не заметил ничего: глаза закрыты, да и не в том он был состоянии. Я извинился перед ним, спросил у бабушки, что нужно делать. Она успокоилась чуть-чуть, только смотрела во все глаза. Сбегал к киоску за теплой минералкой без газа. Отобрал у какого-то шкета с мороженым мобильник, на ходу вызвал 'скорую'. А он шел метрах в трех позади и ныл, что и сам бы позвонил, зачем руками-то? Руками-то зачем? И так противно у него выходило, что я не выдержал, с разворота швырнул ему его липкий мобильник и спросил страшным голосом: 'А ты не боишься, мальчик, что это заразно?' 'Что заразно-то?' - спросил он и остановился. 'А это...' сказал я и руки к нему протянул. Он взглянул как на идиота и быстро, быстро удалился. Я поглядел на свою ладонь, а она как раньше... Все прошло. Даже линия судьбы осталась такая же куцая. Сплошная 'не судьба'. Но особо раздумывать об этом было некогда: 'скорая' застряла на развороте, притиснутая двумя маршрутками, пришлось транспортировать старика до машины. Потом организовывать 'рассос пробки' вручную. Потом... было что-то потом... А вот о наглядном греховедении, верь не верь, я не вспомнил ни разу. И не от страха я решил тогда вернуться, не из желания выпросить прощение. Просто потребность испытывал сильную хотя бы раз в жизни сделать что-нибудь правильно и до конца.
Я выждал полминуты, предоставляя писателю возможность вдоволь намолчаться, и спросил: - Это случилось вчера утром? - Вчера. - Игнат кивнул, и оконное стекло отозвалось коротким дребезжащим звуком. - Но чай во время проповеди ты... не пил? Я прекрасно знал ответ и тем не менее спросил. Я по жизни задаю чертовски много ненужных вопросов. Особенно сегодня. Зачем я вообще сюда приехал? Что надеялся выяснить? Только не это! - Не пил. - Игнат покачал головой. - Ты правильно догадался, чай тут ни при чем. Здесь что-то другое... - И, предвосхитив новый ненужный вопрос, добавил: - Я не представляю, что это может быть. Слишком уж фантастично оно действует. - Получается, со мной тоже... Я не решился продолжить. Потер виски указательными пальцами. В горле было сухо, в чашке - пусто. - Еще чаю? - угадал хозяин. В его взгляде, когда он развернулся от окна, я заметил сочувствие. - Хуже всего, - размышлял Игнат, совершая манипуляции с чайниками, - что я так и не решил, как к этому относиться. С одной стороны, казалось бы, вот оно - средство сделать человека лучше. Причем средство действенное, в отличие от наивных книжиц с поучительным подтекстом, высокоэффективное. Срабатывает почти мгновенно, как граната. И с той же примерно силой воздействия. Но с другой стороны... Я забыл, ты с сахаром? - А? - встрепенулся я. И, сообразив, ответил: - Спасибо, без. - Так вот, с другой стороны, - он выставил на стол дымящиеся чашки, когда человека насильно стараются сделать лучше, получается, как правило, наоборот. Ведь это насилие, согласись. Способность, которую мы с тобой приобрели... а вернее сказать, свойство, поскольку его проявление не зависит от нашей воли, так вот, это свойство - безусловно дар, но разве мы о нем просили? Я не просил, ты тоже... - Ну я-то, может, все-таки... - слабо запротестовал я. Писатель посмотрел на меня в упор. Уже не с сочувствием - с жалостью. - Хотел бы я тебя успокоить, - сказал он, - но боюсь посинеть лицом. Скорее всего, зацепило нас всех. Всех, кто позавчера ближе к вечеру оказался в малом концертном зале Центрального Дома Энергетика. Обидней, если накрыло только первые три ряда. - Игнат усмехнулся. - Или не обидней, наоборот... - Он закусил губу и пожаловался потолку: - Не могу решить!.. Я не представляю, на что это может быть похоже, каков его механизм действия. Что это - продвинутый гипноз? Излучение? Вирус? Не могу понять... И это пугает, очень пугает... А я молчал, тупо наблюдая, как мои пальцы снова и снова пытаются подцепить с поверхности стола чайную ложечку, такую скользкую... Поймите, я не собираюсь никого убивать в ближайшее время или обворовывать, я редко говорю неправду и последнее, в чем меня можно обвинить - это пустословие. И все-таки... Когда нечто подобное происходит на ваших глазах с малознакомой уборщицей или с тем же писателем, словом, с кем-то посторонним, это может вызвать жалость или оставить равнодушным, может даже позабавить, но по- настоящему не трогает. Не задевает за живое. Даже с Маришкой... Даже если писатель прав, и это в любой момент может повториться... (Да нет же, уже повторилось, и этим объясняется загадочный утренний 'бурбон'! У Маришки случился рецидив!) Я все равно не испытаю уже такого ужаса, как позавчера на дрожащем от ветра мосту. Напротив, в голову придет успокоительная как укол новокаина мысль: 'Мы что- нибудь придумаем. Вместе. Маришка изменится. Она будет стараться изо всех сил, чтобы избежать повторных приступов. А я буду рядом. Всегда. Спокойный и сильный, как скала. Я буду заботиться о ней'. Мысль теплая, незлая, эгоистичная... Эх, знать бы, кто теперь позаботится обо мне... - Плохо? - спросил писатель. Тени плясали на столе: Игнат, возвращаясь с чаем, задел головой свисающую с потолка лампочку; и от этого казалось, что раскачивается сам стол и предметы на нем. - Да, - признался я. - Такое ощущение, что реальность уплывает куда-то. Как будто там, за стенами рушится мир, а мы сидим здесь в безопасности... - На трибуне! - Игнат неожиданно подмигнул. - Чаек попиваем за неимением пива... - Он встряхнул меня за плечо. - Проснись! Мир уже давным-давно рухнул! В строго отведенном для этого месте, где-то в районе Тихого океана. - Смешно, - констатировал я, как только до меня дошло, что речь идет всего-навсего о затопленной космической станции. Подкрепить слова улыбкой не было сил. Мысли, как бревна по мокрому склону, уныло скатывались в одну сторону: - Зачем?! Зачем я туда пошел? И на что купился, главное? На календарик! - Не ты один... - Писатель оторвался от табуретки, потянул с холодильника книжку в белой мягкой обложке. - Самиздат? - спросил я. - Не знаю. Наверное: я купил ее за десять рублей. Но тексты встречаются очень любопытные... - Игнат в задумчивости перелистнул пару страниц. - Да, закладка досталась мне в нагрузку. Между страницами примерно в середине книги торчал уголок знакомой - до боли в сжатых челюстях! - радужной бумажной полоски. - Как? И у тебя? - Я нетерпеливо потянул за краешек, оставляя писателя без закладки. - Откуда? - Я же говорю, приобрел вместе с книгой. В прошлую субботу, на книжном рынке в 'Игровом'. - А у кого? - Неясная надежда заставила закладку с моей руке затрепетать. - У мужика одного, - пожал плечами Игнат. - Он такой... Неопрятный, кажется нерусский. И говорит очень странно... Предложите разрешить, говорит. Да я и до того пару раз его там видел. - И ты молчал! Я вскочил на ноги и это доставило мне удовольствие. Хоть какое-то действие, а действовать в данной ситуации было гораздо лучше, чем сидеть и медленно увязать в болоте мрачных мыслей. - А что? - напрягся писатель. - Так, - сказал я. - Сегодня рынок работает? До скольки? - До двух, наверное. А что такое? - А сейчас... - Я бросил взгляд на настенные часы, совсем забыв, что они стоят. - Мы успеваем? - Не исключено. - Писатель сверился с наручными. - От тебя до рынка... - я прикинул, - часа два? - От меня до любого места часа два. Минимум. - А если на такси? - Дешевле на самолете, - невесело пошутил Игнат. - А к чему такая спешка? - Нам нужно поговорить с этим... распространителем. Задать кое-какие вопросы. - Нам? - Писатель в задумчивости посмотрел в окно и без желания согласился. - Хорошо. Хотя я не думаю, что от этого будет толк. Даже если тот мужик торгует там каждый день. Даже если он знает интересующие тебя ответы. Прежде, чем вернуть закладку хозяину, я исподтишка взглянул на слово, напечатанное на голубом фоне. Этим словом оказалось 'РАВНОДУШИЕ'. Хорошо, что не 'уныние', подумал я. Иначе естественным цветом для Игната Валерьева стал бы голубой. Да. Это был бы ужас. Ведь совершенно неясно, перед кем в таком случае каяться!
ЦВЕТ ЧЕТВЕРТЫЙ. ЗЕЛЕНЫЙ.
'Опоздали! - подумал я, вглядываясь в лица суетливо сворачивающих торговлю книжников. - Наверняка ушел! А может, его сегодня и не было. Может, он только по субботам...' Но тут Игнат без предупреждения затормозил, наклонился и потянул прямо из рук продавца какую-то книжку, которую тот собирался уже убрать в коробку. Заглянув через плечо, я прочел название. 'Замок Ругна'. Чушь какая-то! - Ты чего? - спросил я. - В другое время нельзя было... - Тише, - шепнул писатель. - Спугнешь. - И кивнул, но как-то странно, затылком куда-то себе за спину. Я выглянул из-за писателя как из-за ширмы и обрадовался: стоит, молохольный! Самый крайний в ряду книготорговцев, стоит, притулившись к панельно- кафельному возвышению. Все в том же своем полупальтишке, полу-не пойми, чем. В руке - сложенные веером несколько брошюрок, похожих на ту, что я видел на писательской кухне. У ног... бесформенный серый мешок. К мешку прислонен картонный лист с надписью: 'Каждая покупка - 10 рублей. Плюс календарик в подарок'. Явно не сам писал, грамотей, попросил кого-то. - Окружаем. - Я принял руководство на себя. - Я зайду сзади. Прошел будто бы в задумчивости мимо субъекта, остановился чуть позади и подал Игнату знак. Действуй! И Игнат начал действовать. Четким шагом он подошел вплотную к распространителю, сунул руку во внутренний карман куртки и достал календарь-закладку. Резким движением поднес к лицу субъекта и процедил с холодной угрозой в голосе: - Это ваше? Тип вздрогнул, с перекошенной физиономией повернулся ко мне - я расправил плечи, надежно перегораживая узкий проход, - снова к Игнату и залепетал: - Не нравиться? Плохо? Могу поменяться... Нэээ... Без 'ся'. Смотрите! Он с готовностью развязал тесемки мешка, Игнат машинально подался вперед, чуть склонившись над распахнутой горловиной... Я ничего не успел сообразить, писатель, на мой взгляд, не успел даже удивиться, когда пыльный мешок вдруг оказался у него на голове. Субъект толкнул нас одновременно, меня - задней
