детей.
Палки и камни могут покалечить, и поосторожнее со словами.
Просматривая микрофильмы, я натыкаюсь на любопытный факт. В 1983 году, в Вене, Австрия, 23-летняя медсестра дала ударную дозу морфия старой женщине, которая очень мучилась и просила, чтобы ей помогли умереть.
Семидесятисемилетняя пациентка умерла, а медсестра, Вальтруда Вагнер, поняла, что ей нравится власть над жизнью и смертью.
Вот оно, здесь - на бобинах с микрофильмами. Голые факты.
Сначала это была просто помощь умирающим пациентам. Она работала в госпитале для престарелых и неизлечимо больных. Если человек попадал в этот госпиталь, он уже оставался там. В ожидании смерти. Желанной смерти. Помимо морфия, Вальтруда Вагнер изобрела еще одно средство, которое она называла 'водолечением'. Чтобы облегчить человеку страдания, надо просто зажать ему нос. Потом прижать поплотнее язык и влить ему в горло воду. Смерть была медленной и мучительной, но стариков всегда находили мертвыми с водой, собравшейся в легких.
Молодая женщина называла себя ангелом.
Все смотрелось очень естественно.
Вагнер считала, что делает доброе дело - благородное и героическое.
Она избавляла людей от страданий и боли. Она была очень внимательной, чуткой и ласковой, и она забирала лишь тех, кто сам просил смерти. Она была ангелом смерти.
А в 1987-м их было уже четыре. Четыре ангела, четыре медсестры. Они все работали в ночную смену. К тому времени госпиталь окрестили 'Павильоном смерти'.
Они уже не облегчали страдания, эти четыре женщины. Теперь они 'назначали' водолечение пациентам, которые громко храпели, или мочились в постель, или отказывались принимать лекарства, или мешали медсестрам отдыхать по ночам - приходили на пост и ныли. Малейший повод к раздражению - и на следующее утро пациента находили мертвым. Каждый раз, когда пациент жаловался на что-то, Вальтруда Вагнер говорила:
- Этот уже прикупил билет к Господу Богу - буль-буль-буль.
- Те, кто меня нервировал, - говорила она на допросе, - отправлялись прямиком на свободную койку на небесах.
В 1998-м одна старушка обозвала Вагнер неряхой и потаскушкой, и ей 'прописали' водолечение. Потом ангелы пили в таверне, смеялись и изображали, как старушка билась в конвульсиях. Врач, сидевший в той же таверне, случайно подслушал их разговор.
В ходе следствия выяснилось, что от 'водолечения' умерли почти триста человек. Вагнер приговорили к пожизненному заключению. Остальные ангелы отделались меньшими сроками.
- Мы решали судьбу этих старых пердунов: жить им или умирать, сказала Вагнер на суде. - Все равно их билеты к Господу были давно просрочены.
История, которую рассказала мне Элен Гувер Бойль, - это чистая правда.
Власть развращает. А абсолютная власть развращает абсолютно.
Так что расслабься, сказала Элен Гувер Бойль, и получай удовольствие.
Она мне сказала:
- Но даже у абсолютного разложения есть свои преимущества.
Она сказала:
- Подумай о тех, кого тебе хочется, чтобы не было в твоей жизни. Подумай о всех концах, которые хочется обрубить. Месть. Подумай, как это будет просто.
А я все думал про Нэша. Про Нэша и про его мечты, что каждая женщина каждая - будет податливой и согласной на все, по крайней мере два-три часа, пока не начнет остывать и разлагаться.
'Скажи мне, - сказал он тогда, - чем это отличается от отношений большинства пар?'
Каждый без исключения может стать твоим следующим сексуальным зомби.
Но если та австрийская медсестра, и Элен Гувер Боиль, и Джон Нэш не могут держать себя в руках, это еще не значит, что я стану бездумным и импульсивным убийцей.
Хендерсон встает в дверях библиотеки и орет:
- Стрейтор! Ты что, отключил пейджер? Нам только что позвонили насчет еще одного мертвенького ребенка.
Редактор мертв, да здравствует редактор. Старый босс, новый босс разницы никакой.
И да, я согласен: без некоторых людей мир стал бы значительно лучше. Да, мир может стать совершенным - если немного его подправить. Небольшая уборка в доме. Небольшой неестественный отбор.
Но - нет. Я никогда не воспользуюсь этой баюльной песней.
Больше - никогда.
Но даже если я ею и воспользуюсь, то не для мести.
И не для собственного удобства.
И уж точно - не для удовлетворения сексуальных потребностей.
Нет, если я ею и воспользуюсь, то исключительно на благо людей.
Хендерсон орет:
- Стрейтор! Ты хотя бы звонил насчет вшей в первом классе? Или насчет грибка в фитнес клубе? Надо достать руководство 'Темного бора', иначе ты так и будешь топтаться на месте.
Я несусь по коридору в противоположную сторону, а у меня в голове проносится баюльная песня. Я хватаю пальто и выбегаю на улицу.
Но - нет. Я никогда ею не воспользуюсь. Никогда. Ни за что.
Глава одиннадцатая
Эти звуко-голики. Эти тишина-фобы.
Бум, бум и бум сверху. Как бой барабана. От музыки сотрясается потолок. Сквозь стены слышны аплодисменты и громкий смех мертвых.
Даже в ванной, даже когда принимаешь душ, сквозь шум воды слышно, как надрывается радио у соседей. Даже когда струи воды бьют о пластиковую занавеску. Тебе не то чтобы хочется поубивать всех и вся, просто было бы славно, если бы мир узнал о баюльных чарах. Просто чтобы насладиться всеобщим страхом. Когда громкие звуки будут объявлены вне закона - всякие звуки, за которыми может скрываться смерть, всякая музыка или шум, маскирующие смертоносный стишок, - вот тогда станет тихо. Опасно и страшно, но тихо.
Кафельный пол подрагивает под ногами. Трубы вибрируют от соседских воплей. То ли от ядерных испытаний проснулся хищный доисторический динозавр и теперь убивает соседей, то ли они смотрят фильм, врубив телевизор на полную громкость.
В мире, где клятвы не стоят вообще ничего. Где обязательства - пустой звук. Где обещания даются лишь для того, чтобы их нарушать, было бы славно устроить так, чтобы слова обрели былое значение и мощь.
В мире, где каждый знает баюльную песню, повсюду будут стоять звуковые глушители. Как в военное время, по улицам будут холить патрули. Патрули противозвуковой обороны. Они будут отслеживать шум и приказывать людям заткнуться. Точно так же, как специальные гражданские службы следят сейчас за загрязнением воздуха и воды, они будут отслеживать всякий звук громче шепота и арестовывать нарушителей. Люди будут ходить на цыпочках в туфлях на бесшумной резиновой подошве. Информаторы будут подслушивать у замочных скважин.
Это будет опасный и страшный мир, но зато можно будет спать, не закрывая окна. И каждое слово будет на вес золота.
Вряд ли он, этот мир, будет хуже теперешнего с его оглушительной музыкой, ревом от многочисленных телевизоров и радио.
Может быть, когда Большой Брат перестанет перегружать нам мозги, люди научатся думать.
Может быть, мы научимся жить своим умом.
Это вполне безопасно - и я произношу первую строчку баюльного стихотворения. Меня никто не услышит, я никого не убью.
Но Элен Гувер Бойль права. Стишок накрепко врезался в память. Первое слово тянет за собой второе.
