Одгар ощутил легкое головокружение. Элизахар, герцог Ларра? Как такое может быть? Он что, совершил там свой маленький государственный переворот, этот Элизахар? И как это вышло, что он оказался жив?
Одгар схватился за виски, словно пытаясь удержать рвущиеся наружу мысли. Потом протянул руку к колокольчику и позвонил. Вошел не слуга — этот малый околачивался на площади и жадно собирал слухи, в основном слушая разговоры подвыпивших солдат, — а старая нянюшка. Одгар обрадовался ей:
— Садись, голубка. Вот, полюбуйся, какое странное письмо принесли мне в дом.
Он прочитал письмо вслух, внимательно поглядывая на няню поверх верхнего края листка. Лицо старушки приняло мечтательное выражение, а когда Одгар добрался до подписи, содержавшей в себе основную сенсацию послания, няня так и расцвела.
— Ну, я и подозревала нечто подобное! — объявила она торжествующе.
— Что? — Одгар поперхнулся.
— Да уж, происхождение от меня не скроешь, я столько знатных детей выкормила, что в этом разбираюсь, — молвила няня.
Справедливости ради следовало заметить, что няня выкормила самого господина Одгара, а после растила маленькую Фейнне; ни отец, ни дочь не принадлежали к числу знати. Но спорить с нянюшкой Одгар не решился.
— Ты подозревала, что Элизахар знатный человек? — изумленно переспросил Одгар.
Она кивнула.
— И что он в нашу Фейнне влюблен, — добавила она.
— Положим, это и я видел, — оборвал ее хозяин.
Она покачала головой.
— Вот что для меня оказалось новостью — так это то, что он жив! — сказала она.
Одгар понял, что не может больше сдерживаться. Он только успел сказать няне: «Выйди вон». Не хватало еще, чтобы старушка увидела, как хозяин дал волю чувствам. Едва она обиженно удалилась, как он закрыл лицо руками, и рыдание вырвалось из его горла. Фейнне жива, Фейнне вышла замуж! Рядом с этим, то обстоятельство, что ее муж каким-то невероятным образом оказался герцогом Ларра, тускнело и меркло.
Глава двадцать пятая
ДЕНЬ ПРОЛИТИЯ КРОВИ
День возобновления брачных уз эльфийский династии с землей королевства всегда отмечался очень торжественно. Столица заранее украсилась цветочными гирляндами, разноцветными фонарями, пестрыми шатрами. На каждой площади готовилось свое выступление. Театральные и танцевальные труппы целый год отстаивали свое право на участие в празднике.
Практически все прежние контракты на эти выступления были подтверждены регентом, так что Лебовера со своими танцовщиками прибыл в столицу почти за две недели до предстоящего великого события.
Все были возбуждены; среди артистов царило нервное настроение. Лебовера, напротив, казался невозмутимым и даже мрачным. Он весь был поглощен работой над спектаклем, которому, кажется, придавал особенное значение.
— Это будет наше первое выступление при новом царствовании, — объяснял он свою озабоченность. — Важно прийтись по сердцу регенту и его супруге. Вы понимаете, как это важно?
Он обводил их глазами, подолгу задерживая взор на каждом, точно полководец перед битвой. И они кивали, опускали глаза или пожимали плечами, один за другим: Ингалора, Рессан, Софир… Все его выкормыши, его соратники, его друзья.
Рессан, щуря ярко-зеленые глаза, сказал:
— Вряд ли регент или его супруга увидят наше представление. Насколько я представляю себе, регент будет слишком занят жертвоприношением. Прежде он всегда совершал это действо вместе с ее величеством… И возможно, в нынешнем году жертва не будет принята алтарем.
— У регента найдется способ сделать так, чтобы жертву приняли, — возразил Лебовера строго. — Ритуал хоть и проводится всегда всерьез, но все-таки он содержит в себе элемент театрального выступления, а спектакль, как вы понимаете, обладает определенными возможностями…
— Ты хочешь сказать, что регент может вылить на камень кровь своей жены? — сказала танцовщица по имени Дамарис. — Взять с собой в маленьком сосудике, спрятать в рукаве и…
— Это ведь не нашего ума дело, Дамарис, не так ли? — оборвал Лебовера.
— В любом случае регент будет занят, — примирительным тоном молвил Рессан. — А его жена вот-вот должна родить, так что ей тоже будет не до праздника.
— Ты хочешь сказать, дорогой Рессан, — вкрадчиво осведомился Лебовера, — что мы не должны постараться и сделать наш спектакль грандиозным?
— Разве я это говорил? — Рессан пожал плечами.
— В прежние времена нерадивых артистов секли, — сказал Лебовера, глядя в потолок.
— Если бы мы были твоими рабами, Лебовера, ты бы нас бил с утра до вечера, — сказала Ингалора, повисая на жирных плечах хозяина и одаряя его нежнейшим поцелуем.
— Вы все и так мои ничтожные, жалкие рабы… Дьявольское отродье, отпусти меня! — Лебовера с трудом стряхнул ее с себя. — Сегодня привезли мой заказ от художников. Я хочу начать установку декораций на нашей площади.
Согласно контракту, подписанному несколько лет назад и с тех пор постоянно возобновляемому, Лебовере принадлежала маленькая площадь с фонтаном неподалеку от королевского дворца. Площадь эта переходила в его безраздельную собственность на целых пять дней: для подготовки и проведения представления, приуроченного ко дню эльфийской крови.
Сейчас Лебовера был занят только этой работой, и все, что хоть немного выбивалось из его рабочего ритма, выводило хозяина «Тигровой крысы» из себя. В такие времена он с легкостью раздавал пощечины и затрещины. По слухам, одну неуклюжую танцовщицу он велел посадить в ведро и опустить в колодец на целые сутки — дабы она поразмыслила над своим поведением. Выпущенная на свободу, бедная девушка сбежала, и больше никто никогда ее не видел.
Декорации доставили прямо на площадь в двух огромных сундуках. При сундуках имелось пятеро угрюмых грузчиков, коим было велено получить от Лебоверы плату за выполненную работу, а также доставить обратно в лавку оба сундука, буде хозяин труппы откажется оплатить отдельно эту тару.
Лебовера не глядя, швырнул парням два кошелька, набитых монетами. Сам хозяин понятия не имел, сколько в этих мешочках находится денег и какого достоинства там монеты; в дни подготовки главного выступления года Лебовера не имел обыкновения считать деньги и вообще вести разговоры на столь низменные темы.
Грузчики, однако, — люди подневольные, им было велено получить с господина Лебоверы шестьдесят полновесных золотых монет и сверх того — сорок серебряных за сундуки.
Поэтому дюжие парни устроились на мостовой возле фонтана, распустили тесемки кошельков и принялись пересчитывать деньги, складывая их столбиками.
Лебовера вытащил рулон ткани высотой в три человеческих роста. Рулон согнулся в поклоне и стукнул Лебоверу по голове.
— Эй, помогите развернуть! — гаркнул хозяин.
Рессан, Софир и один из грузчиков подхватили ткань и начали ее раскручивать. Декорацию следовало прикрепить к фасадам трех близлежащих домов. У Лебоверы уже вышел серьезный скандал с владельцами этих зданий.
