– Послушай меня, Мела, – повторил Синяка, – я не могу приказывать тебе. Ты не Пузан и не моя саламандра. Поэтому я прошу тебя – верь тому, что я скажу. Кто-то из деревни идет сюда, и о том, что ты жив, Фарзой узнает через несколько часов. Возьми с собой копье из этих. Нам надо уходить.
Аэйт, спотыкаясь, брел по лесу. Он не ел уже больше суток. Рана опять воспалилась. Левой рукой он прижимал к груди правую, как капризного ребенка, которого не чаял утихомирить. В глазах у него стремительно темнело и никак не могло потемнеть; тени сгущались, не становясь мраком. Руку то дергало, то жгло, то тянуло. Он ненавидел ее, точно живое существо, злобное, упрямое. Наконец он громко всхлипнул и повалился в сырой мох, зарываясь в него лицом. Он не знал, существует ли на свете сила, способная поднять его и погнать дальше.
Вождь Гатал велел заковать его в цепи, не доверяя магии и не веря в ее силу. Алаг, колдун племени, невысокий сгорбленный человечек без возраста, с уродливо перекошенным лицом, заросший до самых глаз серой клочковатой бородой, в свою очередь, не доверяя такой примитивной вещи, как цепи, прибег к магии. То проваливаясь в мягкую черноту забвения, то выныривая из нее, Аэйт видел, как колдун срезает прядь его волос и жжет их, припевая и приплясывая вокруг маленького костерка, разложенного прямо на земляном полу темной хижины; как натирает его босые ступни золой, беспрестанно бормоча какие-то варварские вирши, о которых никто во всем племени не мог сказать наверняка, были ли они дьявольскими заклинаниями, молитвой или грязной бранью.
Аэйт позволял колдуну делать с собой все, что тому вздумается. Измученный, жалкий, парнишка ни у кого не вызывал интереса. Смутно помнил он, как, закончив заклинание, колдун в изнеможении откинулся на подушку, набитую соломой, и, глядя на него с ненавистью, пробормотал:
– А теперь я погляжу, гаденыш, как тебе поможет твоя разрыв-трава…
Аэйт ощутил, как на него плеснуло зловонной завистью, и поднес ладони ко рту; его затошнило. Он слабо простонал и отвернулся.
Потом его потащили прочь из дома колдуна; Алаг провожал его жгучим взглядом. Двое или трое швырнули Аэйта на пол какого-то помещения, где было жарко, и вышли. Аэйт закрыл глаза. Его оставили в покое, и это уже было благом.
Кто-то подошел ближе, но этот новый почему-то не мешал дышать. Он не упивался видом беспомощного, поверженного мораста, и Аэйт не боялся его. Нагнувшись, своими шершавыми грубыми пальцами он убрал волосы, закрывшие пленнику лицо, коротко поглядел на него, а потом без усилия поднял и отнес на кровать.
Теряя сознание и вновь приходя в себя от боли, Аэйт чувствовал, как раненую руку перевязывают (слишком туго, на его взгляд), как рядом (очень близко) ударил молот, и этот звук неприятно прошелся по всем костям, точно Аэйт был мешком и его встряхнули. Он было заснул, но его безжалостно разбудили и заставили проглотить какое-то отвратительное пойло, куда был мелко накрошен черный хлеб.
Сквозь туман Аэйт разглядел закопченное лицо и светлую бороду. Тот, кто стоял рядом, оказался обычным зумпфом, коренастым, белокожим, с жесткими коротко стрижеными волосами. Он сказал:
– Мальчик, я Эоган. Тебе лучше узнать, что я перевязал твою рану и заковал тебя в цепи. Веди себя хорошо, и ты проживешь еще целое лето и всю осень.
– Спасибо, – прошептал Аэйт и уснул.
Он провел в доме кузнеца два дня. Эоган кормил его один раз в день, по утрам, а после забывал о нем. Однажды в кузницу притащился Алаг. Похоже, колдун не слишком-то ладил с Эоганом, поскольку возле постели, на которой съежился Аэйт, колдун так и не появился. Эоган решительно выставил его за дверь.
Той же ночью Аэйт бежал. Цепи рассыпались при первом прикосновении, дверь раскрылась сама собой. Хватаясь за стену, Аэйт выбрался наружу и побрел по деревне. Селение было обнесено частоколом. Двое ворот, имевшихся на юге и севере, запирались на ночь огромными засовами. Аэйт добрался до северных ворот незамеченным. Он не понял, как это у него получилось. Часовые сидели возле костра и пили. Прижавшись к стене покосившейся хибары, Аэйт видел, как метались по частоколу их тени в свете костра. Он скользнул в темноту и двинулся в обход деревни в поисках других ворот.
Деревня спала. Было очень тихо. Аэйт смутно различал темные пятна домов, и везде были сон и усталость после долгого летнего дня. На мгновение ему почудилось, что он среди своих, в маленькой долине морастов. Здесь точно так же отдыхали люди, привыкшие много работать и сражаться. Но он заставил себя вспомнить о колдуне, тряхнул головой и стал пробираться дальше вдоль стены.
У южных ворот никого не было. Засов оказался таким тяжелым, что его с трудом могли бы сдвинуть с места трое взрослых мужчин. Аэйт провел вдоль него ладонью, и он осыпался на землю хлопьями ржавчины.
За частоколом его ждала ночь. Он жадно вдохнул запах леса, травы, воды. Там была свобода.
И Аэйт пошел на этот запах, торопясь уйти из деревни. Он нарочно выбрал направление, которое ни один нормальный беглец не счел бы возможным: в глубь территории врагов. Он рассчитывал обойти деревню, сделав вокруг нее большое кольцо, выйти к соляному озеру и там уже добираться до дома.
Но он явно не рассчитал своих сил. Они стали вдруг иссякать с невероятной быстротой. Может быть, виной тому была рана. И сейчас он лежал посреди болота, среди влажной зелени, и пытался найти в себе мужество встать и пойти дальше. Он подумал о том, что находится уже недалеко от озера. Оставалось совсем немного. Нужно только взять себя в руки.
Жалобно всхлипывая, Аэйт поднялся на четвереньки. Потом выпрямился, стоя на коленях. Пошатнувшись, встал. Переждав, пока пройдет дурнота, сделал шаг. Второй шаг казался невозможным, но и он был сделан. И Аэйт снова побрел по болоту.
Когда впереди показался поселок, юноша сперва не поверил глазам, а потом задохнулся от счастья и нахлынувшей вместе с ним слабости. Он постоял, держась за грудь, а после, спотыкаясь, побежал к воротам, туда, где его ждало спасение. Захлебываясь, он смеялся на бегу. Во всяком случае, ему казалось, что он смеется. На самом деле он тихо всхлипывал.
А ворота, которые были совсем рядом, никак не приближались. Прошла вечность, прежде чем он коснулся руками частокола и с легким вздохом сполз на землю.
Его пнули в бок сапогом. Аэйт со стоном перевернулся на спину и мотнул головой, больно ударившись скулой о камень.
– Расступитесь, вы, – властно произнес чей-то неприятно знакомый голос. – Дайте же мне пройти,
