время привыкнуть к тому, что происходит между ними. Привыкнуть к мысли о том, что неизбежно должно случиться. К тому же надо было подумать и о детях. Если между ним и Мэри-Джо возникнет что-нибудь серьезное, дети будут частью их союза.
Всякий раз, когда Джек вспоминал объяснения Хитер по поводу устроенного Энди пожара, у него становилось тепло на душе. Наверное, это была любовь. Но страх тоже жил в его сердце. Ведь Энди совершил столь отчаянный поступок для того, чтобы его мать соединилась с мужчиной, которого мальчик считал героем.
— Черт побери, Энди, — пробормотал он — Я не герой. Я обычный человек.
И все же ему нравилось быть героем Энди и Хитер. И больше всего на свете хотелось, чтобы их мать разделила с ним свои беды и радости.
Но Мэри-Джо сказала, что не свяжет больше свою жизнь с человеком опасной профессии. Глядя на флаги на каминной полке, Джек вполне мог понять ее решимость. Но эти же флаги говорили о том, что Мэри-Джо всю жизнь восхищалась людьми, исполнявшими свой долг перед теми, кто не мог постоять за себя, мужчинами, стоявшими на страже закона и порядка, готовыми бороться и умереть за свои убеждения.
— Но это все не обо мне, — пробормотал он.
Джек вовсе не считал себя одним из таких людей. Он не боролся за правду, справедливость и американскую мечту с оружием в руках, как отец, брат и покойный муж Мэри-Джо. Просто он умел тушить пожары. Не всегда приятная работа и далеко не безопасная. Но необходимая. Кто-то должен делать это. А он умел бороться с огнем, и ему нравилась его работа.
Сможет ли Мэри-Джо принять это? Захочет ли она хотя бы попытаться?
Джек качнул пальцем золотой медальон, висящий на флаге Эла Симпсона. Внимательно разглядывая украшение, он восхищался работой. Эл Симпсон, должно быть, с гордостью носил этот медальон, хвастаясь друзьям, что он был создан его женой специально для него.
Она так сильно любила своего мужа, что утратила после его смерти способность к творчеству. Сможет ли она теперь полюбить Джека?
Джек отказывался понимать, что Мэри-Джо решила не пускать больше в свою жизнь ни одного мужчину. Близость Джека явно волновала ее. Надо быть слепым, чтобы это не видеть.
Но как далеко готова она зайти, как близко подпустит его к себе?
Не понимая, что делает, Джек взбежал вверх по лестнице и оказался у двери в спальню. Мэри-Джо оставила дверь открытой. Джек не стал входить. Он видел с порога, что она крепко слит.
Он уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг глаза его остановились на двери в другом конце коридора. Дверь вела в комнату, куда запрещалось входить даже детям. А сейчас она была открыта.
Джек не мог противостоять искушению. Он не стал даже пытаться. Через несколько секунд он уже был у самой двери. То, что он увидел внутри, заставило его замереть на месте.
Глава 7
Что-то разбудило ее.
Скрип половицы? Шорох одежды?
Джек. Вспомнив, как он поцеловал ее сегодня утром, Мэри-Джо улыбнулась, не открывая глаз. Затем она потянулась, словно котенок на залитом солнцем подоконнике, неожиданно ощутив себя женщиной, полной проснувшихся чувств.
Мэри-Джо спала в одежде, но не стала переодеваться. Ей не терпелось поскорее увидеть Джека.
И она увидела его, как только вышла из спальни. Вернее, увидела его спину. Джек был в ее студии. Мэри-Джо охватило смущение. Полотна, на которые смотрел сейчас Джек3 не предназначались для посторонних глаз. Это были ее чувства, выплеснутые, по совету врача, на холст. Только бы Джек не решил, что она мнит себя настоящей художницей, не стал бы относиться к ней снисходительно.
Мэри-Джо тихо вошла в студию и встала за его спиной.
— Джек?
Он медленно повернулся к ней лицом.
— Мэри-Джо… это так… так сильно! Они… ведь в этих картинах — вся ты, правда?
Пораженная, Мэри-Джо попятилась к двери.
— Нет.
— О да, — Джек переводил взгляд с полотен на Мэри-Джо и обратно. — Не только твое тело, но и душа отказывается впасть в забытье. Это, — он обвел рукой полотна, стоящие вдоль стен, — это… потрясающе.
— Джек, — Мэри-Джо нервно провела ладонью по волосам. — Эти полотна — не искусство. Это прописанная мне терапия.
— Не искусство? Да ты с ума сошла!
— Нет, это правда. Я выплескиваю на эти холсты свои эмоции, чтобы со временем это помогло мне вернуть утраченную способность к творчеству.
— Но ты вовсе не утратила эту способность, — покачал головой Джек. — Может быть, она просто изменилась. Неужели ты не понимаешь этого?
— Туг нечего… понимать.
Взяв Мэри-Джо за плечи, Джек медленно повернул ее так, чтобы ей была видна вся комната.
— Посмотри на них, — настаивал он. — Представь, что не твоя кисть создала эти работы. И ты сразу увидишь, как они хороши.
— Нет, — покачала головой Мэри-Джо. — Я…
— Да посмотри же!
И она смотрела на черные и серые пятна, на вспышки фиолетового, на сердитые красные мазки, испытывая какие-то странные, волнующие чувства.
— Я…
— Это твоя боль, твое горе, Мэри-Джо. И это… красиво. Извини. Я не говорю, что это правильно. Боль и горе не могут быть красивыми. Но эти полотна могут.
Благодаря словам Джека Мэри-Джо увидела вдруг, что представляли собой на самом деле ее холсты. Это не были просто уродливые мазки, отражавшие ее боль и
горе. Сердце ее вдруг отчаянно забилось, дыхание стало частым. Это действительно было… искусство.
— Джек, — едва слышно выдохнула она, — я…
Она не могла продолжать. Джек внимательно изучал стоящие перед ним полотна. Самые старые были темнее…
— Что-то изменилось, — задумчиво произнес он. — Последние полотна ярче. Что то внутри тебя переменилось. Этот красный цвет означает гнев. А желтый…
— Я вижу! — воскликнула вдруг Мэри-Джо. — Я действительно вижу!
Когда она повернулась к Джеку, огонь, горящий в ее глазах, заставил его задержать дыхание.
— О Джек… этот желтый цвет… — Она вдруг покраснела. — Это… надежда. Это новые возможности. Это ты, Джек.
У него снова перехватило дыхание.
— Этот цвет… появился на холсте в день нашей первой встречи. Я не понимала, что делаю, я не рисовала это специально, но в тот вечер, после аварии, на холсте вдруг появился ярко-желтый мазок.
Обняв Мэри-Джо за талию, Джек притянул ее к себе. Он не мог сдержать улыбки.
— Так я — желтое пятно?
— Нет, — глаза ее скользили по лицу Джека, то же делали ее пальцы. — Ты — мои надежды, —
