Я пошел в раздевалку и переоделся. Зал был битком забит тренажерами, штангами и гантелями. В глубине висела большая и две маленькие груши. Стены украшали зеркала. Я размялся и приступил к жиму лежа.
Около семи, когда я уже почти закончил тренировку, вошел Хоук. На нем были хлопковые спортивные брюки и высокие боксерские туфли. В руках он держал скакалку. Из кармана торчали боксерские перчатки. Он кивнул мне, размялся и начал прыгать через скакалку. Он прыгал около получаса, постоянно меняя темп.
Я закончил тренировку со штангой и перешел к маленькой груше. Хоук повесил скакалку и начал работать на соседней груше. Как только я начинал чуть сбрасывать темп, он тут же, наоборот, принимался молотить изо всех сил. Я улыбнулся и начал насвистывать 'Милашку Джорджию Браун'. Хоук кивнул и тоже застучал в ритм. Мы начали бить по очереди, чередуя такт. Словно дуэль двух барабанщиков из далеких сороковых. Хоук взвинчивал темп. Я налегал еще сильнее. Хоук бил локтями. Я выписывал серии то одной правой, то левой. Вокруг собралась толпа. Меня охватил дух соревнования. Зрители то и дело посылали нам приветственные крики, и вскоре все уже хлопали в ладоши, вместе с нами отбивая ритм. Мы с Хоуком выделывали немыслимые финты, в зале стоял дикий шум. Наконец, в дверях появился Генри и, обращаясь к Хоуку, громко крикнул:
- К телефону!
Хоук оттарабанил последнюю серию, я ответил тем же. Он расплылся в широкой улыбке и пошел к телефону. Зрители разразились овациями.
- Эй, - крикнул я ему вслед. - У моего папаши есть коровник, может устроим там небольшое шоу!?
Хоук исчез за дверьми, а я перешел к большой груше. Когда он вернулся, его улыбка уже не была такой широкой, но лицо все еще светилось от удовольствия.
- Смотрю, тебе понравилось, - ухмыльнулся он, подойдя ближе.
- Ты свободен, - бросил я. - Не прошел отбор.
- Слушай, это ты там недавно устроил переполох у Гарри Коттона, да?
- Да, поболтал с ним немного, - ответил я, проведя мощный хук справа.
- С такими любезными разговорами ты точно добром не кончишь. Гарри рвет и мечет от злости.
- Что-то он сильно чувствительный, - ухмыльнулся я. - Можешь позвонить ему и сказать, что от него смердит.
- От него и правда смердит, - кивнул Хоук. - Это точно.
- Ты с ним знаком?
- Конечно. Гарри - важная птица в городе.
- Это он звонил?
- Ага. Просил надрать тебе задницу. - Хоук широко улыбнулся. Спрашивает: 'Ты его знаешь?' Я говорю: 'Да вроде знаю. Видел пару раз'.
Я провел быструю серию.
- И сколько же он предлагает?
- Пять косых.
- Нууу, это меня просто оскорбляет.
- Можешь мной гордиться, - кивнул Хоук. - Я ему так и сказал. Сказал, что меньше, чем за десять, не соглашусь. Он ответил, что любой будет счастлив сделать это и за пять. Я сказал, что любой будет счастлив сделать это и за бесплатно, но не сможет, потому что здоровьем не вышел. Так что десять кусков минимум. Он сказал 'нет'.
- Гарри всегда был скрягой, - махнул я рукой.
- Я тоже ответил 'нет'. Можно сказать, опять тебя спас.
- Во всяком случае, от себя. - Я разразился градом нижних ударов.
Хоук чуть придержал грушу.
- Гарри наймет какую-нибудь дешевку, - сказал он. - Лучших просто не знает. Ты наверняка их уроешь и ... - Хоук развел руками. - Знаешь, мне все равно сейчас делать нечего. Может я пошляюсь с тобой немного.
- А сколько будет стоить расправиться с нами обоими?
- Где-то тридцать два миллиона баксов.
- Ну, на это уж у Гарри точно денег не хватит, - усмехнулся я.
Глава 29
В девять часов вечера я подъехал к дому Джакоминов в Лексингтоне. Взломал заднюю дверь, вошел и включил свет. В спальне Пэтти Джакомин стоял небольшой секретер на тонких витых ножках. На нем красовался ее портрет в кожаной рамке. Я открыл дверцу, придвинул поближе стул и принялся перебирать содержимое. Когда я жил в этом доме, Пэтти выписывала здесь чеки. В секретере и не было ничего, кроме счетов да чеков. Единственное, что я знал о ее пристрастиях, кроме, конечно, милашки Стивена, были ее периодические поездки в Нью-Йорк.
Через полчаса я нашел то, что искал: квитанции 'Американ-Экспресс', датированные с интервалом в месяц. Это были счета за номера нью-йоркского отеля 'Хилтон', которые она оплачивала карточкой 'Американ-Экспресс' и почему-то сохраняла. Вообще-то я заметил, что она сохраняла все квитанции, так что в этом не было ничего удивительного. Просто она не знала, что может потом пригодиться, и копила все подряд.
Я осмотрел дом и, не найдя больше ничего достойного внимания, забрал квитанции, прихватил портрет Пэтти, выключил свет и удалился.
Весенняя ночь в Лексингтоне дышала тишиной и спокойствием. Дождь перестал. В домах горел свет, многие окна были открыты. До меня доносились обрывки голосов и звук телевизора. Было уже поздно, но из некоторых домов все еще пахло недавно приготовленным ужином. Когда я шел к машине, мимо меня пробежала кошка и, легко перепрыгнув через забор, исчезла в соседнем дворе. Я вспомнил о Гарри Коттоне и потрогал находящийся на бедре пистолет. Но улица была пуста. В свете фонарей кружились ночные бабочки. Кошка снова запрыгнула на забор и, задрав голову, с интересом уставилась на бабочек. Обыкновенная рыжая кошка с белой манишкой на груди и белыми кончиками лап.
Я сел в 'Бронко', запустил мотор и двинулся по Эмерсон-роуд. По приемнику снова передавали бейсбол. Все те же привычные звуки: гул возбужденных болельщиков, голос комментатора, стук биты по мячу.
Было уже около полуночи, когда я наконец добрался до дома. Сюзан и Пол смотрели телевизор. Крутили какой-то фильм.
- Если хочешь есть, возьми на кухне, - бросила Сюзан.
Я взял бутерброд, открыл банку пива и вернулся в гостиную. Фильм назывался 'Американец в Париже'.
- Ну, как школа? - спросил я.
- Председатель приемной комиссии просто болван, - вздохнул Пол.
Я перевел взгляд на Сюзан.
- Печально, но факт, - кивнула она. - Собрал в себе все, что ты только мог представить.
- Голубой?
- Голубой, придурковатый и с гонором.
- Сюзан наорала на него, - добавил Пол, сверкая глазами.
Я посмотрел на Сюзан.
- Обыкновенный напыщенный хам, - согласилась она.
- Ну теперь-то он уже хотя бы знает об этом?
- Да, она ему сказала, - кивнул Пол.
- Испугался?
- Наверное, - усмехнулась Сюзан.
- Ничего, - сказал я. - Надо полагать, это не единственная школа в мире.
По телевизору показывали какой-то танец. Пол подался вперед и замер. Я доел бутерброд и допил пиво. Потом отправился на кухню, выбросил пустую банку и сунул тарелку в посудомоечную машину. Умылся и вернулся в гостиную. Шла какая-то коммерческая программа.
- Когда-нибудь был в Нью-Йорке? - спросил я у Пола.
- Нет, - помотал головой он.
