смог. Ноги сами приводили меня обратно.
Из полумрака донесся низкий голос Эогана:
– Это не моя работа. Можешь не смотреть на меня зверем. Это наш колдун…
– Я еще не знаю, как снять заклятие, – сказал Аэйту Синяка, – но что-нибудь придумаю. Ты мне веришь?
Не отвечая, Аэйт вцепился в его руку. Чья-то темная фигура появилась в дверях, и когда Синяка шагнул вперед, вихрем налетела на него, едва не сбив с ног. За синякиной спиной поднялся со скамьи Эоган.
– Что тебе нужно в моем доме, колдун?
– Кого привечаешь, кузнец? – завизжал в темноте колдун, размахивая руками. Амулеты и украшения, свисавшие с его одежды, мелодично звякали, но их тонкий звон заглушался скрипучим неприятным голосом. – Ты хочешь продать наше племя грязным морастам! А, гаденыш! – выкрикнул Алаг, протягивая к Аэйту костлявую руку и хватая его за косы. – Волосатая скотина! Я доберусь до тебя, и тогда десять кузнецов не смогут тебе помочь!
Аэйт молча, яростно отбивался.
– Оставь его, – сказал Синяка вполголоса.
Кузнец сдавил руку колдуна своими лапищами, так что Алаг скрипнул зубами от боли.
– Тебе сказали же, – процедил Эоган, – оставь его.
Алаг выпустил мальчишку, отступил на шаг и начал бормотать свои жуткие вирши, сотрясаясь всем телом в конце каждой фразы. Скрипучий голос, монотонно и ритмично повторяющий рифмованную ахинею, звон серебряных подвесок, резкие движения рук – все это внезапно сгустило в кузнице воздух. Огонь почти погас. Аэйт в смертной тоске обхватил голову руками и сел на пол. Даже Эоган привалился к стене плечом и тяжело задышал, а потом закашлялся.
Глаза Алага горели в темноте, светясь, как у зверя. И они злобно смотрели на Синяку. А оборванец, невесть откуда взявшийся, расставил ноги в стоптанных сапогах и с любопытством воззрился на колдуна, словно не понимая, что происходит. Алаг начал задыхаться. Наконец, когда он остановился, чтобы глотнуть воздуха, Синяка хмыкнул:
– Ты это что – заколдовать нас хочешь, что ли?
Алаг замер с раскрытым ртом. Ничуть не интересуясь состоянием колдуна, Синяка наклонился к Аэйту.
– Дай руку. Нам пора уходить.
Аэйт помотал головой, сидя на полу. По его лицу неудержимо катились слезы.
– Иди… – выговорил он с трудом. – Скажи Меле… Ну куда я такой пойду? Я умираю, Синяка…
– Глупости, – сказал Синяка, хватая его за подмышки и с силой поднимая на ноги. – Никто здесь не умирает.
Аэйт прижался к нему, хватаясь за синякину одежду. Чародей обнял одной рукой и прошептал ему в самое ухо:
– Перестань дрожать.
Неожиданно Эоган сказал прерывающимся от удушья голосом:
– Ты, кто без имени, – ты можешь раздавить эту гадину?
– Могу, – ответил Синяка, равнодушно глядя на съежившегося в углу Алага.
Сквозь кашель Эоган выкрикнул:
– Так сделай это!
Аэйт никогда не видел кузнеца таким взволнованным. Но Синяка ответил спокойно и грустно:
– Всемогущество развращает. Раз обратившись к нему, я уже не смогу остановиться. Прости, Эоган. Ты лучше моего знаешь, что мне нельзя гневаться. Разбирайся сам с этим взбесившимся заклинателем.
Алаг отполз в угол, когда Синяка, прижимая к себе дрожащего Аэйта, прошел мимо, и что-то пробормотал ему в спину.
Синяка резко обернулся.
– Клянусь Черной Тиргатао, тебе лучше не испытывать моего терпения.
– Твой гаденыш уйдет от тебя, – изнемогая от злобы, прошипел колдун. – Он прибежит ко мне. Я его хозяин. Я выпью его силы, я отберу у него разрыв-траву. И ни ты, оборванец, ни этот твердолобый холуй Подземного Хозяина мне не помеха.
Он перевел свои горящие глаза на Аэйта и поманил его к себе.
– Иди ко мне, мальчик, – позвал колдун скрипучим голосом.
Аэйт вывернулся из синякиных рук и рванулся к Алагу. Сейчас он не видел искаженного ненавистью лица и клочковатой бороды, он не замечал отвратительной ухмылки мокрых красных губ колдуна. Его тянуло к Алагу как к чему-то прекрасному, желанному, светлому.
Эоган отчаянно крикнул:
– Сделай что-нибудь, чужой человек! Пусть Аэйт уходит с тобой, пусть уносит светлые силы из нашей деревни – все, что угодно, но отбери его у этого бешеного волка!
Расхохотавшись, Алаг испустил вопль, подражая волчьему вою, и оборвал его на протяжной тоскливой ноте.
