как деревянные, и вот уже опасность рядом, дыхание оскаленной пасти жарко ощущается спиной, раздается крик и... у постели оказывается обеспокоенная мать, ее прохладная рука ложится на вспотевший лоб - и все страхи позади, глубокий сон сковывает потрясенное сознание.
Когда Самур лизнул зоолога в лицо, тот тихо ахнул и открыл глаза, наполненные страхом. Белая муть стояла перед ним. Все тело болезненно покалывало. Он застывал. Тихое и радостное повизгивание раздалось у него над головой, - Котенко с усилием повернул лицо. Над ямой стоял черно-белый волк и, вывалив от усталости язык, умными глазами смотрел на человека, чего-то ожидая и заранее радуясь. 'Ну, вылезай же!'
Одну короткую секунду спасенный думал, что это бред, продолжение сна. Ощущение реальной жизни, морозный ветер, страшный холод, от которого коченели ноги и спина, - все это встряхнуло его, он с усилием вспомнил свой выстрел, мягкий толчок, падение, черноту беспредельного ничто перед собой, а память услужливо принесла слова Молчанова: 'Это не волк, это мой Самур...'
- Самур! - сказал он трудно, потому что рот и язык сводило от холода. Са-мур, - повторил он и увидел, как насторожился овчар и как дрогнули его вялые уши. Собака коротко, один только раз взлаяла и выскочила из ямы, словно позвала человека за собой.
А Котенкой опять завладела апатия. Не хотелось даже рукой шевелить, странная вялость снова наваливалась на него, и даже собака не волновала, да и была ли собака, может быть, это видение, снежный мираж... Он закрыл глаза, голова упала.
Монашка беспокойно бегала вдали, ложилась, вскакивала, жалобно звала Самура, который внезапно сделался таким чужим и далеким для нее.
Шестипалый еще и еще спускался в яму, трогал лапами вялую руку и наконец понял, что он бессилен что-нибудь сделать для человека, которого хотел спасти. Он не мог вытащить его из ямы. Он не мог унести его.
Внезапно сорвавшись с места, Самур огромными скачками, как привидение, понесся в сгустившейся темноте к выходу из ущелья. За ним помчалась и Монашка, уверенная, что дурман отошел от ее овчара, и он бежит, чтобы не возвращаться сюда и никогда так страшно не лаять, бежит, чтобы заняться делом: отыскать для нее и себя пищу.
Но овчар в эти минуты забыл о Монашке. А когда волчица, обогнав его, попыталась свернуть Самура с одной ему ведомой дороги, он невежливо толкнул ее боком и продолжал держаться своего курса. Вскоре запахло человеческим жильем, на взгорье блеснуло желтое окно приюта. Монашка остановилась, темнота сразу поглотила обескураженную волчицу. Она ждала, что будет дальше.
Самур подбежал к приюту и резко залаял. Тотчас же хлопнула дверь, из дома выбежал ночной дежурный Саша. Он был без шапки, в свитере. Он узнал голос овчара.
- Самур, Самур, милый ты мой! - закричал Саша, перекрывая свист поземки. - Иди сюда, иди же, ну, где ты там пропадаешь!..
Овчар не подходил, он лаял из темноты, и в отрывистых звуках этих Саша уловил нетерпение, призыв и понял: Самур зовет его куда-то.
Не раздумывая больше, Саша схватил одежду, фонарь, стал на лыжи и, оттолкнувшись, помчался за своим овчаром.
4
Через три - пять минут после бегства Саши Молчанова в хижину вошли его друзья, закончившие очередную рекогносцировку.
- Куда он исчез? - обеспокоенно спросил учитель и осмотрел помещение. Ведь только что был здесь. Вот, даже чай недопитый остался...
- Экая прыткость, - сказал Александр Сергеевич. - А ну, хлопцы, обыщите сарай рядом с домом, далеко он, само собой, не уйдет. Вона, метель какая вьюжит.
Два парня выскочили наружу. Саша не отыскался и около дома.
- Лыжи его тоже ушли, - доложили они. - След от избушки свежий. Уехал куда-то.
- С ума сошел! - брякнул Сергеич и начал поспешно одеваться. - А ну, дай ракету, Борис. Ни зги не видать.
Красная ракета зашипела в белесом воздухе. Она осветила снег лишь на одно мгновение, вырвала из тьмы метельный клочок пространства и погасла.
- Пошли, пока не замело, - приказал Александр Сергеевич, и тогда все заспешили, разобрали лыжи, потянули бечеву для связи. Белый луч фонарика судорожно заметался по снегу, отыскивая свежую лыжню.
Из темноты вдруг высунулась лошадь и тихо заржала, обрадовавшись людям. Она была оседлана, обрывок поводьев висел под мордой, за седлом болтались две сумы, полные поклажи.
- Чья это? - спросил Борис Васильевич, хотя прекрасно знал, что никто из присутствующих на такой вопрос ответить не может.
- Ладно, потом разберемся. Я возьму ее. - Сергеич схватил уздечку, но пошел все-таки вперед, ежеминутно понукая идущего перед собой. Совсем не лишнее понукание: поземка быстро сглаживала след собаки и лыжни. Побег Саши, лошадь... И откуда собака, чья? Не иначе, где-то близко произошла беда, Саша узнал о ней и бросился на помощь. Лишь бы не потерять и его!
Впереди зачернело. В свете фонаря увидели, как Саша, выбиваясь из сил, пытается взвалить на свои некрепкие плечи большого, вялого человека. И Александр Сергеевич, и учитель, едва глянув на белое лицо спасенного, в один голос вскрикнули:
- Котенко?!
Дальнейшие расспросы исключались: человек нуждался в срочной помощи. Работали молча и споро, отворачиваясь от снежного ветра.
Две пары лыж связали вместе, на них положили укутанного в полушубок зоолога, веревку от связанных лыж протянули к седлу, - и вот уже, понукая уставшую, заснеженную лошадь, процессия двинулась к приюту. А метель выла, студила лицо, липла снегом. Чернота задавила горы, фонарь Саши выхватывал только кусок пространства, а сам он, подталкивая импровизированные салазки, не очень связно и как-то очень уж быстро рассказывал:
- Его Самур откопал. Только вытащить не мог. Вот умник!.. Прибежал на приют... Слышу лай. А близко не подходит. Ну, тогда я пошел. Как вы-то догадались? Хорошо, что лошадь... Откуда она взялась? Он живой, правда? Только бы скорей... Спирт у нас есть. Там лавина упала, только он на краю. Ну и Самур!..
Произнеся это слово, Саша огляделся, даже поотстал и прислушался. Метель выла тонко и злобно, но мороз был все-таки небольшой, и снег летел какой-то очень липкий, видно, южный ветер дул с моря. Несколько раз Саша прокричал: 'Самур, Самур!', но овчар не отозвался, как будто его и не было.
Самур и в самом деле находился уже далеко.
Пока Саша бежал к месту падения лавины, овчар все время находился в поле его зрения. Пока откапывал Ростислава Андреевича и вытаскивал, он крутился в десяти шагах, но отскакивал дальше в темноту, стоило Саше глянуть в его сторону. Юноше в те минуты было не до собаки, да если бы он и позвал Самура или сделал попытку приблизиться, овчар все равно не дался бы в руки. Он успел одичать, отвык от людей, он только очень смутно помнил ласковые руки Саши и его голос. Его теперешний поступок продиктовала не любовь к людям вообще, а скорее глубокий инстинкт собаки, чьи поколения давным-давно живут с людьми и почитают за высший долг спасти человека в беде, защитить его от всякой опасности.
Возможно, доброе начало взяло бы верх. Он уже близко подходил к Саше, намереваясь дотронуться до его руки, но тут послышались голоса, блеснул фонарь, появились другие люди, и Самур благоразумно отошел в темень. Он еще немного понаблюдал издалека. Видел, как положили человека на лыжи и повезли, а когда шумная толпа скрылась в метельной мгле, сразу почувствовал себя таким одиноким и покинутым, что заскулил от тоски. Он не знал, что это тоже проявление инстинкта, древнее стремление - видеть вокруг шумных людей и таких же домашних животных, как он сам.
Самур покрутился на месте, отворачиваясь от липкой метели, хотел было зарыться и уснуть, но тут с подветренной стороны возник знакомый силуэт, и обрадованная Монашка торкнулась холодным носом в шею овчара. И сразу исчезло одиночество, а с ним и жалкое чувство тоски, Самур любовно куснул волчицу в густой заснеженный загривок и понарошку зарычал. Она побежала под ветер, он за ней. Но бегали они немного. Неуютная ночь качалась над горами. Монашка отыскала удобное логово - углубление между
