раздумывая, шел и шел по следу, лошадь плелась за ним, натягивала повод, а когда он вошел в ущелье, крутые стены которого опасно нависали, конь всхрапнул и, норовисто тряхнув головой, вырвал повод из рук зоолога.
- Стой! Тпрр-у! - крикнул Котенко, но лошадь вдруг обрела резвость и понеслась вон из ущелья.
Ростислав Андреевич, поглощенный новой заботой, сделал несколько шагов за лошадью и остановился. Что делать? Он знал: обученный конь далеко не уйдет, но как-то совсем не задумался, почему он вырвался, что за опасность почуял. А задуматься ему следовало, осторожность еще никогда и никому не мешала в горах.
Приходилось возвращаться. Поглядев вдоль ущелья, куда уходил след таинственных лыжников, зоолог обратил внимание на поворот и, чтобы заглянуть за него, прежде чем уйти, стал подыматься на более пологий откос вправо. Ничего он не увидел за поворотом, все то же пустое и мрачное ущелье, но пятьдесят или шестьдесят метров, которые Ростислав Андреевич сделал, поднявшись над дном ущелья, оказались для дальнейших событий решающими.
Прежде чем уйти, Котенко решил выстрелить. Вдруг эти неизвестные близко? Они услышат его и вернутся.
Он снял карабин, загнал патрон. Это было совсем уж безрассудно. Что стоило глянуть наверх, на противоположную стену ущелья - подозрительно голую, слизанную, увенчанную огромным снежным карнизом! Но Котенко забыл об осторожности и выстрелил.
Дрогнул воздух, а вслед за выстрелом...
Если снять движение лавины на кинопленку, а потом медленно пропустить ее на экране, то картина будет выглядеть примерно так.
На полукилометровой высоте, где сливается с небом чисто-белый снег, вдруг возникает черная линия отрыва, она быстро расширяется и сползает вниз. Чуть ниже линии отрыва снег выпучивается горбом, и кажется, что ползет он очень медленно, а между тем воздух уже дрожит, и тяжелый, приглушенный гул несется сверху, обгоняя лавину. Внезапно движение ускоряется. Основная масса еще не свалилась, а на дне, возле скал и деревьев, метров на сто взлетает ввысь фонтан комьев и снежной пыли: то мчится разрушительная воздушная волна, порожденная движением огромных масс снега. И тогда раздается взрыв. Но не внизу, а наверху, где захлопывается вакуумная труба. Тысячетонная тяжесть падает на дно. Лавина погребает все, что на ее пути. Не меньше разрушений приносит и воздушная пробка, двигающаяся перед лавиной.
Котенко не увидел движения снежных масс. Он не услышал и грозного гула, и взрывного удара. Сдавленный, спрессованный воздух толкнул его в грудь с такой силой, что зоолога подняло над землей и отбросило еще метров на тридцать выше по склону.
Зоолог потерял сознание. Снежная масса не дошла до него. Иначе она убила бы Ростислава Андреевича на месте. Но туча снежной пыли, поднявшись от границы падения лавины, все же накрыла и засыпала его. И там, где он упал, вдавившись в податливый снег, получилось ровное место, белое и легкое, как саван.
Грохот прокатился, вызвал сопутствующие обвалы, а потом все утихло. Только курилась, как над кратером вулкана, снежная пыль, относимая ветром, да по крутому склону пролегла свежая, черная рана - след обвала, унесшего за собой все выступы камня, всю растительность.
И слабый звук выстрела, и громкий грохот лавины не услышала ни одна живая душа. До приюта докатилось только гулкое эхо.
3
Волчица, недовольная действиями своего овчара, голодная и злая, опередила Самура и побежала перед ним, показав этим самым, что не намерена больше ждать, пока его светлость соизволит отыскать дичь и накормить ее, а желает действовать сама.
Самур не огрызнулся, он равнодушно уступил ей лидерство, тем более что бежала она в том же направлении, куда он и хотел, - выше в горы, где можно поохотиться за турами и отбить какого-нибудь ослабевшего козла, которого мать-природа уже приговорила к смерти.
Они бежали довольно долго, подминая пространство и мечтая о еде. Когда Монашка с ходу перепрыгнула густой куст шиповника, у нее буквально из-под ног вылетел ошалелый сонный тетерев. Молниеносный прыжок - и в стороны полетели черные перья, а растерзанная птица забилась в пасти волчицы.
Монашка съела всего тетерева, она рычала и не подпускала Шестипалого, хотя он и делал робкие попытки вытащить у нее из-под лап хотя бы крылышко. Лишь увидев, как Самур покорно улегся вблизи и какими скорбными глазами смотрел по сторонам, волчица немного подобрела и отошла от места трапезы, оставив ему ровно столько пищи, чтобы разжечь аппетит.
Когда Самур добрал остатки, они сделали еще один бросок наверх. Затем последовала длительная стойка Монашки, во время которой она очень тщательно вынюхивала воздух, донесший издалека слабый, протяжный гул. Волчица резко изменила направление и повела Самура на этот знакомый, обнадеживающий звук. В горах упала лавина. Там можно найти поживу.
Они были первыми, кто появился в узком ущелье на месте падения лавины.
Монашка шустро пробежала по границе хаотически наваленного снега. Ее шуба покрылась снежной пылью, нос то и дело склонялся к самой земле. И Самур, перенявший опыт у волчицы, тоже бегал вдоль и поперек упавших снежных громад, надеясь, что ему повезет.
Монашка сделала сложный пируэт - похоже, что наткнулась на что-то ужасающее. Она зарычала и попятилась, все ее оживление исчезло в одну минуту, волчица изготовилась бежать прочь от опасного места. Нос уловил запах человека.
Почуял человека и Самур. Он тоже вздыбил шерсть на загривке, но, в противовес Монашке, совсем не собирался удирать. Напротив, делая круги, все ближе и ближе подходил к месту, откуда шел этот запах - запах живого человека!
Монашка отбежала дальше и остановилась, пораженная поведением Шестипалого. Он не уходил. Он воткнул свой короткий и толстый нос в снег, фыркал и нервничал и вдруг залаял. Волчица уже давно не слышала от него подобных звуков, они были чужими, противными, с ними у волчицы связывались какие-то очень страшные воспоминания. Самур лаял резко, требовательно и отрывисто. Потом прислушивался и опять лаял. Он звал кого-то. Монашка вздрагивала и, стоя на значительном расстоянии, не подходила к нему, но и не убегала.
Самур стал раскапывать снег. Сильные лапы легко отбрасывали еще не слежавшуюся снежную пыль. За минуту он весь зарылся в яму, фыркал там, выбрасывая фонтаны белой пыли. Монашка заинтересованно подошла ближе, но тотчас отпрянула в сторону. Самур вытягивал за ремень ружье - то самое, пахнувшее железом и порохом черное изделие, которое за сотню метров сваливает волка или приносит уцелевшему неимоверные страдания.
Овчар отбросил карабин. Еще полаял и прислушался. Ничего. Только звон поземки. Тогда он снова влез в яму и, хрипло дыша, стал расширять ее, пока не показалось неуклюже подвернутая рука, потом склоненная голова без шапки и часть белого лица, от которого отвалилась, как маска, обледеневшая корка снега.
Самур зарычал. Глаза человека не открылись, хотя он и начал дышать глубже и уверенней. Самур потянул за рукав, рука выпрямилась, а брезент с треском разорвался. И тогда он, преисполненный самых благородных чувств к найденному человеку, лизнул его в холодную, влажную щеку, как бы прося скорее очнуться и вылезти из мертвящих объятий снега.
Котенко находился в состоянии обморока. Глубокий поначалу, обморок постепенно проходил, зато нарастало удушье, и он мучительно хотел выйти из этого страшного состояния. Каким рыхлым ни казался снег, заваливший человека, воздуха под этим снегом явно не хватало, дыхание делалось мелким, частым, а мозг не прояснялся. Чувство реальности не приходило, зато накапливались галлюцинации: Котенко все время куда-то проваливался, уплывал, и этот странный полусон-полуобморок мог плохо кончиться для него.
Внезапно зоологу стало легче, воздух свободно пошел в легкие, однако галлюцинации еще крепко держали его сознание в плену. Неожиданно они приняли форму более ясную. Ростиславу Андреевичу померещилось, что он мертв и что шакалы отрывают его, чтобы, чтобы... Он очень хотел вскрикнуть, но не мог. Он с ужасом ощущал на своем лице дыхание отвратительных животных, но не мог пошевельнуться, ничем не мог защитить себя. Многим известно это страшное чувство беспомощности по нелепым снам, иногда посещающим чем-нибудь расстроенных детей: настигает чудовище, хочется убежать от него, а ноги
