так и осталась в здешних краях. Мать-то тиха-тиха, а вот именно на ней женился видавший виды разведчик Навашин. Чем она его взяла и как сама не оробела?
- Ниночка, что ж ты так мало ешь? - забеспокоилась Настасья Степановна. - Пироги вот остались, еще теплые.
- Талию, теть Насть, берегу.
- У девки суть в теле, - сказала Суханова, - а не в талии.
- Надька, сбегай за квасом, видишь, кончился... А что же у нас белое вино стоит, мерзнет? Наливайте...
- Это можно...
- За здоровье!..
- Нет, я про Алексея ничего плохого говорить не хочу, - сказала Клавдия Афанасьевна сыто и добродушно, - он хороший, хоть и будорага. Но ему бы всю жизнь Берлин штурмовать, а не в Никольском копаться в грядках...
- Много он копался! - вздохнула Настасья Степановна.
- Да я не про твои грядки. Я вообще... Вот и считали скандалистом. А ведь он просто озорник и фантазер был... Помнишь, как он повез в город клубнику и стал ее продавать в десять раз дешевле, чем все? По два с полтиной на старые деньги. На него как на жулика сначала смотрели, обходили за версту, а потом стали брать... Другие торговцы чуть его не избили!
- Да уж... - улыбнулась Настасья Степановна давнему видению. - Шутка его нам тогда рублями обернулась.
- Это еще при девочке было, - вставила Тюрина.
Девочкой Навашины и их приятели называли старшую Верину сестру Любу. Любе было бы сейчас двадцать два года, но она умерла трехлетней от дифтерита. Хранился в альбоме снимок ее похорон: мать с отцом в черном у гроба, толпа сочувствующих и любопытных перед домом Навашиных, все застыли, глядят в аппарат, губы у ребятишек отвисли, а в гробу, в цветах, Люба, ручки на груди, старше и спокойнее всех. Вера боялась этого снимка, но когда он попадал ей в руки, отчего-то она не могла отвести от него глаз. Имя 'Люба' в семье не вспоминали, словно страшась вызвать дух первенькой, а говорили 'девочка'.
- Чтой-то, Верк, ты своего ухажера-то не привела? - спросила Клавдия Афанасьевна.
- Вот и я хотела спросить, - сказала мать.
- Да он у меня... - смутилась Вера.
- Он у нее стеснительный, - сказала Нина.
- Ну уж, и стеснительный! - засомневалась Суханова.
- Нет, правда, стеснительный, - сказала Нина, - а от ваших взглядов и словечек, тетя Клаш, он бы весь красный сидел.
- Будто ты меня не знаешь! Я такую дипломатию повести могу!..
- Я его звала, - сказала Вера, - а он постеснялся.
- Вот ведь, - вздохнула Тюрина, - Насть, и дочка у тебя, глядишь, замуж выйдет. Время-то летит...
- Не говори!
- А он у нее складный, - сказала Тюрина, - я его видала. Лицом чистый и в плечах уже как хороший мужичок.
Нина засмеялась, а Вера нахмурилась, но и ей разговор о Сергее был приятен.
- Уж больно он несамостоятельный, - вставила Надька.
- Я тебе сейчас поговорю! - разгорячилась Вера.
Окажись что-нибудь мягкое под рукой, пусть и увесистое, швырнула бы в Надьку.
- Ну и девки пошли! - рассмеялась Суханова.
- Верка над ним как генерал, - не унималась Надька.
- Надька, замолчи! - сказала мать.
- Сейчас она у меня взвоет, - пообещала Вера.
- А чего, - сказала, пригубив рюмку, Клавдия Афанасьевна, - дети детьми, но и мы ведь еще не старухи.
- Вы же на похороны копите, - сказала Нина.
- Мало ли чего... Ты тоже скажешь... Мы бабы в самом соку, и нас еще замуж взять можно, а, Насть?
- Ну, начала, начала! - отмахнулась от приятельницы Настасья Степановна.
- А что? У меня и для тебя, Насть, есть жених, сама знаешь, кто... Одинокий, взносы платит с двухсот рублей, плотничает дома, пьет редко, а выпьет - женщину бить не будет...
- Это ты при живом-то муже, - возмутилась Тюрина, - такие разговоры ведешь!
- Мели, Емеля, - сказала Настасья Степановна, - твоя неделя.
- Живом-то муже! - передразнила Тюрину Клавдия Афанасьевна. - Живом! Он оживет-то, когда помирать будет. Песок из него посыплется, вот он и явится сюда у дочерей и внуков на комбикорм выпрашивать...
- Ну что ты говоришь... ну зачем... при девочках-то, - Настасья Степановна показала на Соню с Надей, глядевших сейчас на Суханову злыми зверьками.
- А пусть слушают! Для их же пользы, - разошлась Клавдия Афанасьевна. Ты вот признайся, Насть, честно: Лешка бил тебя?
- Нет, - сказала Настасья Степановна тихо, - не бил. Собирался бить, и не раз, да у него не выходило. Пальцы ли в кулак соберет, палку ли схватит, а и у меня в руке окажется утюг или что железное. Спину я ему не показывала, а глаз он моих боялся. Встретится с ними - и пальцы у него разжимаются... Так он мне и говорил: 'Глаза твои всю силу мою обламывают. Откуда, говорит, твердость-то в них?..'
- Ну, все равно, - сказала Клавдия Афанасьевна. - Ведь знаешь, что он не вернется. Что вам жить-то теперь без подпоры? А этот человек, понимаешь, про кого я говорю, - основательный, сберкнижка с одними приходами, огород прекрасно содержит - огурцы собирает вторым после Чистяковых. А у кого ягода боскопская лучше всех? Он и девочкам чужим не будет... Я ведь не от себя говорю... Вот бы сосватать-то вас! А, Насть?
- Хватит, тетя Клаша, - сказала Вера сурово.
Клавдия Афанасьевна на мгновение задержала на Вере взгляд, как бы оценивая степень Вериной серьезности, и, все поняв, заулыбалась от души:
- Да шучу, шучу я... Не буду больше, коли не хотите... Что ж мы закисли за столом, а? Насть, тащи еще грибы, если остались, и огурцов малосольных...
Она с удовольствием, за мужика, принялась разливать водку, шутила, обнося графинчиком рюмки соседей, на ходу выловила из миски моченое прошлогоднее яблоко и, похвалив хозяйку, шумно, вкусно принялась его есть, вызвав у Веры секундную зависть. Напряжение, возникшее было за столом, рассеялось, и Вере, успокоившейся тут же, теперь казалось, что тетя Клаша и впрямь шутила, она умела с серьезным видом дурачить людей. Впрочем, часто она делала это не ради розыгрыша, а намеренно, давая себе возможность, оценив обстановку, назвать только что сказанные ею слова либо шуткой, либо трезвым предложением. И сейчас в том, что никольская хлопотунья завела с матерью разговор о сватовстве при людях, и в особенности при дочерях, непременно был умысел.
- Давайте, давайте выпьем! - суетилась Клавдия Афанасьевна. - Настя, не отставай!
- Да что ты... У меня и так уж голова кругом идет... Я две рюмки красного выпью - и то...
- Ничего, после операции полезно. Пей, пей... Вот и хорошо! Гуляем, девки! - громко и с лихостью сказала Суханова. И вдруг затянула:
Когда парень изменяет,
Это не изменушка,
А тогда изменушка,
Когда изменит девушка.
Последние слова ей не удались, пустив петуха, она их доголосила, взяла слишком низко и не выдержала высоких нот, а сорвавшись, рассмеялась, сказала:
- Это отец ваш любил петь. Аккордеон у него был трофейный. Играл он так себе, а петь пел вместе с нами... Я-то вот на голос стала слабая. Заведи-ка ты нам на радиоле ваших битлов...
Вера сразу не нашла восьмую серию 'Музыкального калейдоскопа' с битлами и поставила лежавшую под радиолой большую пластинку Ободзинского. Услышала Ободзинского у Нины и купила позавчера на станции.
