Норг поперхнулся и побагровел.
Хильзен рывком поднял Синяку. При этом рукав синякиной куртки зацепился за край заслонки, ветхая ткань треснула, и рукав повис на нитке.
– Тьфу, – с сердцем сказал Хильзен.
Он поудобнее подхватил Синяку и заметил, что на руке чуть пониже локтя у того выжжен знак: сова на колесе. Он попробовал вспомнить, где недавно видел этот символ, но не смог.
– Он все равно помрет, зря стараешься, – вздохнул Норг, но Хильзен счел его слова недостойными ответа.
– Его нужно отнести в город и найти кого-нибудь, кто будет за ним присматривать, – сказал он и вдруг вскинул на Норга глаза. – Может быть, твоя… как ее? Далла… Может быть, она согласится? Ты говорил, она добрая…
Норг помялся чуть-чуть, а потом сказал:
– Она-то, может, и согласится, да я не хочу. – Он опасливо покосился на Синяку. – Понимаешь, там девочка, Унн… вдруг с ней что-нибудь случится…
Хильзен вздохнул и сказал:
– Если Бьярни его увидит сейчас, он просто вышвырнет его вон.
– Потащили… – решительно произнес Норг. – Там придумается.
Хильзен понес Синяку вниз по лестнице. Синякины ноги бессильно волочились по полу. Норг подобрал с лавки свой теплый плащ и пошел следом.
Плащ у Норга был приметный: в свое время арбалетные стрелы его буквально изорвали, однако упрямый Завоеватель наотрез отказался расстаться с этими лохмотьями и поставил заплатки из лисьего меха. Заплатки торчали клочьями и придавали плащу сходство с облезлой шкурой.
– Погоди, – сказал Норг, нагоняя Хильзена уже на площади перед башней, – одень-ка его потеплее.
Хильзен завернул Синяку в плащ, и Норг взял его на руки, как ребенка.
– Какой горячий, – пробормотал он и огляделся по сторонам. – Ладно, куда потащим?
Хильзен переступил с ноги на ногу, слушая, как хрустит снег. Город, утонувший в сугробах, лежал вокруг, темный и безмолвный. Где-то в домах, уцелевших после осады и штурма, притаились люди, но они пережили достаточно страха, чтобы выдать сейчас свое присутствие. Уже начинало темнеть – дни были короткими.
– Вперед, – угрюмо сказал Хильзен. – В конце концов, кроме нас, в этом городе кто-нибудь еще остался.
– Сомневаюсь, – сказал Норг.
Развалины и снег – больше ничего. Норг вполголоса сокрушался о том, что не захватили с собой факел, хотя луна уже взошла и светила довольно ярко. Синяка вдруг надрывно закашлял, содрогаясь у Норга на руках. Норг прикрыл его рот огромной ладонью, царапая мозолями синякины треснувшие губы.
– Слушай, Хильзен, – сказал Норг. – Самая легкая смерть – замерзнуть. – Он осмотрелся по сторонам и показал на огромный мягкий сугроб. – Это лучше, чем промаяться еще с неделю и все равно сдохнуть.
Хильзен молчал. Он понимал, что друг его прав, но Хильзену еще не случалось бросать беспомощных людей на произвол судьбы, и он не слишком хорошо представлял себе, как это делается.
Они стояли на улице Черного Якоря. Здесь было так же темно и пустынно, как и повсюду. Дома казались черными глыбами среди синего снега. И вдруг в одном окне Хильзен приметил свет. Окно было затянуто плотной шторой, но недостаточно тщательно, и бледная полоска от горящей керосиновой лампы пробивалась на улицу.
– Смотри, – сказал Хильзен.
Норг поудобнее взял Синяку и широким шагом двинулся к дому.
– Стой! – сказал Хильзен.
– Чего?
– Не ходи.
– То ходи, то не ходи… Тебя не поймешь, умник. Если в окне свет, значит, там люди.
– Мы даже не знаем, что там за люди, – сказал Хильзен.
Норг фыркнул, как тюлень.
– Какая-нибудь несчастная семья. После того, как мы их побили, эти горожане жмутся друг к другу, как котята в коробке, и дрожат…
– И взрывают наши склады, – напомнил Хильзен.
– Я не понимаю, чего ты хочешь? – разозлился Норг. – Сейчас мы постучим в дверь, проломим пару черепов, а тем, кто уцелеет, всучим нашего Синяку, вот и все.
– Чтобы они перерезали ему горло, – сказал Хильзен. – Давай его сюда.
Он протянул к Синяке руки, и Норг слегка отстранился.
– Что, все-таки в сугроб? – сказал он нехотя.
– Давай, – повторил Хильзен. Он опустил Синяку на снег, встал рядом на колени и принялся бить его по
