– Неужели ты не знаешь Панкау? – удивился Фогель. – Старого Панкау, аптекаря…
– А-а… – Фридрих облегченно вздохнул. Натянул на лоб кепи. – Который занимается травами?
– За что его? – вклинился Вернер.
Ульман заметил на его лице гримасу недовольства.
– Оказался в зоне подземного завода, – охотно пояснил Фогель. – Собирал там свои травы.
– Какого завода? – переспросил Вернер Зайберт.
Фогель осекся. Черт его дернул сболтнуть о заводе. Правда, в поселке все знают, что за старыми шахтами построен подземный завод синтетического бензина, но объект засекречен и за разговоры о нем ждут неприятности.
– Какой завод? – залепетал растерянно. – Я ничего не говорил… Не правда ли, Фридрих?
– Черт с ним, с этим аптекарем! – прервал его Фриц. – Арестовали, значит, надо. Пускай старый дурень не шатается, где не положено.
– Но он мог просто заблудиться, – возразил Вернер Зайберт.
– Никого это не касается! – не сдавался Фриц.
Ульману было жаль аптекаря. Он всегда приветливо встречал рабочих и отпускал лекарства в долг. За нарушение запретной зоны старика осудят на несколько лет. Впрочем, все зависит от гестапо: могут ограничиться штрафом, строго предупредить.
Словно отвечая на мысли Ульмана, Фриц Керер сказал:
– Если эта аптечная кляча действительно попала в зону случайно, ей ничего не грозит. Подержат для острастки несколько дней в кутузке и выпустят.
– Скажите, вы вправду считаете, что вина Панкау не так уж велика? – вмешался Фогель. – Неужели его отпустят?
– Я ничего не считаю, – сухо оборвал его Керер. Смотрел на Фогеля, и его левый глаз дергался чаще, чем обычно. Ульману показалось: испугался или разозлился. – Откуда я могу что-то знать? Я человек у вас новый, и вообще меня не касается вся эта история…
У Фогеля побледнел кончик носа, он отшатнулся от Керера.
– Хочешь выпить кружку пива? – спросил у Фридриха.
Ульман кивнул.
– Иди, я тебя догоню. Горст, проводи меня.
– Откуда этот Керер? – опросил сына, когда вышли на улицу.
– Из Ганновера. Его родные погибли во время бомбежки. Лежал в Дрездене в одном госпитале с Вернером, и тот сагитировал его провести отпуск в нашем поселке.
– Будь с ним осторожен. Не нравится он мне…
– Мне тоже.
– Последи за ним. Только осторожненько. Не дай боже, чтобы он заметил.
– Ха! Мы как-никак друзья, – щелкнул пальцами Горст, – по-дружески и последим…
– Почему этот Вернер водится с ним?
– Говорит, хочет уже избавиться…
– Смотри не брякни что-либо Вернеру, – насупился отец.
– А тебе понравился Вернер?
– Видел, как он обработал в пивной пьяного ротенфюрера. На такое не каждый отважится, но… – снова погрозил пальцем, – ни слова. Приглядывайся к нему.
– Вернер может стать хорошим товарищем. Иногда у него прорывается… Я не утверждаю, но, по-моему, он ненавидит фашизм.
Старик остановился.
– Вот что, – сказал, сжав сыну запястье, – напоминаю тебе о конспирации. Без моего разрешения ни одного слова, ни одного намека.
– Опять пошло-поехало… – обиделся Горст. – Не маленький.
– Но совсем еще дурной… – Фридрих снисходительно смотрел на сына. Слава богу, парень хороший. Немного горячий, но кто не горячится в его годы? Слегка подтолкнул Горста. – Ну, ладно, иди. Встречай своего лектора. У меня еще дела.
Пиво было свежее, и Фридрих с удовольствием тянул его потихоньку, чтобы насладиться. Фогель нашептывал что-то на ухо, Ульман кивал головой, но не слушал, размышляя над событиями сегодняшнего дня.
Посещение ортсгруппенляйтера встревожило старого Ульмана – только теперь, возобновляя в памяти беседу о Носке, он смог оценить всю серьезность намерений горбуна. Понятно, такую беседу Носке провел не только с Ульманом, и нет гарантий, что кто-нибудь не клюнет на. щедрые обещания ортсгруппенляйтера. А что может быть хуже удара своего же брата. Никогда не знаешь, кто и когда его нанесет. Надо передать по цепочке: осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Ни одного лишнего слова. Гестапо
