в нем были явно заметны серый, стальной оттенок и золотистый тоже. Форму он имел необыкновенную, словно бы многоярусную, женщина выглядела в нем благородной дамой из окружения Екатерины. Вера ее сейчас же возненавидела. Она готова была закричать: 'Отдайте парик! Вы не имеете на него права! Он мой!' Женщина осматривала себя в парике деловито, не было в ней трепета и азарта, и это Веру ужасно возмущало, женщина сняла парик и положила его на прилавок, Вера похолодела. 'Сколько он стоит?' - спросила женщина. 'Восемнадцать'. - 'Нет, не подойдет...'
- Я возьму, - подалась вперед Вера. - Я сейчас. Чек выбью...
- Подождите, - сказала продавщица. - Вы сначала примерьте. Может, размер не ваш...
'Мой!' - хотела крикнуть Вера, но не крикнула, а произнесла что-то невнятно, протянула руки за париком, пальцы ее дрожали; надевая парик, она понимала, что все смотрят на нее, ждала усмешек, ждала вопроса: 'Зачем он вам?', готова была в ответ сказать, что ей в народном театре поручили роль... господи, чью роль, из восемнадцатого века, кажется, но чью? А-а! Все равно парик будет ее, его теперь не отберешь и с милицией, и насмешки не испугают, парик ее - и все тут. Но никто не смеялся, и продавщица ни о чем не спросила, сказала скучно: 'Ваш размер. Вам идет', - и Вера, выдохнув воздух, кинулась в расступившейся толпе к кассе, бросила на черную тарелку со вмятиной восемнадцать рублей.
4
- Ну что, пойдем на день рождения? - спросила Вера.
За окном электрички проносились дома и дачи Битцы и на пологих холмах гомеопатические плантации института лекарственный растений.
- Не тянет, - сказала Нина.
- Вечером-то делать нечего.
- Ты же сама утром не хотела.
- Настроение появилось. Пошли?
- Посмотрим, - уклончиво сказала Нина.
Была она вялой, уставшей, на Веру не смотрела, словно обиделась на нее всерьез и надолго. К смене Нининых настроений Вера привыкла, сколько раз уж наблюдала, как бойкая, предприимчивая, озороватая девчонка в минуту становилась нервной и капризной, готовой заплакать, а то и плакавшей на самом деле. 'Эва, кровь в ней как бунтует!' - говорили в Никольском. И сейчас Нина нервничала и злилась на что-то. По дороге домой Веру она раздражала - и прежде всего потому, что Вера не могла уяснить причину Нининого преображения.
'Из-за парика, что ли? - думала Вера. - Неужто из-за парика?..'
Возбужденная, счастливая неслась она час назад по улице Горького, удивленная, спешила за ней Нина, смеялась и говорила: 'Ты что? Вот выкинула! Зачем тебе парик-то, да еще таких древних времен! Я понимаю - настоящий парик. А то - театральный! Деньги, что ли, девать некуда?' - 'Отстань! отвечала ей Вера, впрочем, не особенно сердито. - Душу не трави. Купила и купила. Захотела и купила'. Никаких объяснений она не могла дать Нине и себе тоже, действительно, желание приобрести парик было таким неожиданным и нестерпимым, что в актерском магазине все соображения здравого смысла исчезли из Вериной головы. Но пока, на улице, Вера не жалела о своей покупке. Коричневая сумка висела на тонком ремне, стучала по крепкому Нининому бедру, напоминая Вере, на что стоит тратить деньги, на что не стоит, а Вера все шагала, несла осторожно мягкий пакет и думала: 'Дома примерим. Может, и пригодится...'
Но долго вытерпеть душевное томление и Нинины колкости она не смогла, увидев буквы общественного туалета, спустилась по лестнице, казавшейся вечной, заняла кабину и там, спеша, но и бережно, надела парик, нетерпеливыми пальцами напит в сумке пухлую кожаную пудреницу, взглянула в ее зеркальце и губами причмокнула от удивления: 'А что? Ничего!' Фантастическая прекрасная женщина с сединой в лиловых локонах отражалась в овале походного зеркала. Зашумела вода в соседней кабине, но шум ее и вся обстановка примерки не разрушили Вериного вдохновения, она все поворачивала голову, смотрелась в зеркало, позы принимала и радовалась себе: 'Ничего, ничего...' Заскреблась в дверь Нина, зашептала: 'Вера, что ты так долго?' 'Примериваю...' - 'Пусти меня, - взмолилась Нина, - пусти поглядеть'. Дернула Вера задвижку, впустила подругу, и та заахала в тесноте кабины: 'Как здорово! Какая ты красивая!' - 'Нет, правда?' - волнуясь, спрашивала Вера. 'Ты просто преобразилась. Как Иван-дурачок в горячем молоке. Зачем мне врать-то!'
То, что она восхищалась ею искренне, Вера поняла позже, на улице, выражение лица у Нины стало растерянным, если не расстроенным, покупку Верину она больше не хвалила и словно бы сникла, лишь однажды сказала с жалостью к самой себе: 'Везет тебе, Верка, вон мать тебя какой родила. Повое наденешь - и каждый раз на себя не похожая, а красивая. А я...' Вера попыталась ее переубедить и уверить, что она, Нина, и без всяких париков хороша и ей нечего расстраиваться. После торопливых смотрин в туалете покупка уже не казалась Вере безрассудной, она и не смогла бы приобрести ничего лучшего, - надо же, как к лицу оказался ей парик. Она и в электричке все радовалась про себя своей покупке, а поделиться радостью с подругой не отваживалась - та сидела мрачная. Районный город сверкнул над узкой и смирной рекой, белой колокольней, и тут Нина сказала:
- А насчет матери-то забыла? Все матери вещь купить хотела...
В иной день Вера обиделась бы и сразу поставила Нину на место, а сейчас была настроена благодушно.
- В следующий раз куплю, - сказала Вера.
Себя она уверила в том, что матери, уж точно, хорошую вещь купит в следующий раз и подороже, накопит денег и купит обязательно, без суеты и со смыслом. Вера не чувствовала никаких угрызений совести: ну мало ли чего она собиралась делать утром, после слез матери, сгоряча, конечно, надо
