тщетно пытается вспомнить хотя бы простенькое кулинарное заклинание. И матушка передала девочке объемистую плетеную корзинку, не забыв предварительно заглянуть в нее, чтобы убедиться, что положила туда все, что нужно. - Так, жестянка с оливками и три склянки с наливками, шесть мясных блюд с подливками и кофе со сливками, - перечисляла она, незаметно для себя заговорив стихами. - А также пирожки и горшочек масла. И на всякий случай надень, пожалуйста, свою шапочку. - Что?! Это лиловое недоразумение? - возмутилась девочка. - Да. Хотя, на мой вкус, сей, с позволения сказать, головной убор...'
- Что за галиматья? - поморщился Пашка. - Сделай потише! - Я тоже не улавливаю смысла, - признался я. - Кажется, что-то по мотивам русских народных сказок. - С каких пор Шарль Перро стал выходцем из русского народа? - Ну, французского. - Не в том суть. Скажи лучше, куда подевалась твоя бдительная княжна? - Понятия не имею. Радио я сообразил включить только в две минуты первого, и то лишь после наводящего вопроса: 'А как там дела у княжны?'. Так что вступительную заставку мы прослушали и теперь терялись в догадках, суть которых Пашка выразил верно: что за галиматья? Часы показывали десять минут первого, однако никаких признаков 'Ночных бдений' с ведущей Мариной Циничной в эфире не наблюдалось. - Может, частота не та? - предположил Пашка. - Шутишь? Я скорее свой адрес забуду. Или телефон. Мы еще некоторое время послушали, как какой-то тип - судя по тембру голоса ему хорошо за тридцать, по интонациям же это вечный щенок, застрявший в пубертатном периоде - повествует о похождениях 'Красной Шапочки', а потом Пашка попросил: - Выруби, пожалуйста! По неписанному закону подлости звонок телефона застал меня в ванной. Однако на этот раз закон сработал только вполсилы, и я не спеша домыл руки, слыша сквозь шум воды, как Пашка снял трубку и сказал: - Шурик сейчас подойдет. Как вас представить? 'Чего только не нахватаешься, общаясь с секретаршами!' - хмыкнул я и поспешил к телефону. - Это княжна, - шепнул Пашка, по конспиративной привычке прикрывая клешней микрофон трубки. - Предложила представить ее в разгаре лета на нудистском пляже. - Дай сюда! Але? - Секретничаете? - полюбопытствовала Маришка. - Ага, - признался я. - Минувшие дни вспоминаем. Копирайт... - И понял вдруг, что не могу вспомнить автора. - Вспоминайте, вспоминайте. Воспоминания склеротиков порождают легенды. Пиво, небось, пьете? - Уже нет. Или еще нет. Это как посмотреть. Что-то случилось? насторожился я. - Как сказать... У меня две новости, и обе плохие. С какой начинать? - С той, которая получше. - У нас изменения в эфирной сетке. Я теперь выхожу на полтора часа позже. - Почему это? - Падение рейтинга, - флегматично заявила Маришка. - Ты слышал, что пустили в эфир вместо 'бдений'? - Слышал, но не въехал. Кто это? - Некто Максим Фрайденталь. Он только на этой неделе переметнулся к нам из команды 'Ехо Москвы'. Ведет что-то невразумительное, то ли 'Сказка на ночь', то ли 'Лабиринты музыки'. - Ладно, -- сказал я. - Давай свою самую плохую новость. - А ты сидишь? - Нет, и не собираюсь. Сидя я засыпаю... Ты говори, обещаю в обморок не падать. - И сделал осторожный шаг навстречу: - У тебя опять рецидив? - Хуже... Не у меня, - сообщила Маришка. - Это передается. И я мгновенно постиг смысл ее слов и безоговорочно поверил им. И даже не удивился - не знаю, алкоголь ли притупил во мне эту способность, или я подсознательно готов был к чему-то подобному. Только спросил: - Каким путем? - Не волнуйся, - успокоила Маришка, - никакого криминала. Я, честно сказать, сама не поняла. Мы просто сидели с Антошкой в курилке, последнюю десятку обсуждали, вдруг, смотрю, а у него лицо в фиолетовую часть спектра смещается. Медленно так, от подбородка к темечку и неравномерно: щеки быстрее, а нос - еле-еле. - Это-то понятно, - буркнул я. - Что тебе понятно? - Почему нос медленнее. У твоего Антошки на лице такая картошка - и Церетели за неделю не раскрасит. А о чем он в этот момент говорил, не помнишь? - О! Много о чем. Как всегда. Кажется, прямо перед этим он раз пять подряд повторил одно слово. Да. Или шесть. - Что за слово? - Ммм... боюсь, - неожиданно призналась Маришка. - Вдруг я его повторю, а меня... - Не бойся! - я улыбнулся в трубку. - Выдаю тебе разовую индульгенцию. Этот мелкий грешок отпускаю заранее. И все же Маришка, наученная горьким опытом, произнесла слово по буквам, с затяжными паузами: - Олег... Тамара... Семен... Тамара... Олег... Иван краткий. - Вас пэ, о, эн, о... - начал я в тон, но скоро сбился. - Короче, вас понял. Он что, и сейчас такой? - Антошка? Нет, уже нормальный. Но видел бы ты, чего мне стоило уговорить его передо мной извиниться, причем искренне, причем он так и не понял, за что. К счастью, он даже не заметил, что с ним что-то такое происходило. С трудом его домой отправила, наплела что-то правдоподобное про начало весны, про инфекционное обострение, короче, посоветовала рот раскрывать поменьше, особенно на улице и вообще... - В общем, конец у сказки счастливый? - Пока да, но что будет, если завтра все повторится? Может, стоило сразу ему все объяснить? - Погоди пока объяснять, - сказал я. - Самим бы сначала решить, что такое хорошо, а что такое плохо. Где благо, а где эта... скверна. Что культивировать в себе, а что наоборот усекать. Мы с Пашкой третий час только об этом и думаем. - Да? И что надумали? - Теперь неважно. После твоего рассказа придется передумывать заново. - Ну, думайте. Не буду мешать. - Да ты и не мешаешь. Ты вот что... Постарайся там больше никого не это... - Слово подобралось не самое удачное, но никакое другое просто не шло на ум. - Не заразить. - Хорошо, - вздохнула Маришка. - Я попробую. - Ну что? - спросил Пашка. - Все, - лаконично обобщил я. - Теперь ты сам можешь пройтись по школам, тюрьмам и колониям. Поздравляю. - Мы вернулись в кухню, и под бутерброд с колбасой и сыром я передал ему краткое содержание нашей с Маришкой беседы. - Значит, все-таки вирус, - констатировал Пашка. - Вирус, - согласился я. - Или что-то еще, передающееся наподобие вируса. Причем, не знаю, как ты, но я-то точно его носитель. Тебе не страшно сидеть рядом со мной? - Чего мне бояться? - Пашка изобразил недоумение. - Табельное я еще ни разу не использовал. Взяток не беру. Изменять мне вроде пока некому. А в остальных грехах я как-нибудь найду, перед кем покаяться. - А твое окружение? Друзья, родственники? За них тебе не боязно? - Разберемся, - успокоил он. - В конце концов это моя работа - вскрывать тайные пороки, так что для меня мало что изменится. То ли дело ты... Подумай: кто ты был неделю назад? Обычный веб-дизайнер, вкалывающий за четыре сотни зеленых в месяц. Зато теперь ты поведешь людей к свету! - К цвету, - скаламбурил я. - Был такой слоган у фирмы 'Эпсон': 'Сделай свой мир цветным!' Только, боюсь, никто за мной не поведется. Опять же непонятно, в какую сторону вести. - Вопрос даже не в этом. - А в чем? Бешеный кролик игриво подмигнул и спросил: - Кто идет за 'Клинским'? - Сегодня, - ответил я, - самый фиолетовый! И исступленно захихикал, глядя, как торопливо Пашка осматривает свои конечности, только что с табуретки не свалился от смеха. В час тридцать снова включилась магнитола. Однако, вместо родного голоса мне предложили прослушать блок рекламы. Потом еще раз. И еще. Должно быть, один и тот же блок повторили пять раз подряд, поскольку Пашка четырежды спрашивал у меня: - Шурик, а у тебя бывает дежа вю? Потом реклама закончилась, и я целую минуту был счастлив. В динамиках было тихо, лишь время от времени что-то негромко бзденькало. Затем магнитола ожила, но вместо обычного Маришкиного 'А вот и я!' эфир заполнил суровый и заспанный мужской голос. - Ночные новости, - объявил он. - Экстренный выпуск. - И смолк. Я напрягся. Таким вступлением и интонациями можно довести нервного слушателя не хуже, чем внеплановым 'Лебединым озером'. - В студии Сергей Дежнев, - вновь заговорил диктор. Повторил для слабослышащих: - Ночные новости. Экстренный выпуск. - И вдруг выдал: Ночь, господа! - Пауза. - Пора любви и отдыха от трудовых будней. - Пауза. - Московское время. - Пауза. - Один час сорок две минуты. - Пауза. - Что в сумме составляет... - Продолжительная пауза. - Нет, уже сорок три минуты. На этот раз Пашка без лишних слов протянул руку к пульту, прерывая экстренный выпуск новостей. - Нельзя, - с осуждением сказал он, - пить на работе. - А за рулем? - спросил я. - Можно? - И за рулем нельзя, - ответил Пашка, протягивая мне пустую кружку. Я со вздохом плеснул в нее немного из бутылки, и напомнил: - Только закусывай. У тебя же мероприятие - не забыл? .Выпроводил я его только в начале третьего. - Напомни, чья завтра очередь звонить в семь утра? - спросил он перед уходом. - Твоя, естественно. Мне по своей воле в такую рань не подняться, ответил я и... не обманул, конечно, но здорово ошибся.
Потому что без четверти семь меня разбудил звонок в дверь. Пятый или шестой; на предыдущие я не отреагировал, посчитав их продолжением сна. Босиком прошлепал в прихожую, прищурившись, поглядел в глазок... и убедился, что все еще сплю и вижу кошмар, навеянный прослушанной на ночь сказкой. 'Красная Шапочка!' - вспомнил я, глядя на причудливый головной убор, целиком закрывающий вид на лестничную клетку. Но, приглядевшись, понял, что ошибся. Она просто не была красной, громоздкая соломенная шляпа с кожаным ободком вокруг тульи. - Кто там? - Это я, - донесся из-под шляпы знакомый голос. - А чего сама не открыла? - проворчал я, открывая дверь. - Я сумочку свою где-то... - сказала Маришка, шагнула в прихожую и прислонилась к стене, как будто этот единственный шаг отнял у нее все силы. Стянула перчатки, сняла идиотское сомбреро с целиком закрывающими лицо полями... И тут уж я прислонился к стенке - так что теперь мы стояли друг напротив друга, как часовые по обе стороны от распахнутой двери - и не сполз на пол только потому, что вовремя уперся ногой в полочку для обуви.
