подручного, а напротив — странным образом сблизили их. Моран даже сжалился над Авденаго и принес ему из библиотеки роман в кошмарной пестрой обложке, позволив парню сделать перерыв в чтении Достоевского. Но Авденаго не оценил хозяйской доброты. Напротив, при виде книги он не сумел скрыть ужаса. Моран негодующе поинтересовался, отчего у «неблагодарной скотины» такое кислое выражение лица. (На самом деле все было еще хуже: Моран мгновенно впал в ярость. «Где ликование? Отчего ты не целуешь мне руки с изъявлением безумной благодарности? — орал он, топая ногами. — Я о твоих развлечениях забочусь, а ты кислые рожи корчишь!»)
— Ну… мне придется теперь еще и это читать, — сказал Авденаго, поглядывая на роман с неприязнью, словно книжка могла его укусить.
— И что такого? Читаешь же ты Достоевского! — Моран так и сверлил Авденаго глазами.
— Достоевский — хоть обязаловка, он и не должен нравиться, — пробурчал Авденаго. — А здесь… Тоже мне, развлечение.
— Что значит — «Достоевский — обязаловка»? — возмутился Моран.
— То и значит, что это классик и что вы его обожаете, стало быть, и мне придется дочитывать…
— Да я, может быть, в старухе-процентщице собственный образ узнал! И в Порфирии! Достоевский вообще все про меня написал, — сказал Моран с чувством. — Достоевский писал, как тролль, и знал троллей лучше, нежели сами тролли знают себя. Он важен для самопознания.
— Ну, вам виднее, — протянул Авденаго.
— Это все потому, что ты тварь дрожащая и не имеешь никакого права, — сказал Моран. — В отличие от меня. Я вот убить тебя могу, и мне ничего за это не будет. И старуха-процентщица могла. И убивала, кстати.
— У Достоевского про это нет, — вякнул Авденаго.
— Мало ли чего нет, — сказал Моран. — А ты между строк читай. Там столько всего понаписано!
— Человек не может писать между строк. Человек что ни напишет, все строка получается.
— Да ты как будто в бессловесном болоте вырос, жабий потрох, — сказал Моран презрительно. — А не в Северной Пальмире. Ты черновики Достоевского видел? Такие все исчирканные! Он из Баден-Бадена целый чемодан таких черновиков привез, между прочим. Я на экскурсии был.
— В Баден-Бадене?
— Очень смешно. Ха, ха, ха. В музее Достоевского. Дурак. Ты даже в музее Достоевского не был.
— Ну мало ли кто где не был… — прошептал Авденаго, совсем тихонечко.
— По-твоему, я похож на тролля из рода Мастеров, который не посетит музей своего любимого писателя? — напирал Моран. — Ну так вот, Достоевский писал черновики так, что… В общем, Достоевский… Да. Достоевский — единственный в мире писатель, который писал между строк. Буквально. И если бы ты не был таким недоразвитым козьим выменем, то посетил бы музей и убедился в этом собственными глазами. Ну а так придется тебе довольствоваться тем, что видели мои глаза.
И Моран Джурич ткнул растопыренными пальцами себя прямо в глаза, как будто намеревался вонзить ногти в глазные яблоки.
— Все равно, — сказал Авденаго, на которого эта демонстрация не произвела должного впечатления, — Достоевского я по обязанности читал, а тут вы мне предлагаете читать для удовольствия.
— В таком случае, ты умнее, чем я надеялся, — заявил Моран, отбирая у парня роман в пестрой обложке. — Вот тебе «Подросток», а эту чушь я завтра обратно в библиотеку сдам.
Однако Моран прежде, чем сдать «чушь» в библиотеку, сперва все-таки прочел роман и обогатил свой лексикон выражениями вроде: «кто есть ху», «уж Герман близится, а полночи все нет», «отоваривание с доставкой на дом» и «ты мне лекальник-то, блядь, поразевай».
С каждым днем вынужденное заточение в доме становилось для Авденаго все более мучительным. Ему ничего так не хотелось, как выйти на свежий воздух, подвигаться. Моран учитывал это и купил ему гантели, а заодно принес листок «Их разыскивает милиция» с фотографическим портретом Балашова Михаила Ивановича, семнадцати с половиной лет.
— На Московском вокзале утащил, — похвастался Моран. — Ничего, там таких два.
Побледнев, Авденаго уставился на размазанное изображение. Оно было жирно отретушировано: глаза, нос, подбородок обведены густой черной линией. Неведомый художник придал чертам Авденаго зверское и тупое выражение.
Моран любовался фотографией, отойдя на небольшое расстояние и прищурясь.
— По-моему, характер схвачен безупречно, — сказал Джурич Моран. — Человек с таким лицом сперва стреляет, а потом задает вопросы.
Авденаго не отвечал. У него постукивали зубы, и вообще его вдруг охватила дрожь. Ему казалось, что он очутился на просторной площади, беззащитный, едва ли не голый, и любой может увидеть его, бросить в него камень, избить палкой, просто посудачить о нем, жуя бутерброд у телевизора. «Кстати, дорогая, помнишь того маньяка, который разгромил ювелирный магазин?» — «Мммм?» — (дорогая, из кухни). — «Ну так его вчера арестовали. На редкость неприятный юнец. Сразу видно — недоразвитый. Наверное, отец алкоголик. У таких всегда отцы алкоголики. Испорчен генофонд! Спаивали русскую нацию в течение семидесяти лет, а теперь чего-то удивляются…» — «Мммм?»
Как ни удивительно, Моран заметил настроение своего собеседника.
— Что это с тобой? — осведомился он, забирая фотографию.
— А что со мной?
— Ты с лица как-то исказился.
— Я испугался, — признался Авденаго.
— Глупости! — возмутился Моран. — Я хотел тебя развеселить, а ты испугался.
— Может быть, таково свойство троллиного юмора — пугать, — сказал Авденаго, постепенно приходя в себя.
В конце концов, его еще не схватили и ничего дурного не произошло. Он в безопасности, и Моран купил ему гантели. Заботливый Джурич Моран.
— Да и фотография… я думаю, по такому снимку невозможно узнать человека.
— Менты как-то узнают, — задумчиво проговорил Моран. — У них по-другому устроено зрение. Особая организация взгляда, если угодно. Лично я бы тебя ни в жизнь не узнал бы. Я вообще тебя глазами не вижу.
— Как это? — поразился Авденаго.
— Так, — Моран пожевал губами. — Твою внешность я бы теперь описать уже не смог.
— Вы ведь сказали, что портрет похож!
— Нет, я сказал, что характер на портрете схвачен безупречно… Я помню, что я сказал! — рассердился Моран. — Не объясняй мне, что я сказал!
— А как это — не видеть глазами? — Авденаго решил вернуться к более безопасной теме.
— Так… Я тебя вижу по-другому. Не внешне. Воспринимаю твое присутствие. Зато ты никогда не сможешь переодеться так, чтобы я тебя не узнал, — прибавил Моран.
— Вы всех так видите? — спросил Авденаго.
— Нет.
— А со мной… когда это началось?
— С тех пор, как я пролил твою кровь, — ответил Моран Джурич.
Авденаго остановился перед раскрытой дверью, не решаясь переступить порог. Моран Джурич настойчиво подталкивал его в спину. В последний раз Авденаго обернулся, увидел прихожую с зеркалом и тремя дверями, из которых одна была фальшивая.
— Иди, иди, — подбадривал его Джурич Моран.
Авденаго зажмурился, затаил дыхание и выбрался на лестничную площадку.
— Видишь? — проговорил Моран. (Авденаго открыл глаза и кивнул). — Ничего не произошло. Ничего страшного. Ты покинул убежище. Только на время. Ты в любое мгновение можешь вернуться.
Авденаго молчал.
