совершенно мертвый.
Глядел пусто и скучно, а лицо у него было серое. Скоро уборщики придут, выметут мусор, клочки и обрывки, снесут в угол площади ящики и иное дерьмо и подожгут. И дедулю туда же, наверное, сунут, чтобы не разлагался. А может, похоронит его городская администрация, ежели он на службе числился.
Бэде до этого дела было немного. Только странно показалось, что на животе у дедка какой-то паренек примостился. Сперва Бэда паренька этого и не заметил, а после глянул и увидел: точно, сидит.
Босоногий, в одной только набедренной повязке, встрепанный мальчишечка лет, наверное, девяти или десяти, ясноглазенький, востроносенький. В носу ковырял задумчиво и на Бэду глазками постреливал.
– Привет, – сказал Бэда.
Паренек хихикнул. И видно было, что радостно ему.
– Ты чего здесь сидишь? – спросил Бэда.
Паренек огляделся.
– А что? – сказал он наконец. – Нельзя?
– Да нет, можно… – Бэда был растерян. – Только странно это.
– А чего странного?
– Так на трупе сидишь, – пояснил Бэда.
– А…
Мальчик поглядел на мертвого дедка и вдруг фыркнул, да так заразительно, что Бэда тоже улыбнулся. Хотя чему тут улыбаться? Ну, лежит за пивными ларями жмур. Положим, бывший знакомец. Мясо из рабской похлебки пальцами вылавливал и ел, это Бэда про него доподлинно знал. Ну, что еще? В купчих цену писал меньше, чем платили на самом деле. Так ведь кто этим не занимался? Все, почитай, занимались. Был, в общем, падлой средней руки этот жмур.
И все-таки что-то нехорошее было в том, что этот мальчик так на нем сидел. Бесцеремонно это.
Бэда так и сказал.
– Тебя как звать? – спросил мальчик, щурясь. – Я тебя, вроде бы, видел прежде.
– Бэда, – сказал белобрысый программист.
– Беда, – поправил мальчик. И зашелся хохотом. Едва не повалился, пятками задергал в воздухе, попкой сверкнул.
– Повязку намотай по-человечески, – строго сказал Бэда. Ему не понравилось, что мальчишка потешается.
– Иди ты со своей повязкой… Этот вот, – мальчик по жмуру постучал кулачком, – он же тебя Оракулу продал, да?
– Да…
– Говорил я ему, чтобы не делал этого. Ты ведь христианин, Бэда, верно?
– Ну. – Бэда заранее надулся. Ему немало пришлось уже выслушать по этому поводу. Бэда не был усердным христианином, как не был он усердным студентом, а теперь и сотрудником Оракула. Но переходить в иную веру не собирался.
– Так этот гад тоже христианином был, – сказал мальчик. – Представляешь?
– Не может быть! – Бэда даже рот приоткрыл.
– Точно тебе говорю.
– А откуда ты его знаешь? – спохватился Бэда. – Внучок, что ли?
На этот раз ему пришлось своего странного собеседника ловить, чтобы мальчик не стукнулся головой об угол ларька, так тот разбуянился от сугубого веселья.
– Я? Я-то? – наконец выговорил мальчик. – Да я же его душа!
Бэда сел рядом на ящик. Пошарив в карманах, вытащил украденный на презентации и так и позабытый мятый бутерброд с икрой. Поделил пополам. И вместе с душой покойного надсмотрщика из рабских бараков съел липкую булку с размазанными по ней икринками. Показалось вкусно.
Душа чавкала рядом. Поев, встала и с неожиданной злостью пнула покойника босой ногой.
– У, падла… – со слезой произнес мальчик. – Затаскал меня всего, замусолил… Дерьмом каким-то заляпал… Разве меня таким Господь сотворял? – Он развел в стороны тонкие свои руки, будто собираясь взлететь. – Меня Господь вот каким сотворял! Он меня воздушным сотворял! Мне в детстве видения были чистые и добрые! Я стихи слагал и… – Он всхлипнул без слез, горлом. – Я чистый был, светлый я был, да! Не смотри так! – напустился он на Бэду. – Что уставился?
– Тебя Господь красивым сотворил, – сказал Бэда без улыбки.
– Вот именно, – сердито подтвердил мальчик. Ресницами хлопнул. – А что со мной этот сделал? Во что он себя превратил? В церкви когда последний раз был?
– Я тоже давно не был, – сказал Бэда.
– О душе бы подумал, – укоризненно произнесла душа надсмотрщика.
– Вот я о ней сейчас и думаю, – сказал Бэда.
Он действительно о своей душе задумался. Но ничего пока что утешительного на ум не шло. Наконец Бэда сказал:
