частью корпуса, а Игната - обеими руками в грудь. И если мне удалось устоять на ногах, то лишенный зрения писатель, размашистыми движениями цепляясь за воздух, сделал несколько шагов назад и налетел спиной на продавщицу учебных принадлежностей, тщетно пытающуюся загородить своим худым телом разложенный на клеенке товар. Автор непроданного пока бестселлера оставил свой автограф, похожий на след от ботинка, на обложке школьной 'прописи'. Захрустели шариковые ручки под ногами работника пера. Покатился по проходу свалившийся с подставки глобус. А из перевернутого мешка к ногам писателя радужными снежинками посыпались календарики и закладки. Подозрительный тип тем временем попытался нагло смыться. Наклонившись вперед, он побежал по проходу, догнал катящийся глобус и перепрыгнул через него. Я бросился следом. Ну что, как любит повторять Маришка, старость против опыта? Хотя, если разобраться, я и старше-то ее всего на полгода... В груди теплом разлилась эйфория. Все просто и ясно. Если враг бежит, следовательно, он... враг! Нормальный, живой враг, которого нужно догнать, обездвижить, по желанию набить морду. А не какая-нибудь мистическая сущность, не загадочная ожесточенная субстанция, не внутренние голоса... Иными словами, с ним приятно иметь дело. В прыжке я умудрился удачно отфутболить глобус его хозяйке: аккуратный удар пяточкой куда-то в акваторию Атлантики - и слегка испачканная игрушка откатилась к ее ногам. Усталое лицо продавщицы выражало нерешительность: начать орать сейчас или подождать, пока мы отбежим на безопасное расстояние? Выбегая из зала в соседний, я услышал краем уха, как освободившийся от мешка Игнат пытается откашляться и извиниться одновременно. - Стоять! - заорал я во весь голос, возбуждаясь от погони. - Эй, впереди, задержите кто-нибудь! И книжники охотно отвлеклись от сборов и преградили дорогу убегающему субъекту. Понятное дело, украл что-нибудь. Опять же, хоть какое-никакое, а развлечение. Спасаясь от их цепких рук, субъект ушел вправо, на безлюдную лестницу, и стал подниматься, перепрыгивая через две ступеньки и негромко всхлипывая при каждом прыжке. Здесь я и настиг его, неотвратимый, как кара небесная. Схватил за грудки брезгливо вытянутыми руками, притиснул к стенке, так что голова субъекта затылком несильно ударилась об угол фанерной таблички с объявлением: 'НЕ КУРИТЬ И СУМКИ НЕ СТАВИТЬ!' Тип охнул, щеки его противно задрожали. - Ну все, мужик! - заговорил я. - Ну, сейчас... - И вдруг осознал горькую иронию своего положения. Мне же нельзя врать! Вернее, это бесполезно: пустые угрозы субъект распознает в момент... Еще и каяться перед ним, чего доброго, придется. Немая сцена длилась дольше минуты, пока двумя пролетами ниже не раздался голос писателя. - Александр! - позвал он. - Вы здесь... - Заключительное 'Апчхи' заменило знак вопроса. - Здесь, здесь! - крикнул я через плечо. - Без тебя не начинаем. Тип в моих руках еще более съежился, увидев Игната - и было от чего! Лицо писателя покраснело, как будто он только что придушил кого-то. Или наоборот, это его кто-то душил, старательно и неумело. Из карманов куртки торчало несколько помятых закладок. Я быстро отвернулся, чтобы не рассмеяться, и совершенно искренне сказал: - На твоем месте, мужик, я бы испугался. - Да уж, бойся нас! - вступил в игру писатель. - Особенно меня. Это с моего молчаливого согласия происходит большинство преступлений на свете. И закусил губу, чтобы сдержаться, не выдать источник цитирования. Вовремя скорченная рожа пришлась как нельзя кстати. - Я боюсь, боюсь, - запричитал тип, то ли кивая, то ли кланяясь. - Значит, теперь ты готов ответить на наши вопросы? И снова полукивок-полупоклон в ответ. - Как, - сказал тип, - вы меня находите? - Я успел возмущенно раскрыть рот на ширину среднего яблока, когда тип исправился: - Нэээ... Нашли. Как? - Я сказал: ответить на вопросы, а не задать! - уточнил я, легонько встряхнув допрашиваемого. Игнат зачерпнул из карманов пригоршню мятых бумажек, оглушительно чихнул и спросил: - Откуда у вас это? - Это? - субъект с ужасом покосился на календарики в руках писателя. - Это не мне... Мое. Я только по средам. Нэээ... Посредник. - Понятно. Посредник, - серьезно кивнул Игнат. - И это не ваше. А чье? Кто вам это передал? Посредник молчал, умоляюще глядя на закладки. 'Исчезните, - говорил его взгляд. - Вам же самим нравиться... Будет'. - Как его зовут? - настаивал Игнат. - У него... Нэээ... много имен. Тысяча. - Ага, - сказал я. - Теперь уже тысяча три. Добавились самаритянин, толстый и сектоид. - Самаритянин - нет! - испуганно зашептал тип. - Он не самаритянин! Ну слава Богу! Хоть какая-то определенность... - Где он живет хотя бы? Где вы с ним встречаетесь? Получаете товар? - Везде. Он везде. Нэээ... Как сказать? Везде... - Вездесущ? - осторожно предположил писатель. - Да! - Глаза посредника вспыхнули огнем экзальтации. - Вездесущ! И, будто бы слово это пробило некую брешь в языковом барьере, тип заговорил вдруг быстро, возбужденно, глотая окончания и выплевывая приставки, и при этом совершенно невозможно было понять, о чем. Лишь изредка мелькало в этой словесной каше знакомое выражение, пару раз мне удалось расслышать странное сочетание, похожее на 'месить месиво', что нисколько не приблизило меня к пониманию общего смысла речи. Не выпуская типа из рук, я повернул голову к писателю, и на фоне нескончаемой невнятной исповеди мы вполголоса обменялись репликами - будто бы в скобках. ('А ведь убогий не врет...' 'С его дикцией это не обязательно'. 'Я имею в виду, если бы он говорил неправду...' 'Это да. При условии, конечно, что ему приходилось общаться с самаритянином'. 'А ты допускаешь иную возможность?' 'Нет. Пожалуй, нет'. 'Следовательно, приходится признать, что он говорит правду'. 'Или то, что считает правдой'. 'В смысле?' 'Ну...' 'Какое кощунство! Запудрить мужику единственную извилину!..' 'В одном ты оказался прав. Мы ничего не добьемся от этого юродивого. Даже если он будет знать ответы и от всей души захочет с нами поделиться ' 'Да уж...') - Чего он вам сделал? Вот такой взгляд на ситуацию мне нравится. Два молодых парня, неслабых и решительных, зажимают в темном углу третьего, и тут же само собой напрашивается: 'Чего он вам сделал?' А кто, собственно, спрашивает? Я обернулся... В трех метрах от нас стояли два типа в одинаковых джинсовых комбинезончиках - как Чип и Дейл, если бы те были не бурундучками, а, как минимум, медведями-людоедами. Их фигуры внушали подспудное уважение. Типы взирали на сцену экзекуции с искренним любопытством. - Охрана! - одними губами прошептал Игнат. - Да так... Мы у него приобрели кое-что. По ошибке... - ответил я небрежно и вместе с тем как можно ближе к истине. - Теперь вот хотим вернуть, так он брать отказывается. - А на много приобрели-то? Может, помочь? - вызвался один из близнецов. - Да нет, спасибо. Мы уже поняли, что много из него не вытрясешь. - Ну, смотрите... Медведи расступились, освобождая проход нам с Игнатом, и снова сомкнули ряд перед попытавшимся проскочить между ними посредником. - У меня нет, - услышал я, спускаясь по лестнице. - Ничего, кроме. Только это. Хотите... Нэээ... Календарик? Всегда полезно знать день.
- Видел бы ты, как они с мужиком разбирались, который книжки украл, заговорил Игнат, когда мы возвращались к метро. - У них здесь с ворами разговор короткий, практически без слов. Хотя тот мужик кричал, что не крал. Взял пару книжек, не дождавшись хозяина, но деньги за них оставил. А хозяин уперся... В общем, жаль мужика было, ни за что вломили. - Какие проблемы? - Я пожал плечами. - Явить обоих пред светлы очи доброго самаритянина. Пусть он с ними поговорит о наглядном греховедении, руками на них помашет, подышит в конце концов. А потом посмотреть, кто из них первый сменит окрас. И сразу станет ясно, врет ли синий продавец или это оранжевый покупатель забыл расплатиться. - Предлагаешь все спорные случаи выносить на суд сектоида? - Ну да. Причем не дожидаясь возникновения конфликта. - Не такая уж большая у него пропускная способность. Максимум тысяча человек в день. Да и не пойдет к нему тысяча. - Ну, это если всякие ущербные будут на собрание зазывать. А вот если за это возьмутся люди интеллигентные, вроде нас с тобой... - Предлагаешь записаться в адепты? - писатель с интересом покосился на меня. Я тоже взглянул ему в лицо. - На. - Рука нащупала в кармане платок. - Вытри лоб. Игнат с задумчивым видом стал приводить себя в порядок. - Что ты теперь собираешься делать? - спросил я. - Не знаю. А ты? - Тоже не знаю. Если Пашка не найдет никаких зацепок, буду наверное ждать воскресенья. - Пойдешь на проповедь? - Конечно. А ты разве нет? - Не знаю, - повторил Игнат, возвращая платок. - Я скажу тебе, если надумаю. Ты телефон оставь... - Записывай, - сказал я. - Или запоминай. Он у меня вообще-то простой... Уже на эскалаторе погруженный в свои мысли писатель встряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и пробормотал: - Да ну, бред какой-то! - Ты о чем? - Нет, невозможно! Не мог же он в самом деле так сказать. - Как? - Я почему-то сразу догадался, что речь идет о посреднике. - Ты про юродивого? Этот что угодно мог сказать. Тебе что послышалось? - Я, конечно, могу ошибаться, но мне показалось... Погоди, тут самому бы выговорить. Кажется, он сказал: 'Миссия мессии - в усекновении скверны'. - Ого! - Я чуть не свалился со ступеньки. - На его месте я бы не злоупотреблял каламбурами. А ты уверен? - Нет конечно! Но он повторил это по меньшей мере четырежды!
Хоть я и вернулся из 'Игрового' сильно за полдень, Маришка дожидалась меня в постели. Только сон, как она однажды призналась, примиряет ее с этой многоточие, многоточие, многоточие реальностью! Еще на разлепив до конца глаза, поспешила нажаловаться: - Представляешь, постоянно фиолетовая! Только кто-нибудь позвонит в студию, только разговоришься, и - хоп! Хоть скафандр надевай с темным стеклом! Я уж умаялась всякий раз перед слушателями извиняться. А если свет в студии не включать, я диски начинаю путать. Сегодня вместо 'Время
